Страница 14 из 16
Такой прекрасный план накрылся и все из-за дуры городской. Вылезла тощая немочь из-за забора, отвлекла жертву, та и вспопашилась, очнулась, на помощь позвала. Она, Лика, еле убраться с места преступления успела, да следы замести.
Одно хорошо – Шурка всем растрепала, языком своим длинным, что девка городская, ведьма и есть, колдовка страшная, потому у нее и рожа смазливая… Она, то есть Альбинка приезжая, пугало на несчастную соседку и науськала, та, еле спаслась, с божьей помощью.
Одного опасалась Лика, бегая по тесной комнатке в доме родной тетки, что не одобрит ее самодеятельность, бабушка, Марь Ивановна.
То, что Марь Ивановна, бабка ей родная, Лика знала всегда, да только о том помалкивала, как велено было.
Тетка Зинка, женщина богобоязненная, да забитая, Марь Ивановну боялась до умопомрачения, но в дом пускала безропотно и с племянницей наедине оставляла без споров, хоть и любила девочку, точно дочь родную.
Но, плевать ей, Лике, на робкую тетку Зину слюнями липкими! Бабушка, вот кто был для девочки кумиром. Именно бабушка рассказала маленькой Лике о том, что она особенная, не такая как все. И пусть потом, тетка, рыдая и хватая девочку за колени, пыталась образумить «непутевое чадо, введенное в искушение», творя молитвы и обливая ребенка святой водой, дар, присущий ей от рождения, никуда не делся, не пропал, а наоборот – усилился и развился.
И всем недругам своим, Анжелика давно бы показала, где раки зимуют, если бы не строгий запрет Марь Ивановны.
Крепко Лика старуху уважала, потому и ослушаться боялась, хотя и плыл, полз мерзкий шепоток у нее за спиной, да крест, сотворенный во след, непосвященными мирянами, жег спину, но, Анжелка крепилась и терпела, лишь изредка позволяя себе развлечься, как нынче с теткой Шуркой Затонской, да белобрысой Олеськой, вздумавшей, сдуру, увести у нее парня.
За Олеську Марь Ивановна сурово выговаривала своенравной и строптивой Лике, но кровь родная – не водица. Пожурила, да простила, продолжила учить Лику знахарству, да ведовству.
Именно так – странная женщина была Марь Ивановна, странная, зловещая и притягательная.
В церковь не ходила, богу не молилась, да и Сатану не жаловала. Говорила, что сила ей данная, природная, изначальная, а, что темная или светлая, злая или добрая, то без разницы…Силе, ей все равно, кому служить и какие дела творить. Дар должен быть крепкий, чтобы совладать с ведовством, да к делу его приспособить.
Впрочем, за дела Марь Ивановна, бралась редко.
Одряхлела за последний год старушка совсем, вот и в больницу попала.
Теперь, она, Лика, может и посильней собственной бабки будет, сама себе хозяйка.
Много Анжела знает тайн всяческих, многое может, но, бабка, хоть и старая, да ум сохранившая, всегда пригодится.
Вот признает Лику внучкой родной перед всем хутором, сотрет позорное пятно незаконного рождения, впустит ее в дом и станет она, Анжелика Анохина, жить да поживать, а, добро или зло совершать, так, то, Лике решать, а не бабке старой или тетке богобоязненной.
Анжела, слегка угомонившись, перестала метаться по комнате и замерла подле зеркала, высокого, во весь рост, гладкого и ровного, способного показать всю девичью красу без изъяна.
Так и хотелось Лике, как в сказке, замереть у зеркала, да спросить честное стекло: «Кто на свете, всех милее, всех румяней и белее!»? И хотелось ответ услышать, искренний, естественно, в свою пользу.
Рассматривая высокую, стройную брюнетку, пышногрудую и длинноногую, Лика горделиво задирала подбородок, придирчиво оценивая и белизну собственной кожи, и яркость глаз, и красноту губ. Все нравилось Лике в собственной внешности, не чета, каким-то там, худосочным блондинкам, а вот, поди ж, ты – Женька Попов, вечный воздыхатель, бегающий за Ликой с самого первого класса, точно щенок покорный, взял, да и переметнулся во вражий лагерь, позабыл про Ликины прелести и выгуливает теперь, кралю городскую, у которой, прости Господи, ни кожи, ни рожи.
