Страница 5 из 5
Уже 10 июля дивизия была передислоцирована из Москвы в область – в район нынешнего Красногорска. В течение июля шло ее доукомплектование за счет призывников и частично кадровых военных. Было сформировано три стрелковых полка, один – артиллерийский и еще несколько вспомогательных подразделений. Командиром дивизии был назначен комбриг Даниил Прокофьевич Скрипников, Георгиевский кавалер, с большим опытом участия в боевых операциях во время Первой мировой и особенно Гражданской войн.
В сентябре дивизия заняла линию обороны вдоль восточного берега Днепра, где она с трудом сдерживала натиск врага, неся потери, особенно от ежедневных бомбежек вражеской авиации.
29 сентября немецкое командование приступило к операции «Тайфун», противостоять которой в тот момент Красная армия не могла: противник имел на этом участке фронта двукратное превосходство в танках и авиации.
Тяжело читать, что было дальше.
В результате боев в первых числах октября погибло более половины ополченцев. Погиб и командир дивизии Д. П. Скрипников. Произошло то, что военные называют котлом, а проще говоря, наши войска попали в окружение. Часть бойцов ушла к партизанам, кто-то прятался по деревням, многие попали в плен, и только единицам удалось перейти линию фронта и вернуться к своим.
Можно предположить, что где-то здесь, на берегу Днепра, и погиб мой двоюродный брат. Место его гибели неизвестно до сих пор. Все, что официально получила семья, – это короткое извещение из райвоенкомата «пропал без вести» и больше ничего. Отец Коляна, мамин брат, кадровый военный, капитан первого ранга Николай Иванович Зорин, вернувшись после войны из осажденного Ленинграда, пытался навести справки, но так ничего и не узнал.
Я много думал о своем брате и в целом о роли народного ополчения в Отечественной войне, пытался представить себе, как это было на самом деле. И как-то сами собой сложились следующие стихотворные строки.
Памяти брата
Жили-были
В раннем детстве меня одолевали частые болезни. Все изменилось лет в пятнадцать-шестнадцать, когда я стал больше времени проводить в Елизаветино.
Здесь мне особенно полюбилось Химкинское водохранилище. Летом, когда уже начинает смеркаться и жара спадает, мы после волейбольных баталий гурьбой идем на водохранилище купаться. Начинает темнеть, но бетонные плиты плотины еще сохраняют дневное тепло. Раздеваемся и, осторожно двигаясь по стыкам плит, спускаемся в воду: идти напрямую невозможно, так как в воде плиты покрыты зеленоватой скользкой тиной и стоять на них невозможно.
Вода ласково принимает твое тело. Хоть и заезженное это сравнение – «как парное молоко», но трудно подобрать более точное выражение. Поверхность воды гладкая, как будто она накрыта гигантским покрывалом. Гулко раздаются голоса над водой. Над противоположным берегом уже взошла луна и высветила на воде светлую дорожку. Я плыву ровно по этой дорожке прямо на луну, осторожно раздвигая покрывало, стараясь не намочить голову.
Рядом с плотиной Химкинского водохранилища находилась база военных моряков, а прямо у берега стоял настоящий военный корабль «Смерч». Вокруг него в воде плавали полузатопленные плоты, с которых было удобно удочкой ловить рыбу, чаще всего попадался окунек величиной с ладошку, иногда – ерш или плотва.
Я плохо вписывался в ребячий мир и порой остро ощущал свое одиночество. Один из таких моментов – «мертвый час» в детском саду на улице Восьмого марта. После обеда в садике полагалось спать, укладывали нас на открытой веранде второго этажа. Считалось, что спать на открытом воздухе полезно для наших ослабленных войной организмов. Моя кроватка в середине, слева и справа уже посапывают мои соседи. А я не сплю, лежу на спине, смотрю в бездонное небо, по которому нехотя бесшумно скользят белые глыбы облаков, и жуткое чувство одиночества и страха охватывает меня. Кажется, я, маленький и беззащитный, буду так лежать вечно, и никто не вспомнит про меня, а эти белые облака так же безучастно будут плыть надо мной, над этой террасой и над всем миром…
Но это там, где-то далеко, в детском саду.
А здесь, на Елизаветке, я тоже чувствую себя одиноким, но это одиночество светлое и радостное. Особенно хорошо мне на пожарке.
Пожарка – это то, что осталось от центральной части усадьбы Елизаветино после пожара: груды битых кирпичей, осколки стекла, железные прутья. Все это переплетено ржавой проволокой и заросло репейником, чертополохом, крапивой и еще много чем колючим и жгущимся. Ходить, а точнее, продираться здесь надо осторожно, иначе можно пораниться. Бывало, что и я спотыкался, падал и возвращался домой с разбитыми коленками.
Главная достопримечательность пожарки – бабочки. Их много, больше всего шоколадниц и лимонниц, но есть еще и павлиний глаз, и капустницы, и еще какие-то пестренькие без названия. Самой красивой считалась крупная бабочка черного цвета с белой каймой по краям крылышек. Эту бабочку мы называли махаоном. На самом деле ее русское название весьма прозаично и печально – «траурница».
Бабочки невероятно красивы в своих «ситцевых пестреньких платьицах, и в японских нарядах, и в черно-лиловых бархатных шалях». Красиво сказано, не правда ли? Слова эти не мои, а Ивана Алексеевича Бунина из рассказа «Суходол».
Бабочек я ловлю голыми руками. Сачка у меня нет, да он мне и не нужен: гоняться за бабочками на пожарке невозможно. Чтобы поймать бабочку, надо тихонько подкрасться к ней, пока она, сидя на малиновой колючке, нежится на солнышке, выждать момент, когда она соединит свои крылышки вместе, и осторожно схватить ее двумя пальцами.
Другим большим удовольствием для меня были поездки с мамой в центр Москвы, на площадь Пушкина.
Первым делом мы шли в Елисеевский магазин, где покупали сто граммов любительской колбасы и одну французскую булочку, на большее денег не было. Потом мы уютно устраивались на волнах широченной скамейки в начале Тверского бульвара, у «старого Пушкина», и вкушали эти яства. (Я пишу «мы», но это неправда: вкушал-то я один, мама только смотрела на меня.)
Называю эти продукты – колбасу и булочку – яствами не потому, что мы были голодны, хотя бывало и такое. Нет, я настаиваю на этом слове потому, что здесь оно вполне уместно. Колбаса была «пальчики оближешь», она просто таяла во рту. Позже, ни в хрущёвские времена в СССР, ни в нынешней России, ни в заморских краях я не встречал подобной колбасы. Да и булочка была ей под стать, не просто французская, а настоящая французская!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
1
В стихотворении сознательно использована разговорная форма «двоюрный» вместо грамматически правильного «двоюродный».
2
Дэ-эН-О (ДНО) – дивизия народного ополчения.