Страница 16 из 17
Мировой опыт показывает, что роль интеллигенции в процессе формирования наций особенно возрастает в таких колониальных и зависимых странах, как Азербайджан. Ведь в условиях отсутствия собственной государственности и соответствующих структур, призванных возглавить процесс нациестроительства, только культурно-просветительская и политическая активность национальной интеллигенции позволяла развивать процесс формирования азербайджанской нации. Именно осознание неравноправного положения собственного народа и поиск путей выхода из этой ситуации подтолкнули национальную интеллигенцию к формулированию идей, ставших впоследствии основой нациестроительства в Азербайджане.
Несмотря на свою относительную малочисленность национальная интеллигенция на рубеже XIX-XX вв. сыграла выдающуюся роль в осознании азербайджанским народом своих социальных, политических и национальных прав. Сравнивая положение своего народа с состоянием более развитых наций, перенимая, и в соответствии с местными реалиями творчески переосмысливая европейские ценности демократии и национальной свободы, интеллигенция своей деятельностью стимулировала процессы национального пробуждения, тем самым, создав почву для формирования азербайджанской нации.
Толчком для развития этих тенденций, несомненно, послужило широкое распространение к тому времени идей национализма в Европе. Эти идеи стали движущейся силой европейской истории XIX в. и привели к созданию в Европе первых национальных государств. Как отмечает Дж. Хоскинг, именно в этот период национальное государство доказало, что не только в европейском, но и в мировом масштабе является самой эффективной политической единицей. 119
Эти глобальные процессы не обошли стороной и Россию, хотя царские власти до конца сопротивлялись распространению национальных идей в стране, вполне обоснованно считая их угрозой для существования империи. В российских правящих кругах не без основания полагали, что национальные идеи неминуемо спровоцируют развитие национального самосознания у угнетенных народов и, в конечном итоге, приведут к усилению дезинтеграционных процессов внутри империи. Однако они были бессильны перед объективным ходом истории, который способствовал национальному пробуждению народов колониальных окраин империи, включая азербайджанцев.
Как это ни парадоксально, в определенной степени, этому способствовали особенности колониальной политики России, которая по многим параметрам существенно отличалась от западноевропейского колониализма. Во-первых, кардинально различались стратегические цели колониальной экспансии западноевропейских государств и России. Такие европейские колониальные империи, как Великобритания и Франция, рассматривали свои «заморские» территории, прежде всего, как источник повышения благосостояния собственных граждан, а также один из способов интенсивного развития экономики метрополии. В колониальной политике этих государств военно-стратегический фактор имел подчиненное положение в отношении экономического составляющего. Что же касается проблемы инкорпорации колониальных территорий в цивилизационно-культурное пространство метрополии, то в политике Великобритании и Франции она отодвигалась на второй план, или же вообще не ставилась.
Именно обращая внимание на эти факты, М. Ходарковский отмечает, что «основным и постоянно действующим стимулом экспансии России на Кавказе были геополитические интересы государства, в то время как колониальная политика европейских стран как в Северной и Южной Америке, так и в Азии была продиктована преимущественно экономическими соображениями». 120
Возможно, что это было обусловлено исторически сложившимися условиями, в результате которых у России не было заморских территорий, представлявших для метрополии совершенно конкретный экономический интерес. В результате, колониальная экспансия России олицетворяла как бы тип «континентального империализма».
Не последнюю роль в этом сыграло и географическое положение России. Так получилось, что историческое ядро этнической территории русских находилось в глуби континента и не имело выхода к морям. Отрезанное от прямых контактов с развитыми цивилизациями Запада и Востока, оно имело характер резервации, впадавшей в зависимость от своих соседей. Преодоление подобного резервационного характера своей территории было главной целью Российской империи.
Поэтому вся российская история последних нескольких столетий – это история постоянно расширяющегося пространства, история устроения все новых и новых границ, пока они не упирались в естественные преграды в виде морей, океанов, гор, или в искусственные – в виде крупных, жизнеспособных государств.
Другая важная особенность российского колониализма, оказавшей существенное влияние на национально-культурное развитие кавказских народов, в том числе азербайджанцев, заключалась в том, что царские власти стремились распространить и закрепить на завоеванных территориях в качестве доминанты российский тип культуры. Следовательно, все нерусские народы Российской империи рано или поздно должны были интегрироваться в российскую социокультурную систему.
Отсюда и стратегия сращивания местных элит с русским господствующим классом, широко применяемая царской администрацией в своих колониях, в том числе и на Кавказе. Такая модель взаимоотношений с населением завоеванных территорий не была характерна для британского и французского колониализма, хотя и внутри них существовали различные вариации.
Исходя из этого, западноевропейский колониализм условно можно характеризовать как экономический, а российский как социокультурный, преследующий цель распространения российского историко-культурного типа на все пространство империи. Естественно, что подобные устремления правящих кругов Российской империи, в частности, усиленное насаждение на колониальных окраинах русской культуры и языка создавали определенные угрозы деэтнизации нерусских народов.
Но в реальной действительности подобные усилия царских властей нередко приводили к обратно противоположному результату. В первую очередь это было обусловлено тем, что власти стремились, прежде всего, ускорить процесс интеграции представителей элиты покоренных народов в российское цивилизационно-культурное пространство. В отношении же народных масс подобные задачи не ставились, что практически исключало массовую культурную и языковую ассимиляцию этих народов.
С другой стороны, следует учесть, что насаждаемый царскими властями русский язык был не только орудием установления господства российского культурного типа в завоеванных территориях, но и инструментом приобщения к достижениям европейской цивилизации. И передовые люди покоренных народов не преминули воспользоваться этой возможностью. В этом отношении не составляли исключение и азербайджанцы. Ведь в рассматриваемый период европейские идеи свободомыслия и просветительства проникали в Азербайджан именно через русскую культуру и язык, что позволило переориентировать национальную культуру от восточно-исламских традиций в сторону европейских ценностей, о чем мы более подробно расскажем в следующем параграфе.
Кроме того, не следует отождествлять царизм с русской интеллигенцией, отдельные представители которой внесли немалый вклад в развитие культуры и просвещения в Азербайджане. Наглядным примером тому является деятельность известного русского педагога А.О. Черняевского (1840-1894), посвятившего значительную часть своей недолгой жизни развитию образования среди азербайджанцев. Он является автором первой части (для первого класса)121 и соавтором (вместе с С. Велибековым) второй части (для второго и третьего класса) 122 первого школьного учебника азербайджанского языка для светских школ – “Vətən dili” («Родная речь»). На протяжении 40 лет (с 1882 по 1920 год) “Vətən dili” выдержал несколько изданий и был основным учебником азербайджанских детей.123
119
Хоскинг Дж. Россия: народ и империя. Смоленск, 2000. С. 7.
120
Ходарковский М. В королевстве кривых зеркал (Основы российской политики на Северном Кавказе до завоевательных войн XIX в.) // Чечня и Россия: общества и государства. М., 1999. С. 21.
121
Vətən dili. Tiflis, 1882.
122
Vətən dili. Tiflis, 1888.
123
Мамедова Р. Связующая нить времен. О первом учебнике азербайджанского языка для светских школ // Наследие. 2013. № 5. С. 31.