Хотела Анжела, невзначай, порчу легкую на сестрицу, новоявленную навести, так, ничего особенного – пару бородавок на лицо посадить, да фурункул на причинное место. Не опасно, но болезненно, а, коль, бабка, Марь Ивановна, осерчает крепко, так и снять недолго, да, собаке бездомной передать, чтобы заговор не пропал, да сила не иссякла.
Только, то ли, сама Лика перемудрила, то ли, девка городская, береглась, но пропал заговор, зазря, не прилип к кому надо, а, растворился без пользы дела.
Значит, не так проста, сестрица сводная, глаз да глаз, за ней нужон, опасливой такой.
Может, бабка, Марь Ивановна, перестраховаться решила, да вторую внучку, законную, к ведовству, шаманству своему приобщить?
Лика грозно нахмурилась, повертелась на носочках, выпятив подбородок вперед – не пройдет номер старой хрычовке, не позволит ей, Лика, по -своему поступить.
А нужно будет, так и изведет неугодную сестрицу, позволения не спросит… Заговор подберет самый черный, самый страшный, чтобы, даже, следа от соперницы не осталось на этом свете!
Переполненная мрачными мыслями и подозрениями, Лика скоренько нарядилась, как на гулянку, подкрасила губы ярко красной помадой, холодно кивнула тетке Зинке и была такова.
Тетка, сухонькая женщина, бледная и суетливая, расправила складки на длинной юбке, сняла плотный платок, распустив рано поседевшие, но все еще густые, волосы, закрыла двери за непутевой племянницей и, сложив руки на коленях, уселась около телевизора.
Зинаида Антипова, ярая поклонница телесериалов и мыльных опер, позабыв о долгом, наполненном разными событиями, дне, собиралась окунуться в прекрасную, яркую жизнь любимых киногероев.
Анжела шагала по центральной улице хутора и вертела головой – до чего ж, дышится легко! Воздух, напоенный ароматами цветов и листвы, наполнял легкие, не дышался, пился, точно дорогое вино.
Обутая в любимые босоножки на каблучке, в короткой джинсовой юбке и черном топике, украшенном стразами, Лика, распустив водопад густых, черных волос по плечам, сама себе казалась королевой.
Яркий макияж и самоуверенность, переполнявшая горящий взгляд темных глаз, точно магнит, притягивали внимание местной молодежи.
Парни провожали Лику жадными взглядами, а, девушки, уязвленные в самое сердце невниманием кавалеров, кислыми улыбками.
Всегдашнюю свиту, пяток девчонок, избравших Анжелу своим кумиром, девушка заметила издалека. Девчонки вертелись в парке, на танцах, ритмично двигая конечностями в такт музыке.
Да, имелся у них в Черно-озеро подобный пережиток прошлого – доморощенная рок-группа «Парово». Название группы образовалось от имен ее участников и звучало, по мнению Лики, глупо. Играли пацаны, как казалось девушке, всякую дрянь. Но в перерывах включали музычку под которую и танцевала хуторская молодежь, не слишком-то избалованная разного вида развлечениями.
Лика усмехнулась – заметив ее, девушки разноцветной стайкой порхнули прочь от эстрады, перестав строить глазки безусому диджею и рванули прямиком к ней, к Анжеле, опасаясь навлечь на свои головы недовольство ее величества.
– Лика, привет, что-то ты задержалась сегодня! – льстиво улыбаясь, протараторила Светка Лисичкина, одноклассница Лики, ее, так сказать, правая рука, обожавшая и боявшаяся подругу до умопомрачения – А мы тут, ждем тебя, ждем. Со скуки едва не умерли. Хотели даже, новенькой, темную устроить, да не стали. Ты же не велела ее трогать. А Пашка-то наш, на кралю городскую, запал… пялился ей вслед, паршивец!
Лика недобро прищурилась – вот так удача! Новенькая, это, никто иная, как сестричка непрошенная, сама, собственной персоной, заявилась на танцульки, шмотками городскими хвалиться, да их, девушек хуторских, с дерьмом мешать.
Как же, как же, у нее, крали приезжей – и каблуки выше, и тряпки – заграничные, и настоящее золото на шее, да в ушах!
Пришла на танцы, значит – сама нарвалась на неприятности!
– И где же она? – прикуривая сигаретку от услужливо подожженной спички, поинтересовалась Лика – Около ваших парней трется, небось, а, вы, клуши, клювами щелкаете?