Страница 18 из 45
Лымарь почувствовал растерянность. Всего лишь несколько часов тому назад у него была вполне определенная цель: любой ценой достичь материка… А что же делать теперь?.. Как добраться до Сингапура не попав в пасть зверю или в руки англичан и американцев?.. И еще: искать ли встречи с малайцами или избегать ее, – ведь его могут принять за колонизатора?
Сложные это были вопросы для человека, попавшего в чужую, неведомую страну.
Лымарь избрал простейшее решение: плыть по реке против течения до ближайшего населенного пункта, а там действовать сообразно с обстоятельствами.
Опять по ветвям он пробрался к своей пироге, повозился порядочно, однако все же вытащил ее из ила и переправил к устью реки, преградившей ему путь. Кое-как смастерив примитивную кобуру для пистолета и пополнив запас оружия увесистой дубинкой, он двинулся в глубь страны.
Было свежее, прохладное утро. Над рекой носились чайки, голуби; порхали большие, очень яркие мотыльки; роились насекомые, которым трудно было бы даже подыскать названия. Из воды то и дело выпрыгивали игривые рыбки. Всюду жизнь била ключом.
Эта неширокая полноводная река пролегла через джунгли, как узкая уличка между высочайшими домами. Полоска неба виднелась лишь вверху, а по обоим берегам стояли сплошные косматые зеленые стены. Отдельные стволы исполинских деревьев достигали значительной высоты, а пониже все перепутывалось – воздушные корни, лианы, мхи, ползучие растения и кусты, усыпанные белыми и красными цветами. Грациозные пальмы и могучие дубы, заросли бамбука и бананов, самые мелкие и самые крупные представители растительного мира жили здесь рядом.
Некоторые из великанов уже подгнили, накренились, но упасть было некуда, и они, поддерживаемые лианами, догнивали в воздухе.
У одного из таких деревьев, склонившегося над рекой наподобие моста, Лымарь остановился отдохнуть.
Он окончательно выбился из сил. Течение было довольно быстрое, да и солнце, поднявшись, начало жечь невыносимо.
Парило как перед грозой. И, как перед грозой, умолкали и улетали куда-то птицы. Лишь москиты, да еще какие-то смрадные крохотные насекомые гудели над рекой, причиняя невыносимые страдания оголенному человеку в лодке.
Привязав пирогу отростком лианы к одному из воздушных корней, Лымарь попробовал рыбачить. После многих безуспешных попыток ему удалось поддеть самодельной острогой довольно большую рыбу. Но, не смотря на голод, ее мясо он не мог есть – запах сырости был тошнотворным.
Оглянувшись еще раз в поисках чего-либо съедобного, Лымарь заметил на противоположном берегу дерево с большими желтыми плодами. Какой-то крохотный рыжий зверек впился зубами в один из них, – ел быстро, жадно, – а затем, вероятно, чем-то напуганный, умчался в заросли.
Значит, плоды были съедобными!
Лымарь выбрался на ствол поваленного дерева и направился к противоположному берегу.
Бронзовотелый, почти голый, как настоящий туземец, он шел, балансируя, не выпуская на всякий случай оружия из рук, внимательно выбирая место, куда шагнуть. Это не было излишней предосторожностью: среди мха и ползучих растений, обвивающих этот «мост», свободно могла укрыться змея.
До заветного дерева оставалось несколько шагов. Пахнуло нежным ароматом спелых плодов. Глотая слюну, Лымарь непроизвольно ускорил движение, поскользнулся и чуть не упал.
Может быть, именно это и спасло ему жизнь. Сзади, из-за поворота реки, раздалась громкая пулеметная очередь. Над головой Лымаря просвистели пули.
Он приник к стволу, осторожно выглянул из-за ветки.
Вниз по течению плыл плоскодонный бронированный катер. На его палубе стоял европеец в белом шлеме – и показывал стеком на поваленное дерево.
– Англичане! – прошептал Лымарь.
Он, собственно, не испугался, так как в свое время привык к обстрелу. Но его охватило бешенство: как погибнуть от глупой пули какого-то проходимца после всего пережитого на протяжении последних дней?! Не будет этого!
С пистолетом в руке, он пополз ближе к берегу, – нужно хотя бы спрятаться в зарослях.
