Темный маг

– Мира в дому, почтенный.

– Мира в пути, — следовал рассеянный ответ. — Я думал поди только голубь сегодня долетел. А там уж пока рассмотрят, пока снарядят кого, пока доберется до нашей глуши. Через седмицу ждали, а то и через две.

– Через седмицу, почтенный, от твоей деревни одни дома бы остались, – маг внимательно смотрел в сторону леса. – Нежить в стаю собралась.

— Да, много их давече было. Так глаза и зыркали в темноте, — мужчина старался подавить невольный страх, но изморозь по спине пробежалась. — Сколько возьмёшь с нас, уважаемый? Да как обращаться к тебе? Я -- Борх.

– Магом зови, или колдуном, – после паузы решил гость. – Я тут один, не попутаешь. А об оплате... Сколько у вас есть? Неужто все двадцать положенных золотых? – равнодушие в глазах чужака всколыхнулось, мелькнула беззлобная насмешка.

– Двадцать два, – честно признался староста и не стал добавлять, что если маг возьмёт столько, сколько ему полагается, то новый скот купить будет не на что и следующую зиму они не переживут. Не все так точно... И так семь семей без мужиков остались.

– Давай пять в задаток, с остальным потом решим. И разгони всех по домам, окна закрыть, двери запереть, на улицу носа не высовывать до тех пор пока я не вернусь. Ясно? – слова звучали резко, хлестко. Но Борх все же решился возразить.

– Так день белый, уважаемый. Нешто нежить теперь и солнца не боится?

– Борх, послушай, – резкость из слов мага ушла, теперь слова казались пропитанными усталостью. – Нежить – это предельно тупые существа, у которых существует лишь желание жрать. А ещё они собираются в стаю лишь в том случае, если поблизости есть то, что их напаугало.

– Напугало нежить? – кажется привычный мир старосты рушился.

– Да. Всколыхнуло в их прогнивших мозгах желание жить и защищаться. Так что у тебя тут проблема куда серьезнее, чем стая взбесившейся нежити. Скажи, вы ведь оставляете на ночь огонь вокруг деревни?

– Конечно, – до мужчины постепенно доходило, чем так сильно озабочен колдун. И, пожалуй, окна он прикажет не закрыть, а заколотить. Как изнутри, так и снаружи. И двери тоже.

– А теперь вдумайся. Что-то в лесу напугало нежить настолько сильно, что они прошли через костры и ломанулись к избам. А теперь сам ответь – в безопастности ли вы среди дня? – и, как специально, где-то далеко в лесу раздался тоскливый, прошедшийся точильным камнем по коже вой, ввинтившийся в голову и ударивший по ушам.

Среди селян началась паника, заревели дети, подхваченные матерями. Мужики похватали топоры и вилы...

– По домам всех разгони, – ещё раз напомнил чужак. – И, пожалуй, задаток пока оставь себе. Не вернусь к послезавтра – посылай нового голубя.

С того памятного разговора прошло уже больше суток – колдуна все ещё не было. Правда и ночь, надо отдать должное, прошла спокойно. Детей Борх загнал на печь, жена что-то копошилась по хозяйству, в избе делалось неимоверно душно и маятно – солнце прогревало стены и крышу, день без работы тянулся бесконечно. Устав смотреть на пустую тропу, уходящую в лес, староста прилег на лавку, закрыл глаза и задремал.

...Его разбудил сын, ближе к вечеру. В доме уже зажгли лучину, свет в закрытые окна проникал очень скудно.

– Батька, там в дверь стучат. Отпереть? Магом назвался. В окошко глянул, вроде он. Ну а как упырь какой?

– Говорил с тобой?

– Ну, да...

– Неуч. Нежить слов не разумеет, отпирай, – староста сам глянул в щелку в ставнях, убеждаясь, в правоте сына.

Маг зашёл, осмотрелся, кивнул всем сразу, обозначая приветствие и, запахнув куртку поплотнее, взглядом указал на дочек Борха – семи и десяти весен отроду.

– Убери их. И воды мне нагрей, – только сейчас староста заметил, что левая рука у мага повисла полетью, а куртка на спине подозрительно потемнела.

Сделав, как велено, Борх угнал дочерей и жену за занавесь у печки, сына оставил на подхвате, и помог гостю раздеться. И на пару мгновение оторопел. А после отослал и сына. Спину, левое плечо, ключицу – все испещряли длинные глубокие борозды, оставленные явно когтями. А вот рука... Старосту замутило – ее явно кто-то ел. Местами не хватало кусков плоти, в одном месте виднелось что-то, в чем мужчина отказался распознавать кость. Слишком это казалось страшным, а про то, какую колдун испытывал боль, Хозин дома старался не думать.

