Роркх-7

— И вы выдали им красные карты.

— Ну только тем, кто пошел к Расвам. Но об этом позже.

— Получается Овер и Черч не от природы такие? Это последствия контакта с Юмидаем?

— Овер, да, — кивнул Хауст. — А Черч не участвовал. Он сам по себе… Странный, — усмехнулся здоровяк.

— А остальные? — спросил я. — Маус с красной картой. Гаро мне предлагал в конце концов.

— Ваши красные карты означают лишь то, что игрок в курсе событий. И если ему потребуется что-то, то он это получит. Все бета-тестеры, ставшие Расвами, получили свои карты. А Маус… Иногда Парагон сам выбирал игроков, которым все объясняли и давали карту. Они как-то должны были повлиять на исход. Некоторые значительно, некоторые не очень. Кем не удавалось манипулировать втемную, без обид, Арч, тем выдавали карту и объясняли расклад.

— Так сколько всего Парагонов? Сотня?

— Восемь. Большинство не смогло увидеть ничего путного. Но восемь человек установили с Юмидаем прочную связь. Они изначально были ближе к резонансу. Остальных вылечили и подписали договор о неразглашении с каждым.

— И как вы выбирали этих восьмерых? Они проходили какой-то тест? На знание будущего?

— Нет, — ответил Хауст и помрачнел. — Они сами себя выбрали, добровольно.

Я хотел было спросить что-то еще по этому поводу, но он кивнул на дверь и я все сразу понял. В зал как раз входили молодые люди, которые сильно контрастировали на фоне военных в форме. А эта группа отличалась вообще от всех. Полуголые, каждый из них шел босиком. В одних простеньких штанах.

Но одна деталь отличала их от остальных присутствующих, что молодых, что старых. Я уже видел это на записях в башне. У каждого из восьми на глаза намотана повязка из серой ткани. Только в отличие от видеозаписи, сейчас из-под повязок виднелись еще и белые бинты.

Ребята шли молча, но неуверенно, словно недавно вообще научились ходить. Их поддерживали под руки, указывая дорогу.

— Они лишили себя зрения, — выдохнул я.

— Самостоятельно. В одну ночь. И это было первое необратимое повреждение человека из-за Роркха.

— Синергия, — понял я.

— Да. Для нас это тогда было дико. Даже в моем мире не было известно про такую вещь. А эти сразу все поняли. И честно объяснили зачем это сделали. Только вот им все равно больше ничего опасного в руки не давали.

В зале наконец заняли все свободные места. Какой-то седой мужчина со стальным взглядом начал вещать с трибуны, но я быстро потерял к нему интерес. Сухой доклад о событиях последних суток, но это все я уже узнал от Мечника. А тот стоял и улыбался, пялясь прямо на меня.

— Что? — смутился я.

— Не узнаешь?

— А должен? — напряг я память, вглядываясь в лицо говорящего.

— Ну представь, что у него есть усы, — усмехнулся Мечник.

— Имповы кишки, — открыл я рот. — Да это же Усатый.

— Ага.

И вправду. Здесь он выглядел моложе. Хотя конечно моложе, этой записи сколько? Лет семь наверное. Сильно же его жизнь потрепала за эти годы, потому что наш Усатый был худым, осунувшимся стариком. А вот взгляд все такой же. Теперь понятно, почему от его доклада меня в сон клонит.

— Если коротко, — заговорил Хауст, а речь Усатого стала приглушенной, — То Парагоны договорились между собой сами. Вывезти в одиночку все варианты будущего невозможно. Ну или близко к невозможному. Поэтому каждый из них взял на себя по одному сценарию, в котором имелись шансы на успех. Эти сценарии стали называть парадигмами. Их воплощали в жизнь параллельно. Некоторые парадигмы сдвинулись, когда стало ясно, что шансов на успех не осталось. Остальные еще действуют, но какая в итоге случится в будущем и станет абсолютной — не ясно.

— А при чем тут Ключник? Он тоже часть парадигмы?

— Часть восьмой Парадигмы Врат. Ее вел старший брат Гаро и Веги.

Мечник кивнул в сторону крайнего парня в повязке. Худой, выбритый наголо, ничем особо не отличающийся от других. Но рядом с ним сидел еще более щуплый паренек с короткими волосами. И его лицо выражало всю возможную гамму эмоций от волнения вплоть до страдания.

