Страница 3 из 6
Поразмыслив, приняли решение перевести незваных гостей в разряд квартирантов по линии благотворительности, надо оставить их в покое, пока, до поры до времени. Да и дерьма они за время нашего отсутствия не так уж много произвели, это не то, что обосновавшееся на балконе их прошлогоднее свежевыведенное потомство, тогда весь пол, все шезлонги и раскладушка за три дня были загажены. Отмывал потом, наверное, часа два. А тут только пятнышко диаметром сантиметров тридцать, ерунда, можно потерпеть, коли там потомство готовится. На том и порешили с Юлей, посмотрим, что там происходит и что-нибудь предпримем или наоборот, оставим как есть.
Но подошло время испытать наше вынужденное сожительство. После обеда, завершив все срочные дела и оставив несрочные на потом, мы комфортабельно устроились под сенью балконной крыши. Приятное тепло (не холодно и не жарко), вид на озеро и заозёрное поле на горке, которое почему-то местные зовут Болдино (никакого отношения к болдинской осени Пушкина не имеет), тишина, нарушаемая лишь птичьим щебетанием. Однако идиллией это оказалось не для всех. Наши незваные постояльцы сильно заволновались – гнездо надолго оставлять не хотели, а два гиганта со странными прямоугольными плоскостями цвета «металлик» на коленках (вы, наверное, догадались о чём речь – на балконе писать особенно приятно) наводили на пташек жуткий страх. Они подлетали к нам, чуть залетая под крышу, но в какой-то момент зависали, судорожно маша крыльями, и, издав нечленораздельный писк-крик, совершенно отличный от только что спокойных, размеренно-деловитых птичьих голосов, делали боевой разворот на 180 градусов, который у военных называется простым словом «драп». Писк, видимо, означал что-то вроде «Атас, там опять эти!» А может, конечно, они нас пугали таким необычным звуком, вроде наводившей ужас на необстрелянных бойцов сирены у немецких «юнкерсов». У птиц, как известно, душа – потёмки. Это продолжалось, наверное, не меньше часа. Ласточки кружили перед домом, потом снова и снова пытались незаметно, как им казалось, пробиться к желанной цели. Пару раз они проскакивали-таки через наш непреднамеренный заслон, но до гнезда не долетали. Сначала птичка свернула, едва Юля вслух констатировала пролёт, потом я неудачно пошевелился, и звук скрипнувшего шезлонга спугнул пташку. Мне стало жалко ласточек, говорю жене: «Давай уйдём?» Она в ответ: «Хватило ума построить дом в опасном месте, так пусть привыкают к опасности!» Наконец, когда я ушёл вниз покормить голодного Матвея, птички прорвались к заветной цели через наш обескровленный левый фланг и стали осмеливаться пролетать к гнездышку мимо одиноко смакующей эту картинку Юли. Я вернулся, что там Юлин гуляш с пюре разогреть в микроволновке – долго ли? Матвей, конечно, сам способен, он и готовить кое-что умеет, но хочется ребёнку, чтобы за ним поухаживали.
Теперь ласточки между нами начали проскакивать. Но при этом надо было не шевелиться, ибо малейшее движение пугало их. Всё-таки мысль о том, что же в гнезде не отпускала нас. «Не вопрос», – заявила Юля. Она принесла камеру и засняла на видео их подлёты и отлёты. Получилось неплохо, только немного размазано, уж больно быстро двигаются эти твари! Затем подняла аппарат на вытянутой руке, держа его за ножки штатива, и вслепую зафиксировала гнездо, там, действительно, лежали яйца. «Её моё! – чертыхнулся я, – это же сколько их терпеть ещё придётся! Империя контратакует!» Да до конца лета, наверное. Выходит, первое потомство сдохло по неизвестным причинам, так они вторую кладку наладили! Ох уж эти птахи с мальтузианским уклоном! «Ладно, потерпим, но как только птенчики начнут летать, я вас отсюда выдворю! Ведь я ваши не светские манеры знаю!» Однако привыкайте, время от времени буду выходить к перилам балкона и нагло стоять во весь рост, что ж, любишь с горочки кататься, люби саночки возить. В смысле терпи нас, мы тоже тута живём!
Хотя таким образом мы лишь утешаем себя, ведь стоит только птенцам вылупиться и начать отправлять естественные потребности, как под балконной дверью образуется приличная лужа из неприличного материала. Ибо пока эти твари летать не умеют, они немного высовывают из гнезда свой миловидный хвостик, откуда падают совсем не миловидные капли кислотных осадков естественного происхождения. Ласточки вернулись, и на этот раз им удалось нам отомстить.