– Слыш, маг... А что там такое-то?

– Ничего хорошего, – нехотя буркнул мужчина. – Помоги раны промыть... пожалуйста. Да сумку мою подай. А потом уже поговорим. И зови меня Нэль. Нам с тобой теперь долго вместе работать, – гость закрыл глаза, тяжело привалившись к стене здоровым плечом.

Глава 2

Маг молчал. Молчал, когда Борх чистил от земли и пыли глубокие раны, когда промывал и обрабатывал, и даже когда шил — только отлила от лица последняя краска, да катились по лбу и вискам капельки пота. Руку, правда, трогать не позволил. Сам промыл, облил чем-то из стеклянного пузырька и прижав к груди, велел достать из сумки новую рубашку и помочь натянуть.

– Теперь слушай, — Нэль перевел дыхание, но глаза держал закрытыми и вообще старался не двигаться. – Коня моего расседлать надо, напоить. Есть где поставить — хорошо, нет – оставь на улице, его не тронут. В седельных сумках травы есть, жёлтый мешочек холщевый – заварить. Еда там же, крупы, сало – мне бы пожрать, да посытнее. Вас не стану объедать, – дыхание сбилось. — Да выйти не бойся, этой ночью никто не придет.

Борх невесело подумал, что объедать-то и нечего. Горсть сухарей осталась, да почек липовых пригоршня – на раз заварить, да животы погреть. Но все, что колдун велел – выполнил и с распросами не лез. То, что магу плохо, виделось сразу. Он все же не сдержал глухого стона, когда вытягивался на лавке, пытаясь неловко пристроить руку так, что бы боль сделалась, по видимому, терпимее. Дыхание отяжелело, а лицо стало неприятно землистым, каким-то серым. Но, тем не менее, стоило котелку стукнуть о стол, гость открыл глаза и с натугой сел. Время близилось к полуночи, но в избе никто не спал. Мыслимое ли дело — уснуть, когда спустя долгую полуголодную зиму в доме запахло настоящей крупой и салом! Нэль же, сперва приложившись к кувшину с травяным взваром, взялся за ложку... И со стуком положил ее обратно на столешницу. Отодвинул котелок и жестом подозвал старосту.

— Жене скажи, детей пусть накормит, да сама поест, – он снова прикрыл глаза, откинувшись на стену. – А потом сам ко мне садись, будем разговоры разговаривать.

– Много распоряжаешься, колдун, — все же не утерпел Борх, осадив жестом дернувшихся было детей.

— А ты не гордостью думай, а головой. В голоде вины твоей нет, как и в суровой зиме. Дети у тебя от недоедания шатаются уже, а супруга на сносях, — сдавленный вздох подсказал, что последнее стало новостью даже для жены. -- С меня от трёх пригоршень крупы не убудет, а вы продержитесь чуть дольше. А приказывать я тебе имею полное право, на моей земле живёшь, – он так и не открыл глаз, не удостоил собеседника взглядом. На деле же просто не хотелось объяснять, что тусклый свет лучины больно жег глаза. Что детей жена старосты ждёт сразу двоих и, в силу нищеты, что маг видел в подобных деревнях из года в год, малышня скорее всего не выживет. А ещё горели раны, дёргая злой острой болью, и мечталось забыться. Или хотя бы уснуть.

Короткая возня подсказала, что хозяин дома его все же услышал. И, кажется, он все же задремал, потому как возвращение Борха вышло неожиданным, равно как и короткий стук о столешницу. Нэль все же приоткрыл глаза и выпрямился, с интересом глядя на бутыль с, судя по всему, самогоном. А староста уже выставил чугунок на середину стола, добыл ложки, да плеснул мутноватой жидкости в два грубых глинянных бокала.

– За что пьем, колдун?

– Молча. И не чокаясь.

Борх кивнул и опрокинул посуду в себя. Так пили о покойниках.

– По ком пьем?

– Скольких задрали у тебя, напомни?

– Семерых.

– И ещё тринадцать на заимке, что недалеко отсюда. Пасечник там жил с женой, сыновьями, невестками да внуками, – Нэль наконец ощутил как расслабляется тело, как разбегается по жилам жар, разгоняя кровь и притупляя боль. – У тебя тут рвар. А двадцать человек это даже не плохо. Это ещё хуже.