— Это Вега?

— Вы не знакомы? — удивился Хауст.

— Только в Роркхе. Лично не довелось.

— Да, это он. Вот сейчас важно.

— Как мы знаем, — голос Усатого стал громче. — По имеющимся данным наши шансы на победу составляют тридцать девять процентов. Думаю, никто больше не сомневается в достоверности этих сведений.

— Почему столько? — удивился я.

Хауст ткнул что-то в экране и вся проекция замерла, погрузившись в тишину. Затем Мечник обернулся ко мне и заговорил:

— Изначально шансы были равные, пятьдесят на пятьдесят. По крайней мере мы так предполагаем. Но согласись, сложно играть честно, когда одна сторона даже правил не знает. В этом и хитрость Роркха. К моменту, когда Парагоны увидели все вероятности исходов, а аналитики все подсчитали, оказалось, что уже тридцать девять.

— Понятно. А про какие сомнения он говорил?

— Вот этот, — ткнул Хауст пальцем прямо сквозь нос какого-то мрачного типа за столом, — развонялся, что все это бред, посмешище и бла-бла-бла. И вообще надо подготовить спец войска, чтобы они делали мужскую работу. Он, конечно, мудак тот еще, да и армейский до костного мозга, но многие сомневались в нашем с Юмидаем проекте. Тогда Парагоны предсказали исход следующей партии. Причем разобрали все по крупинкам. Кто, в какую минуту и как умрет в Роркхе. Но сказали исход только Усатому. Все сбылось. И вот в этот момент на Парагонов посмотрели как на надежду.

Он снова щелкнул что-то на панели, а Усатый продолжил свою речь.

— Трицать девять процентов, — повторил он. — Но это было вчера. Сегодня часть вариантов исчезла, причем не в нашу пользу. Мы потеряли четыре процента за одну ночь, господа.

В зале поднялся шум, люди начали перешептываться. Все, кроме восьмерки в повязках и тех, кто был рядом с ними. Усатому пришлось стучать по трибуне, призывая к порядку и тишине.

— Все это из-за того, что кто-то из присутствующих в том числе, не умеет держать язык за зубами. С кем вы успели поделиться своими переживаниями? С супругами? Любовницами? Детьми? С соседями? Каждый человек, который знает о грядущих событиях, невольно начинает на них влиять, искажая картину будущего. И далеко не в нашу пользу. Отсюда, проект "Парагон" получает статус государственной тайны. Ни одна живая душа не должна узнать об этом, если только того не требует какая-либо из парадигм. Это указ, подписанный на высшем уровне сегодня утром.

— И кто будет решать, кому что надо знать? — раздался голос из зала. — Эти котята?

— Котята, — хмыкнул один из Парагонов. — Хорошее слово.

— Да, они. Или у вас есть предложения получше?

В зале снова воцарился хаос. Люди орали, перебивая друг друга, трясли кулаками, плевались и пытались достучаться до трибуны. Только молодые сидели молча. Я слышал выкрики один безумнее другого. Уничтожить кристалл. Экранировать электромагнитными полями. Запустить каменюкой в солнце.

Да, теперь я понимал. Для них Роркх, это не Роркх. Для них воплощение Роркха, это камень в соседней комнате. Но Устаый на каждую реплику произносил одну и ту же фразу. Нарушение Договора. Постепенно гвалт улегся сам собой. К чести паникующих стариков, они успокоились довольно быстро.

— Вы все смотрели внутрь кристалла, — произнес Усатый уставшим голосом. — И видели одно и то же. И я это видел. Мы знаем, что играть придется по правилам. А "запустить каменюку в космос", уважаемый, мы всегда успеем. И так. Вышим указом правительства, отныне Парагоны ни с кем не общаются, даже со мной. И не надо больше ломиться к ним со своими расспросами, — тон Усатого на мгновение стал угрожающим. — Каждый из Парагонов выберет себе Проводника. И общаться будет только с ним. А те будут действовать исходя из ситуации. Сегодня последний раз, когда Парагоны открыто скажут что-то всем присутствующим. Если захотят.

Эти взгляды, прикованные к сидящим слепым парням. Эти странные взгляды. На них смотрели, как на что-то мистическое, неземное. Как на богов, ведающих истины, о которых человек может лишь догадываться.