В ритме сердца

– Вы кое-что забыли, мисс Джеймс, – не отрывая от меня снисходительного взгляда, он достаёт согнутый пополам небольшой листок и протягивает мне. – Это твоё.

– Что это? – стараясь не соприкоснуться с его пальцами, недоверчиво выхватываю из его рук бумажку и тут же разворачиваю, внимательно всматриваясь в прописанную от руки цифру с пятью нулями на конце.

– Как что? Это чек с твоим гонораром за прошедший вечер. На приёме ты, конечно, не особо справилась с поставленной задачей, но я накинул пару десятков тысяч за твой недоминет. Пусть до конца у нас дело не дошло, но я не могу не наградить тебя за твоё усиленное рвение сделать мне приятно. Энтузиазм в работе я всегда щедро поощряю, так что…

Я не даю ему больше и слова мерзкого сказать, затыкая его рот звонкой, увесистой пощёчиной. Такой мощной, что от смачного удара, в который я вложила весь съедающий меня стыд и унижение, моя рука вмиг немеет от ладони вплоть до самой шеи. Ох, и как же я надеюсь, что его ехидная рожа сейчас испытывает те же оттенки боли. 

Прямо перед носом Адама разрываю его щедрый чек на мелкие кусочки, совершенно наплевав на то, что он одним лишь только взглядом высекает на мне незримое обещание неминуемой расправы. Я не боюсь его. Во мне нет больше страха. Во мне вообще ничего больше нет. Он всё уничтожил.

– Это был последний раз, когда ты меня ударила, Лина, – говорит же робот абсолютно ровным голосом, что уже нисколько не удивляет. Ведь теперь я точно знаю, что под его безэмоциональной маской не кроется ничего прекрасного, живого и настоящего. Всё это не что иное, как ещё одна моя нелепая глупость, которую я сама себе напридумала.

Адам ничего в себе не скрывает.

Нет в нём ничего настоящего, в точности, как и в его уникальных, технологических окнах. Он точно так же лишь внешне отображает привлекательную картинку, манящую, притягивающую к себе красотой и магией, но стоит только прикоснуться к ней, попытаться проникнуть внутрь и захотеть ощутить всецело внутренний мир, как понимаешь, что нет там ничего. Пусто. Нет там никакого мира. Всего лишь жалкая иллюзия. Простое стекло, об которое в попытке пробиться ты либо сильно ударяешься, рассекая до крови лоб, либо с громким треском вылетаешь наружу и насмерть разбиваешься о землю.

Мой случай определённо принадлежит больше ко второму варианту, лишь с одной, небольшой поправочкой: я вроде бы и треснулась с высоты на полной скорости, да только сдохнуть не получилось. И теперь мне остаётся лишь отскрести свои остатки от асфальта и попытаться вылепить из них что-то стоящее и хоть немного напоминающее живого человека. 

– Ты прав, Адам, это был последний раз, потому что больше мы никогда не встретимся, – произношу я, делая уверенный шаг назад в кабинку лифта.

– Мы встретимся, Лина. Я буду ждать тебя, – низкий, проникновенный тембр пробивает всё тело до мурашек, но я лишь расправляю плечи и вздёргиваю подбородок в знак, что ему никогда не подчинить меня.

– Не дождёшься, – силой жму на кнопку лобби.

– Ты придёшь гораздо раньше, чем думаешь.

– Прощай, Адам, – глаза в глаза, и полная остановка моего сердца.

– До скорой встречи.

И его дьявольская улыбка — это последнее, что я вижу за секунду до того, как двери лифта между нами закрываются.

***

Весь путь до дома проходит как в тумане — промозглом, густом, обнимающим кожу липким покрывалом. Я бегу, не зная усталости, не различая улиц, дорог и зданий. Ведь я же даже толком не знала, где находится пентхаус Адама, чтобы понять, в какую сторону мне следует бежать. Но, видимо, в моей жизни я настолько часто убегала от проблем, боли, отчаянья и злости, что моё тело уже само научилось находить обратный путь домой из любой точки Рокфорда.

К дому я подбегаю уже с наступлением рассвета. И спасательный бег мне нисколько не помог ощутить облегчение: мне всё так же невыносимо больно, мерзко, грустно, пусто… очень-очень пусто. И, как всегда, затянутое серыми тучами небо, озаряющее своим тусклым светом грязные, переполненные мусором и спящими бомжами улицы Энглвуда, лишь подсыпает соли моим свежим ранам, а домашняя стандартная атмосфера добивает — стоит только войти в нашу убогую квартиру, как затхлый запах перегара и сигарет тут же заставляет поперхнуться, а потухнуть до конца — огромное количество пустых бутылок на столе, разбросанные по полу окурки и потная туша Филиппа, спящего с громким храпом на гостином диване.

Вот это твоя реальность, Николина. Это! И никогда больше не смей верить в детские сказки о том, что в мгновенье ока и безо всякого труда сможешь отсюда выбраться. Не сможешь. Так просто ничего не бывает. За всё в этой жизни нужно платить. За всё и всегда! Но только не телом. Только не своей душой. Иначе ты просто вконец себя потеряешь.

От понурой картины пьяного балагана меня отвлекает ржавый скрип двери и сонная фигура мамы, выходящей из ванной.

– Мама, – срывается с моих губ вместе с тяжёлым, отчаянным вздохом. Я не сдерживаюсь и просто налетаю на неё с крепкими объятиями.

– Господи, Николь, что такое? – слышу её недоумённый, слегка испуганный от моего порывистого действия голос и ощущаю едкий запах алкоголя возле своего лица, но так и не чувствую на себя её ответных объятий.