Стальная империя

—Исключено! — отрубил Ленин, хлопнув ладонью по столу, — нации и национализм — это порождение исключительно эксплуататорских классов. С их ликвидацией сгинет какая-либо причина для межнациональной розни…

—А пока они есть…

—До тех пор наша партия будет считать своим долгом защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ. (****)

—Не слишком ли самонадеянно и … идеалистично, — парировал царь.

—Не более, чем ваши попытки поставить на службу обществу капиталистов и религиозных мракобесов. Предположение, что царские чиновники, буржуазия и клерикальное духовенство, а равно и их наследнички, способны построить новое, справедливое общество — это самый большой и беспардонный идеализм, — жестко отрубил Ленин.

—Эко Вы круто… — закряхтел император поперхнувшись чаем, — как Вы беспощадно только что прошлись по капиталисту Энгельсу и сыну раввина Марксу… Да и себя, сына царского чиновника, не пожалели…

Ленин на секунду завис, но, тряхнув лобастой головой, продолжал.

—Вы не понимаете, это другое!.. — ответил он, принявшись ожесточенно перемешивать несуществующий сахар в чашке с чаем.

“Ну вот и поговорили, — подумал про себя император. — У Старика всегда было потрясающее чутьё на политическую целесообразность в борьбе за власть. Он видит, что я у него последовательно выбиваю традиционные козыри — требование 8-часового рабочего дня, отпуска и страховки, отмену штрафов и оплату сверхурочных, поэтому железной хваткой уцепился за вечное — за обиженные малые нации, уязвленные уже тем, что они малые. Не получится использовать для своих целей окраинных националистов — легко и непринуждённо подведёт идеологическую базу для любой другой социальной группы, позволяющей вскарабкаться на вершину власти. И ничего с ним не поделаешь. Не приручаем… Остаётся последний аргумент и, если не получится, предложим заниматься исключительно теорией… В Горках!…”

—Владимир Ильич, а может быть такое, что за деревьями борьбы с русскими фабрикантами и заводчиками Вы не увидели лес интернациональной финансовой олигархии, неожиданно ставшей Вашим союзником в борьбе за права малых народов, в деле отрыва их от большого?

—Что Вы имеете ввиду?

—Вот эту папку, — император достал из стола увесистый “кирпич” банковских векселей и выписок, — тут присутствуют весьма любопытные трансакции, касающиеся в том числе и недавних событий в Финляндии. Особенно интересны вот эти расписки товарищей Цилиакуса и Парвуса. В них, к сожалению, не написано, за какие услуги рассчитываются банкиры с финскими социалистами, но отчёты наших агентов в Европе прекрасно заполняют эту лакуну… Вы сможете не торопясь ознакомиться с этими бумагами, а пока разрешите Вас развлечь цитатой из совсем свежей книги англичанина Джона Гобсона “Империализм”. Он, конечно, не относит себя к марксистам, но уверен, его взгляды сделают учёного изгоем в буржуазной Британии:

“Если частные интересы владельцев капитала могут столкнуться с общественными и привести к гибельной политике, то еще большую опасность представляют специфические интересы финансиста… Эти крупные коммерческие махинации — грюндерство банков, маклерское посредничество, учет векселей, устройство займов и организация акционерных обществ — образуют центральный нервный узел международного капитализма. Связанные между собой теснейшими организационными узами, находясь постоянно в самом близком и непосредственном контакте друг с другом, располагаясь в самом сердце деловой столицы любого государства, по крайней мере в Европе, руководимые людьми особой и единственной породы, имеющей позади себя многовековой финансовый опыт, они имеют возможность управлять всей международной политикой… Станет ли кто-нибудь утверждать серьезно, что европейские державы могут предпринимать большие войны или размещать крупные государственные займы без согласия банкирского дома Ротшильда или его союзников?

Всякий крупный политический акт, который требует нового притока капиталов или влечет за собой сильное колебание ценности существующих бумаг, должен получить санкцию и практическую поддержку этой небольшой группы финансовых королей… как спекулянты и финансовые дельцы, они являются самым серьезным, единственным в своем роде фактором в экономике империализма. Всякая война, революция, анархистское убийство или другое общественное потрясение оказываются выгодными для этих господ. Это пауки, которые высасывают свои барыши из всякой вынужденной затраты и всякого внезапного расстройства народного кредита… Богатство крупных банкирских домов, размах их операций и их космополитическая организация делают их первыми и решительными сторонниками империалистической политики. Они, обладая самой большой ставкой в деле империализма и обширнейшими средствами, могут навязывать свою волю международной политике… финансы скорее управляют империалистической машиной, направляя ее энергию и определяя ее работу…”

—Возможно-возможно, — задумчиво пробормотал Ленин, увлеченный неожиданно попавшими в его руки финансовыми документами, проливающими свет на странное, непоследовательное и до сих пор не совсем понятное поведение финских социалистов, — но это не секрет. Гобсон в данном случае не больше, чем Мистер Очевидность.

—Очевидность? — удивился император, — но почему тогда на эту тему не писал сам Маркс? Почему молчал гений политэкономии? В начале первого тома он объясняет свое «скудословие» тем, что рассматривает капитал в той его форме, в которой он “определяет собой экономическую организацию современного общества”, и пока совершенно не будет касаться наиболее популярных и, так сказать, допотопных форм — торгового и ростовщического капитала. Но экономическую организацию современного общества, как доказывает Маркс в своей работе, определяет промышленный капитал, на него он и обрушивается со всей своей яростью, не замечая, что воюет с хвостом дракона, игнорируя голову.

—Ошибаетесь, — Ленин не мог терпеть нападки на своего кумира, — Маркс писал, что большая часть "денежного капитала" совершенно фиктивна и все вклады, за исключением резервного фонда, представляют не что иное, как долговые обязательства банкира, и никогда не существуют в наличности. А промышленный капитал является главным врагом, потому что именно он эксплуатирует пролетариат. Банковские наёмные служащие к нему не относятся, поэтому банкам Маркс уделяет гораздо меньше внимания. Но это совсем не значит, что он питает какие-то симпатии к финансистам. Наоборот. Он, например, охотно цитирует христианского богослова и инициатора Реформации Мартина Лютера, полностью разделяя его точку зрения:

«Язычники могли заключить на основании разума, что ростовщик есть четырежды вор и убийца… Кто грабит и ворует у другого его пищу, тот совершает такое же великое убийство (насколько это от него зависит), как если бы он морил кого-нибудь голодом и губил бы его насмерть. Так поступает ростовщик; и все же он сидит спокойно в своем кресле, между тем как ему по справедливости надо бы быть повешенным на виселице, чтобы его клевало такое же количество воронов, сколько он украл гульденов, если бы только на нем было столько мяса, что все вороны, разделив его, могли бы получить свою долю… Ростовщик — это громадное и ужасное чудовище, зверь, все опустошающий…И если колесуют и обезглавливают разбойников и убийц, то во сколько раз больше должно колесовать, четвертовать, изгонять, проклинать, обезглавливать всех ростовщиков».

—Ну и? — император выжидательно взглянул на революционера. — Если финансисты — такие чудовища, почему Маркс не делает их главными врагами, с кем необходимо бороться в первую очередь? Почему в Манифесте коммунистической партии среди десяти условий построения коммунизма отсутствует запрет на ростовщичество? Так может первым шагом социальной революции является свержение ига мародеров-ростовщиков? И в данном случае союзниками рабочих могут выступить крестьяне, купцы, заводчики и дворяне… Разберемся с банкирами, будем решать следующую проблему…