Но за ним следили. Вновь застучал пулемет. В лицо Лымарю брызнули мелкие щепки. И пока он протирал глаза, катер проплыл под стволом, пустив очередь вертикально вверх.
Лымарь притаился. На катере постепенно успокоились. Но, как назло, человек в белом шлеме заметил пирогу и что-то скомандовал. Катер направился к лодке.
Вот тут-то Лымарь не выдержал. Тщательно прицелившись, он выстрелил.
Вскрикнул и схватился за ногу один из колонизаторов. Другой бросился к пулемету.
Но пули били по пустому месту: Лымарь, пробежав несколько шагов по стволу поваленного дерева, прыгнул вниз и скрылся в зарослях.
Он не видел, что делалось на реке. Стрельба вскоре замолкла, а затем начал удаляться по течению и рокот мотора. Вероятно, колонизаторы порядком испугались и поспешили удрать из небезопасного места. Когда все затихло, Лымарь вылез на берег. Пироги не оказалось. Захвачена она или затоплена – не имело значения. Плохо было то, что на лодке остался весь запас патронов – три обоймы.
Он пересчитал патроны в пистолете. Их осталось семь. Хорошо, что уцелел хотя бы нож – огнестрельное оружие теперь можно использовать лишь в крайнем случае. Оглядываясь по сторонам, готовый каждый миг вступить в бой, Лымарь наскоро подкрепился оранжевыми плодами, которые и впрямь оказались очень вкусными и душистыми, а затем пошел влево, в сторону от реки.
Однако слово «пошел», собственно, вовсе не подходит к способу передвижения в джунглях. Лымарь полз, пробирался, ввинчивался в заросли, а они охватывали его, зажимали колючими тисками, тотчас же смыкались за ним, не пуская ни вперед, ни назад.
Для нормального здорового человека пройти пять-шесть километров в час вовсе не трудно. А здесь Михаил Лымарь, обладая немалой физической силой, за полдня продвинулся на несколько сот метров и обессилел. Правда, наиболее тяжелая полоса осталась позади. Постепенно исчезали кусты и ползучие растения – им тут не хватало воздуха и света; все тянулось вверх, на огромную высоту.
Чем дальше забирался Лымарь от реки, тем более страшными становились джунгли. Солнце еще не склонилось к закату, а тут уже властвовали сумерки.
Ни цветочка, ни травинки, – лишь серо-зеленый мох устилал землю толстым ковром, свешивался грязными, косматыми прядями с лиан. А искореженные лианы походили на гигантских удавов, готовых броситься на свою жертву. Лымарь невольно содрогался, проходя мимо них. Это был настоящий мертвый лес. Жизнь бушевала где-то там, вверху, где сияло солнце, сюда же осыпались остатки органических частиц, чтобы истлеть и вновь ринуться в непрерывный обмен веществ.
Лымарь вначале обрадовался исчезновению кровожадных москитов и кустов, тормозящих движение. Однако он радовался преждевременно. Он не знал, что «римба» – малайские джунгли, – безжалостна: горе тому, кто заблудится в ней – она не даст ни крошки съедобного, обрекая неосмотрительного на голодную смерть.
Трудно идти человеку по прямой линии ночью, когда не видно ориентиров. Шаги левой и правой ног неодинаковы по длине, и, говорят, заблудившийся кружится на одном месте до рассвета. В «римбе» ориентиров чересчур много, а поэтому заблудиться тут еще легче.
Лымарю начало казаться, что он идет по знакомому пути. Да, да: вот громадный полусгнивший ствол дерева, под который часа два тому назад скользнула серебристая змея. Но ведь это случилось невдалеке от реки… Неужели заблудился?
В поисках правильного пути Лымарь пошел вначале в одну сторону, затем решил вернуться назад и не нашел даже запомнившегося ствола. Теперь у него окончательно исчезла способность к ориентации.
А тут, как нарочно, началась ужасная гроза. Дождь лил сплошным потоком, поминутно сверкали молнии, непрерывно гремел гром.
Так прошел первый день странствий Лымаря. Он почти не спал ночью, задыхаясь от влажных испарений и не решаясь лечь в воду, а утром двинулся дальше. И вновь повторялась та же история: местность казалась знакомой, пройденной. Но Лымарь не полагался уже на обманчивые ощущения. Вперед, только вперед! Куда угодно, лишь бы не стоять на месте в глубине этого мертвого, гнетущего леса.