Страница 55 из 57
— Нет. Оторвать башку это примитивно, Аталь. Это для прислуги.
— Что тогда? Выпустишь кишки?
— Нет, Аталь. Выпустить кишки — это для Нэйдов.
Она откровенно забавлялась, прищурив глаза, ощущая в себе вновь восстающую плоть. Провела пальцем по груди, по шершавым исчезающим пластинкам брони.
— Так что, Корделл? Я так и не поняла, как ты меня убьешь… если я не выполню какие — то там твои условия…
Проведя большим пальцем по изогнутым в смешке губам, ответил:
— Я тебя просто затрахаю насмерть, линара Корделл. Поняла? Ты все — таки наполовину человек. Не выдержишь.
— Выдержу. Спорим? Считаешь, мне слабо?
Он усмехнулся и отпустил её. У его девочки была одна неприятная черта — любовь к спорам…
Этого он поощрять не хотел.
Пока.
Глава 40
Этой ночью Аталине приснилась Эйра. Нет, она снилась ей и раньше — смутно, как в воде или пыли. Или как в покрытом мелкой сеткой трещинок старом зеркале, стоявшем прислонённом к обшарпанной стене их барака в регионе. Теперь же Аталь увидела мать ясно: та сидела напротив неё на стуле, высоком и почему — то железном. На Эйре был новый синий рабочий комбинезон и светлая блузка с наглухо застегнутым воротом. Волосы, тёмные, оттенка дорогого горького шоколада, коротко стриженные, были причёсаны и аккуратно уложены. Сзади, положив на спинку стула руку, стоял крупный мужчина в клетчатой рубахе. Вьющиеся длинные светлые волосы падали на высокий лоб. Яркие сапфиры глаз светились любовью.
— А где Рэйз? — спросила Аталина, почему — то не открывая рта.
— Скоро придёт. — ответила Эйра — Застрял на переходе. Иногда так бывает. Как ты, Аталь? Мы с папой очень волнуемся за тебя… Знаем, какую ответственность ты на себя взвалила. Твой муж, твой ребёнок… Ты уверена, что это именно то, что тебе нужно?
— Уверена. — кивнула Аталина, чувствуя во рту кислый привкус — На все сто. Эти Хорсетты моя Семья, мать твою…
— Семья или макет Семьи? — голос отца оказался глухим, он напоминал голос Рэндара, когда тот был чем — то недоволен — Время игр кончилось, Аталина. Твой муж — убийца, твой ребёнок — Суть Светлого Наблюдателя. Их придётся полюбить, а ты не умеешь… Сонгры неспособны на это… Прости, но я должен сказать прав…
— Я способна! СПОСОБНА! СПОСОБНА!
Она резко сжала руку, ладонью чувствуя сталь клинка, непонятно откуда взявшегося… Клинок превратился в ключ — странный, с двумя бородками.
— Прекрати, Нер. — улыбнулась Эйра — Она готова. Наша дочь справится!
Аталь разжала руки и полетела куда — то вниз, в яркий свет… Крича во всю глотку, что докажет…
…она не урод.
— СПОСОБНАААААААААААА!!!!!!
…Выброшенная из сна, она вопила, как тысячи детей Небилла — громко и страшно, прижатая к груди Корделла, чувствуя промельк грубых горячих пластин брони.
— Аталь, маленькая… — он тряс её и тормошил — Что такое, девочка?! Поговори со мной!
— ЫЫЫЫЫЫ… — Аталина открыла глаза, их сильно жгло. Казалось, горят даже зрачки. — Рэндар… Это ты, как хорошо, что это ты!
Обхватив шею недоумевающего оборотня влажными от испарины кошмара руками, стала целовать его глаза, щеки, волосы. Оторвалась на минуту.
— Где моя дочь, Корделл?
— Анета ещё вечером забрала её в детскую. До утра. Няня сказала, что ребёнку негоже спать в комнате родителей… Ты же сама согласилась! Аталь, что с тобой? Приснился кошмар?
