Страница 4 из 8
– Вы-ыпросил похвалу… заслуженную, надо отметить. Моя история передана практически дословно. Думал, с прошлым смирился, ан, проглотил слезу с «гроздьями рябины, обвитыми жемчугом паутины». Об этом, помнится, не рассказывал, но было же именно так?! Первое упоение счастьем определило уровень – один живу до сих пор… Запросы мои застыли в качестве, с каждым последующим годом восходя к Эвересту, все дальше от потужных предложений времени.
Его ответная реакция стала для меня неожиданностью. Он обычно, свойственно себе, отшучивался. В тонко выданной им фразеологии – его непревзойденный дар психолога. Уходя от тяжелого диалога, он лаконично давал понять: трагедии в том нет – есть заразная мещанская ментальность, жизнь продолжается, и итоги подводить рано. Я был готов принять и эту, ожидаемую, реакцию, но, зная отрывочные детали моего неотъемлемого, в этот раз он отказался от той возможности, мягко положив руку на мое колено. Рука была теплой успокаивающим теплом Человека и врача. Его действие я принял не иначе как готовность в участии услышать.
– На поприще классического врачевания ты победил, мой друг. Что скажешь о всеобъемлющей морали, которой не сделать пункции и не поставить скорый диагноз? Прости и останови, если покажусь нудным или неинтересным. Я в то далекое время, о котором начнется повествование, по ощущениям находился между небом и землей. Скудные знания зиждились на закваске из эмоций. Об этой части моей биографии ты не догадывался ни сном ни духом. А коль все еще стремишься к званию доктора психологических наук, уважь, как говорят, закуси удила и слушай. Получишь целостный портрет в неглиже, и не только мой. В подарок, надеюсь на самое для меня большее, – твое независимое заключение. А вдруг во мне не укоренятся мучительной болью бесцельно прожитые годы?!
…Мой длинный путь начинался с моря. А куда, как не в мореходку, в приморском городе? Поступал дважды, с промежутком в два года – оба раза удачно. В первый раз – на штурманское отделение. Как удалось злодейке-судьбе вывернуть устремленное существо буквально мехом вовнутрь, сделав механиком?! Заставить врожденного романтика и гуманитария управлять энергоустановкой океанского судна?! В рычащем нутре машинного отделения сделаться единым с ним винтиком?!
Чтобы ответить и создать некую целостность, вынужден выложить перед тобой тяжеловатые для полного осмысления, наиболее значимые сюжеты из личной жизни.
Часть 2. Между небом и землей
Я дыхание снова глотаю,
Будто может исчезнуть оно!
Глава 1
Приближались майские торжества. Магнолии проснулись после вечнозеленой спячки и тут же поспешили выбросить гигантские свечки будущих роскошных дурманящих цветов.
Волны транзисторов заражали всеобъемлющей радостью. С высоты балкона, в обрамлении каменных балясин, открывался вид на уютную бухту и присоседившийся в уголке ее, совсем уж в тесноте, миниатюрный грузовой порт. Высокие горы подковой охватили субтропический город, по высшему повелению оставив сказочную, пышущую буйством зелени долину – оазис, защищенный ими от студеных северных ветров. Сразу за бухтой – поросшие реликтовой зеленью скалы, отвесно уходящие в море. Над месивом оттенков, преимущественно ярких тонов, седоглавая вершина хребта, как грозный часовой, как страж от засилья потусторонних сил, несущих белое безмолвие на это словно облюбованное самим Мессией место. Голубое небо и море зашлись в извечном немом споре: кто первичней и кто прекрасней, – демонстрируя при этом неповторимые по своему цветовому совершенству блики лазурных оттенков. Многочисленные флаги и символы украсили чернеющую свежим асфальтом улицу. Чуть в стороне, на шуршащем гравии начинающегося здесь приморского бульвара, резвилась пестрая детвора под неусыпным оком заботливых медлительных мам. Внизу, на «воле», текла жизнь города сложившимся чередом. А здесь, в затворничестве, – стеклянная дверь больничной палаты с выходом на балкон с уныло обвисшей белой занавеской, олицетворяющей нынешнее угнетенное состояние.
