Восхождение Эль

Когда Эль впервые взяла в руки иголку, пошёл дождь. Тинар с раннего утра отправился в кевир, узнать, не сняли ли оцепление. Эль хотела идти с ним, но Моу неожиданно твёрдо остановил её.

– Ты ещё не совсем поправилась, – сказал он. – И, знаешь, Эль, мне кажется, не зря тебя Хобан отправил прятаться. Я не знаю, чем ты так досадила этому кривому наймасту, но лучше пока не показывайся, ладно?

Буля собрала груму провиант на три дня – пресные лепёшки, которые долго не плесневеют и даже не черствеют, ломтики сушёной в жаровне тыквы, медовые соты, тщательно завёрнутые в одну из многочисленных тряпок, которыми плотно набит дом. Тинар потоптался на пороге, теребя лямку своего заплечного мешка, будто хотел что-то сказать, но махнул рукой и резко вышел. В доме, который покинул мужчина, сразу стало гораздо тише и … скучнее.

Буля хитро посмотрела на загрустившую Эль.

– Утолити тщу свою. Унше тяжати соделать. Истое хроно жинскоделания.

Дождь зарядил зябко и надолго. Под временем для женских дел Надея подразумевала обучение Эль шитью, что казалось весьма подходящим занятием при такой погоде. Она достала шкатулку с ворохом швейных иголок всевозможных форм и размеров. Были тут и закруглённые обода для скорняжных работ, и мелкая россыпь тонюсеньких острых льдинок, и иглы со скошенными кончиками для непонятных Эль дел.

– Перчий зачин – захлысовать вею, – деловито пояснила буля, показывая, как вдеть нитку.

Эль заворожённо смотрела на этот процесс, а затем сняла перчатку. Пальцы сами по себе жадно зажали иглу, ощупывали её торопливо, чуть подрагивая от возбуждения. Подушечки засвербели, словно изнутри Эль, в свою очередь, навстречу иголке рвались десятки её сородичей.

Странно. Она никогда не держала в руках ничего такого швейного и в то же время узнавала это ощущение и чувствовала: за ним должно быть ещё что-то. Оно, это «что-то», ниткой потянулось за иглой из глубины сознания Эль, защекотало кончики пальцев.

– Ты знаешь, как, – кто-то незнакомый шептал у неё в голове. – Ты должна знать. Обязана.

Рука непослушно дёрнулась. Игла упала на пол.

– Экже персты твои неутверждаше, – засмеялась Надея. – Не охолонула абие?

Эль не передумала и после трёх дней неустанных попыток, хотя стежки под её рукой выплясывали пьяными фортелями. Даже друзья Хобана, собравшиеся на весёлую вечеринку, после обильных возлияний не выделывали таких коленец. Бросив на своё произведение хмурый взгляд, она поглядела на благодушную Надею, с удовольствием протягивающую стежок за стежком. Линия получалась ровная, аккуратная. Казалось, что это занятие – самое умиротворяющее и захватывающее на свете. Надея поймала взгляд Эль, покачала головой:

– Чинок не востреб суеты. Мастрота зараз не придеши.

Эль вздохнула и опять принялась непослушными руками выводить стежки. Один, ещё один… Нитка путалась, завивалась, скручивалась узелками. Сжать зубы, не обращать внимания на невыносимый зуд в подушечках пальцев… Стежок, ещё один…

– Буля Надея, – спросила Эль, не отрывая взгляда от своего рукоделия. – А ты недавно нам с Тинаром говорила про ящера, которому мастера штопают крылья. Что это за ящер?

– Кто ж его зрел? – улыбнулась буля. – Мастроты если…

– А откуда ты вообще знаешь про него?

– От древоруба одного все разумеюти. Как его негода вейная застигнеше в теревинфе, так всё и залучилося. Сам он не сбоялся, а только очевид, что вейя уморите сподвигнеша чадце жоны ящура…

Через слово, но Эль почти понимала, о чём рассказывает Надея. Дровосек, застигнутый в лесу непогодой, спас от гибели странное существо, маленькое и жалкое. Перед спасителем явилась Дева с телом птицы, голосом, слаще, чем мёд, крыльями, что переливались сияющими красками даже в глухой чаще, куда не падали солнечные лучи. Она сказала, что человек может выбрать любую награду за спасение её дитя. Безграничную власть над всем живым в этом мире, невероятные способности или знания о мирах, которые никто никогда не сможет увидеть, достаток до конца своих дней. Вот это всё предложила ему птице-дева, назвавшись женой всемогущего ящера.