Девушка изо всех сил прижалась к каменной груди… Горячей и жёсткой, как плита, нагретая полуденным Сэнзаром. Сердце оборотня бухало, как колокол, ему требовалась огромная мощь для того, чтобы гонять жар по телу.
— Я отвратительная мать, Корделл. Даже и не помню, где мой ребёнок…
— Прекрати. Сейчас же прекрати, Аталина. — он говорил тихо, но твёрдо, гладя вздрагивающую спину пары — Ты итак не спускаешь Меридит с рук. За последние дни ты измотала себя. Так нельзя. Надо отдыхать, маленький! Хочешь, пойдём посмотрим, что все в порядке?
Выбравшись из постели, одевшись кое — как и двигаясь осторожно, как лазутчики, добрались до детской, сине — розовой, со стенами, расписанными бабочками и цветами. Сейчас рисунки слабо переливались, отражая мерцание ночника. По полу стелились бархатные полосы ночного света. Ступая по ним, родители добрались до кроватки и заглянули в неё. Меридит спала, крепко сжав кулачки и чмокая соской. За небольшой цветной ширмой легко всхрапывала няня.
— Как колобочек спит… — хныкнула Аталина, вдруг ужаснувшись своим прежним мыслям о том, что когда — то, очень давно вообще и думать не хотела о детях…
— Видишь, все хорошо? — спросил Корделл шёпотом.
— Дааа…
Он кивнул, подхватывая девушку на руки. Оказавшись за дверью, отпустить не торопился…
— Так что тебе снилось, Аталина?
Корделл спросил мягко, искренне заинтересованный в том ответе, который получит… А ей уже не хотелось вспоминать сон. Хотелось забыть и идти дальше. Все что случилось — случилось и не надо жевать уже пережеванное, отыскивать в потерявшей вкус жвачке остатки мяты или ванили…
Прошлого уже нет. Будущее ещё не наступило. И то, и то — пустота. Так есть ли смысл беспокоиться о пустоте?
— Люби меня, Рэндар. — выдохнула девушка, прижав ладонь к нагревающейся смуглой коже — Люби меня так, как умеешь. Я отвечу тебе тем же и никогда… Никогда, слышишь? Не попрошу большего. На это у меня хватит мозгов, я отвечаю.
…Он поцеловал её. Тиски, сжимавшие большое сердце много лет, разжались. Положа её в спальне в постель, долго смотрел на кажущееся хрупким тело женщины, которая пойдёт с ним до конца. Спустится в катакомбы, пройдёт по заброшенным регионам, поднимется на Белые Горы. В неизвестность, во мрак, в смерть. Пойдёт с ним, вложа узкую кисть своей руки в его ладонь и ни разу не пожалеет об этом, хотя всю жизнь будет утверждать обратное… Иногда плача навзрыд, иногда матерясь и посылая на его голову проклятия. Его пара, его женщина.
— Я люблю тебя, Аталина Баррет.
— Покажи. Покажи, как…
Осторожно склонившись над ней, прижался к грудям: налитым, нежным, пахнущим ванилью и близким молоком, ощутив, как напрягаются соски, потревоженные его губами и пальцами.
Долго целовал бархатные, сборчатые комочки плоти вокруг влажных коричневых бусин. Спустился ниже, к животу — сливочному и плоскому, тронул языком тёмный пупочек. Скользнул рукой вниз, стараясь не рычать от удовольствия, нашел гладкий холмик, погладил напрягшиеся губки.
— Ты сладкая здесь, Аталь. Пахнешь печеньем… Разведи ножки… Мне нравится смотреть, как ты раскрываешься.
Она всхлипнула, дрожа от возбуждения, развернулась, как цветок. Медленно, даже лениво, ожидая прикосновений жёстких пальцев и раскалённых губ. Тех самых, дарящих лёгкие ожоги, судороги и боль рождения.
Его девочка… Его бесстрашная девочка. Безрассудная Аталина. Если идти, то до конца. Если любить, то до смерти. Гореть — до пепла. Нет никакой середины, ни золотой, ни серебряной. Спалить за один раз всю охапку дров. Просто для того, чтоб согреть всех, кто оказался рядом…