Глава 2
С начала занятий прошел месяц. Речь о морском училище, которое влекло в свои стены всех без исключения пацанов. С окончанием учебы перед выпускниками открывался весь мир. Молодые командиры пополняли растущий торговый флот огромной страны на севере и на юге, на западе и на востоке. Бешеный конкурс и тонкий национальный протекционизм позволяли далеко не всем жаждущим интересных впечатлений и красивой формы удовлетворить огромное устремление. Среди счастливчиков оказался и я. Волнения последних месяцев – вначале усиленная подготовка, экзамены, мандатная комиссия по зачислению – остались позади. Зачисленных экипировали в новенькую морскую форму. Прошел всего месяц: еще не отросли наголо остриженные волосы, а организм не успел привыкнуть к строгому флотскому распорядку – выпал первый очередной наряд.
…В тот день стоял дневальным по роте – все разошлись по аудиториям в соседнем здании. На пятом этаже экипажа, в месте расположения роты новобранцев, стояла звенящая тишина – подвахтенные отдыхали. Длинный коридор играл зайчиками от навощенного до блеска паркета. С высоты этажа открывался вид на пустынный плац с аккуратными рядами подстриженного самшита, лишь в районе камбуза шла возня людей в белых халатах. Дворняги-приживальцы, усевшись подковой строго по ранжиру перед дверьми камбуза, заискивающе глазели на работающих, выпрашивая подачки. Весельчак Датико – старший повар – незлобливо цыкнул на самых настырных, те угодливо повиновались, но, зная его добрый нрав, тут же возвращались к исходному положению. С моря тянул легкий бриз, доносивший разудалые слова коронного припева Датико: «Тая, Тая, вот она какая…»
Недалеко за изгородью синело море, теряясь, сколько охватывал взор, пенной полосой прибоя. Впереди маячило белое пятно удаляющейся кормы пассажирского лайнера. Держит курс на Босфор. Силовая установка лайнера входила в режим – труба еще курилась темным дымком, и он извилистым шлейфом растянулся над водой, очертив выполненный маневр. Раздался звонок – почти мгновенно пустынный плац наполнился синими робами. Гюйсы запестрили в каждом уголке огромного плаца. По ступенькам зацокали «гидэшки» – кто-то поднимался наверх. Дверь распахнулась – в расположение роты ввалился запыхавшийся Васька, друг юности, а теперь сокурсник. Его пухлые щеки раскраснелись, подрагивая от напряжения:
– Панает (преподаватель математики) учинил на второй паре самостоятельную работу, прибежал за логарифмической линейкой, тебе повезло, – вытолкнул Васька на лету, резво прошмыгнув в свой кубрик.
Через минуту-другую он стремглав выскочил назад, зацепившись за порог, едва не упав, клюнул носом. Сверху было видно, как он неуклюже, по-женски закидывая плечи, спешит к учебному корпусу. Васька, лишенный яркой внешности, имел немало скрытых достоинств. Уникальность его проявлялась в умении слушать и откровенно восхищаться чужими заслугами – своей исключительной преданностью он покорял любое своенравие и вполне заслуженно числился в лучших друзьях.
После звонка плац быстро опустел. Превращалась в точку на горизонте корма лайнера. Шлейф дыма опустился на воду. Датико, дав распоряжения, раскачивался перед входом в камбуз на ножках табурета, мурлыкая под нос свой любимый напев. Удовлетворенные собаки разбрелись по кустам. Шел третий час наряда. В тишине да в одиночестве хорошо мечталось. Пост у входа не имел стула – оставалось взгромоздиться на расшатанную тумбочку. В голове мелькали стремительные события последних месяцев. Начинался этап нового, неизведанного. Мечталось о первом после карантина увольнении, когда при параде, ошарашивая знакомых девочек формой, явишься во двор, где вырос, где шалопаем бил из рогатки воробьев.
…Непонятное присутствие оборвало мысли. Из конца длинного коридора в мою сторону очень медленно катилось Нечто. Похожее на дымчатый шар, оно приближалось ко мне – солнечные зайчики весело бликовали на его поверхности, напоминая большую елочную игрушку. За бурную дворовую биографию побывавшему в самых невероятных передрягах, в первом ощущении, помнится, возник интерес. Интерес первооткрывателя толкнул навстречу явлению.