Что же выбрал дровосек? Он захотел увидеть то, что ярче и могущественнее солнца. Дева взмахнула своим пёстрым крылом, и мужчина тотчас очутился в пещере, заполненной горящими свечами. Чьей-то невидимой рукой свечи гасились одна за другой. На вопрос дровосека, кто же гасит пламя, Дева ответила, что лучше ему этого не знать. Но мужчина настоял на своём. В тот же миг тьма окружила его плотным туманом. Дровосек понял, что он ослеп. С той поры стал он чувствовать приближение перехода в инотень. Люди из деревни теперь часто обращались к нему за советом перед тем, как покинуть родной дом. Если его спрашивали, откуда он знает, что кто-то вскоре уйдёт на другую сторону тени, дровосек отвечал, что видел того, кто гасит свечи.

– А кто же гасил свечи? – спросила Эль, когда буля замолчала.

– Об этом у меня знани нету, – ответила Надея, щурясь на окно. – Ты пытала о ящуре, откеда у людынов знани о ём. Так от безочного дроворуба, от Веши, его отче дитя жоны ящура схоронитише. Он на соседнем хуторе проживати. В лето давешнее только упокоившись…

«Кто же гасил эти свечи? И что это за пещера?», – Эль всё не могла успокоиться и думала об этом, и думала. Ей жутко хотелось узнать тайну пещерных свеч. Погрузившись в эти мысли, она даже не заметила, как пальцы сами собой полетели над кусочком тряпки, на которой кривыми зигзагами тянулись её вымученные, запутанные стежки. Когда Эль вышла из мечтаний, с недоумением посмотрела на результат своих усилий. На куске материи вслед за косыми прочерками вдруг нарисовался образ. Пока ещё только намётками, но даже так становилось понятно: это будет немного кривая, но прекрасная в потенциале Дева-птица.

Когда Эль с гордостью показала своё творение буле, та долго крутила вышитую тряпицу взад-вперёд, затем подняла на девушку виноватые глаза:

– То желвь или сколия, я разумею?

– Это волшебная птица, никакой не червяк…

– У, – сказала Надея. И больше ничего. Кажется, работу она не одобрила.

Глава вторая. Разведка Тинара

Тинар слонялся у оцепления. Изменения, которые произошли с тех пор, как он приходил сюда в последний раз, были явно не в лучшую сторону. Заграждение вокруг центральной штольни стало ещё непроницаемей, и количество военных даже на первый, поверхностный, взгляд значительно возросло. Помимо людей в форме отряда особого назначения, появилось множество солдат регулярной армии. Но грум не собирался уходить, ничего не выяснив.

Тинар растягивал припасы, собранные для него булей Надеей, и становился от голода всё злее и злее. Он представления не имел, что происходит в грумгороде, как там его родные: отец и два брата, живы ли они, здорова ли семья Эль.

Так он и наблюдал издалека, не решаясь подойти ближе, пока однажды не увидел невысокую худенькую фигурку, осторожно выскользнувшую в незамеченную даже грумом потайную дырку в сети оцепления. Это был ещё совсем мальчик-подросток в форме самого нижнего чина регулярной армии. Скорее всего, служащий при кухне, Моу разглядел на форменном рукаве пацана знак котла, перечёркнутый поварёшкой. Тинар опустился на солончак и двинулся по-пластунски за беглецом.

Мальчишка оглянулся по сторонам, быстро метнулся от ограждения, но не успел пробежать и несколько шагов, как кто-то схватил его за щиколотку. Поварёнок нелепо взмахнул руками, словно пытался ухватиться за воздух, и рухнул на землю, не успев даже вскрикнуть от неожиданности, потому что чья-то жёсткая ладонь тут же зажала ему рот.

Он лежал навзничь, лицом в солёном крошеве, а кто-то, навалившись на него, давил к земле, не давая пошевелиться. Ладонь, закрывшая лицо, оказалась невероятно солёной, и у мальчишки на губах тут же заплясала тысяча огненных всполохов.

– Ну-ну, – тихо, но уверенно, произнёс над ним чей-то голос. – Позор и разложение в имперской армии…

Тинар не мог точно знать, делает ли мальчишка что-то незаконное, ляпнул наобум. Поварёнок промычал в ответ какую-то невнятную фразу. От соли, набившейся в рот, тут же распух язык. Когда тот, что давил тяжёлым телом, произнёс классическое: «Я уберу, если ты не будешь кричать», он с готовностью и даже радостью кивнул.