Попадьино
В Псковской области не меньше шести тысяч деревень. Считается, что по их количеству она занимает второе место в России после Тверской. Но Тверская область больше и по площади, и по населению. Людей на Псковщине живёт примерно, как в Ярославле, например, да и то половина жителей приходится на две местные «столицы»– Псков и Великие Луки. Есть ещё городки поменьше, а в деревнях осталось уже совсем мало народа – меньше 200 тысяч. Хотя когда-то на псковских просторах, лишь немного уступающих по размерам такой европейской стране как Чехия, людей числилось в три раза больше – миллион семьсот тысяч человек, из них больше полутора – на селе.
Деревень много, а народа мало, эта деревенская «раздробленность», наверное, самая внушительная в стране. Нигде, кажется, нет такого количества маленьких, в десяток домов, поселений как здесь, на Псковщине. Это не хутора с одной-двумя усадьбами, появившиеся в эпоху столыпинских реформ, нет, именно – маленькие деревеньки. Из окна машины их даже трудно заметить – редкие домики могут прятаться за одичавшими садовыми деревьями или буйными зарослями кустарников. Когда едешь из Питера по Киевскому шоссе, то такую картину наблюдаешь все 370 километров от Ленинградской области до границы с Белоруссией. Кроме окраин Пскова, путь твой проходит еще через три городка и затерянные среди лесов, озёр и заброшенных полей деревни. Только название очередного селения на синей табличке предупреждает автомобилиста о возможности появления одинокого пешехода на дороге. Пассажиру ещё удаётся присмотреться повнимательнее, и он кое-где замечает покосившиеся крыши старых домов и сараев, проступающие среди зелени, а иногда и полностью развалившиеся избы. Их сложившиеся как картонные коробки стены – живой укор людям, забросившим эти места. Новых домов почти нет, а, если и «выскочит» вдруг где-то среди общего запустения красивая, сверкающая красной металлической крышей и ярко выкрашенной вагонкой, постройка, то чаще всего она окажется придорожным кафе или мотелем. В деревнях вдоль дорог даже дачники редко селятся: шум, пыль, машины – плохой аргумент при выборе места для уставшего от суеты горожанина. В старые времена Белорусский тракт, напротив, притягивал население. Свидетельства тому кое-где сохранились – полуразрушенные купеческие дома и одинаковые, построенные по одному проекту, каменные здания почтовых станций с окнами в виде стрельчатых арок. В старину даже типовые проекты были привлекательными. А сейчас там, в лучшем случае, волостные учреждения или почта, но по большей части они заброшены и медленно разрушаются.
В нашей деревне под названием Попадьино, ничего такого нет, да и домов-то всего двенадцать штук. Самого поселения именно на этом месте, вроде бы, не существовало, оно немного «сползло» в сторону после войны, когда колхозники разобрали построенные рядом с пепелищами их отцовских изб добротные немецкие блиндажи и стали возводить из тех же бревён свои тесные жилища по соседству. В сорок третьем году фронт стоял здесь несколько месяцев, и по нашу сторону озера были немецкие позиции. На противоположном берегу тогда окопались части Красной Армии. А в сорок первом в наших лесах немцы окружили две советских дивизии. Они хорошо попортили кровь захватчикам под Полоцком, но приказ на отступление запоздал. На Киевском шоссе в двух километрах от нашего Попадьино, отступающих ждали немецкие танки. Некоторые пытались прорваться и усеяли своими телами придорожные поля. Ещё недавно были живы бабушки – свидетели этой трагедии, в те годы ещё девчонки, в интернете я читал их свидетельства. С неделю гоняли солдаты Вермахта красноармейцев по окрестным лесам, бомбили, обстреливали артиллерией, а бедолаги наши уже оголодали, боеприпасы поистратили, и пошли в плен, деваться некуда. Покойный сосед, Михаил Ильич, которому летом сорок первого шёл девятый год, рассказывал, как на поле около дома родителей сидели в ожидании этапа сотни бойцов, а все леса были забиты брошенными автомобилями и оружием. Деревенские пацаны тайно вооружились, их даже взрослые стали побаиваться, детишки помельче собирали в зарослях деревьев командирские планшеты. В них находили самую большую тогда для детского досуга ценность – карандаши, в каждом планшете был всего один карандаш. Юный Миша Дегелев преуспел в этом деле – насобирал их штук двадцать, ими можно было обеспечить командный состав целого батальона РККА.