Хам и хамелеоны

– Нет, долгом это не назовешь. Дефолт всё с ног на голову перевернул, ты это, наверное, помнишь. Одним жирный кусок обломился, а другим локти пришлось кусать. Ну так вот… Поторопились мы вложиться в одно дело. Кое-кому показалось, что я тогда недоплатил. Деньги вкладывали вместе, но переговоры вел я. Значит, и шишки на кого должны сыпаться?.. А так всегда. Я всю жизнь свою за козла отпущения, видно, уж судьба такая, – посетовал Николай.

– Спрашиваю себя иногда, что бы я делал на твоем месте, – после некоторого молчания сказал Иван.

– То же самое и делал бы… Ко всему привыкаешь. Единственное, к чему невозможно привыкнуть, так это к подлости, – вздохнул Николай. – Но есть, правда, одно средство… очень помогает не заблуждаться насчет людей. Я для себя вывел три аксиомы. Любой человек, даже самый трухлявый, ищет смысл жизни, но никому в этом не признается. Это первое. Второе: никто не хочет жить лучше хорошего, но сам это не всегда понимает. В основе принцип: лишь бы прожить. А третье: не хотим мы знать, кто мы такие и что с нами будет завтра. Не хотим и всё! Это самое странное… Если ты это понимаешь, то для тебя уже нет никаких секретов в отношениях с людьми… Есть, правда, еще и четвертая аксиома… Но я в ней не до конца уверен.

– Какая?

– В душе мы все чисты, как стеклышко. Все без исключения. Несмотря на свои пороки.

– Тут я, пожалуй, не соглашусь, – помолчав, возразил Иван.

– Если удается преодолеть в себе отвращение к грязи… в людях, к их нутряному скотству, то жизнь становится… Не знаю, как это объяснить… занятной, что ли. Начинаешь видеть что-то такое… Ведь над всеми нами ставится интереснейший эксперимент, невероятный по своим масштабам. Цель его чистая, не грязная. Я уверен в этом… Понимаешь, что я хочу сказать?

– Не уверен.

Разговор был прерван телефонным звонком. Звонил еще один компаньон Николая, Михаил Дмитриевич. На ходу ослабляя галстук, Николай встал и отправился в соседнюю комнату – говорить о делах…

Приехали Нина и Ласло. Из передней доносился смех. Кто-то незнакомый, видимо водитель, вносил в комнату коробки со снедью. Николай, выглянув из кабинета, тут же пошел выяснять, что там за шум и гам, и был встречен взрывом хохота.

Держась за косяк и вытирая слезы, Грабе объяснял, что в последний момент до него дошло, что он переоценил свои кулинарные способности, и, чтобы спасти свою «репутацию», решил раскошелиться и купил готовые итальянские блюда. Оставалось их только разогреть.

Так и не понимая, что во всем этом смешного, но заражаясь смехом, Николай позвал Ивана. Они предложили Ласло свою помощь: дескать, шеф-повару не по статусу разбирать на кухне коробки и пакеты. Но Грабе решительно замотал головой. Братьям предлагалось проявить терпение. Готовился сюрприз.

К столу ждали еще одну пару – холостяка Горностаева, который пообещал покорить компанию своей новой девушкой. Вечер предстоял бурный. Иван жалел о том, что в очередной раз не предусмотрел никакого запасного варианта. Но, видно, так и жило всё окружение брата, да и он сам: гости, развлечения, застолья, рестораны. Во избежание обид проще было подстраиваться…

С утра в субботу Иван навестил живших на Старом Арбате знакомых, с которыми не виделся несколько лет, затем прогулялся по залитому солнцем Новому Арбату и, возвращаясь домой на метро, где-то между «Кузнецким мостом» и «Китай-городом» стал свидетелем необычной сцены.

В вагоне неподалеку от него стояла девушка в темно-синем пальто, какие носят иногда в шестнадцатом округе Парижа. По ее лицу струились слезы. Она торопливо утирала их и едва сдерживала рыдания. В вагоне было людно, толпа напирала со всех сторон, и никто не обращал на плачущую девушку внимания. Слезы здесь никого не удивляли? Всеобщее безразличие казалось Ивану обескураживающим.

На «Китай-городе» незнакомка протиснулась к выходу и исчезла в людском потоке. Иван, спохватившись, что чуть не пропустил свою станцию, вышел следом. Дав толпе рассеяться, он не спеша направился по свободному павильону станции к выходу, как вдруг за аркой, где уже ползли наверх эскалаторы, внимание его опять привлекло знакомое синее пальто.

Стоя лицом к стене и прикрываясь косметичкой, незнакомка буквально захлебывалась слезами. Ее плечи вздрагивали. Сцена была настолько душераздирающей, что Иван замедлил шаг, а затем решительно направился к рыдающей незнакомке.

– Простите… Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросил он.

– Не можете… – прозвучал тихий ответ.

– У вас что-то случилось?

– Послушайте… что вам надо? Шли бы вы своей дорогой, – проговорила девушка, даже не взглянув на него.

– Мы ехали в одном вагоне… только что. Мне от вас ничего не нужно, – сказал Иван.

– Вот и оставьте меня в покое!

Незнакомка была настроена решительно. Иван помедлил еще один миг. Округлое лицо с растекшейся по щекам тушью не было ни приветливым, ни привлекательным. Одета девушка была всё же броско и, несмотря на пальто простого правильного покроя, скорее, безвкусно; на ногтях – яркий маникюр. И еще что-то подсказывало Ивану, что перед ним не москвичка.

– Что ж, до свидания, – сказал он и направился к эскалатору.

Мгновение спустя, обернувшись, Иван увидел, как девушка в синем пальто прошла на эскалатор следом за ним. Возле нее маячили двое парней. Оба оживленно жестикулировали. Подойдя ближе к заплаканной незнакомке, они, видимо, тоже попытались вступить с ней в разговор. И, судя по виду обоих, получили такой же отпор.

Иван продолжал невольно наблюдать за тем, как парни пытались в чем-то убедить девушку. Один из них подался чуть вперед и потянулся к ее сумке, висевшей на плече, но та торопливо прижала сумку к себе, что-то резко высказав парню. Иван отметил про себя, что молодые люди выглядели то ли недовольными, то ли обиженными.

На выходе из метро Иван остановился у киоска с прессой, чтобы купить для брата «Известия». Из-за столпотворения и медлительности продавщицы он был вынужден прождать с минуту и, когда направился наконец к выходу на Солянку, в конце подземного перехода опять наткнулся взглядом на знакомый девичий силуэт.

Тут как тут были и парни. Все трое стояли возле массивной колонны в полумраке перехода и, к немалому удивлению Ивана, продолжали что-то выяснять. В ту секунду, когда Иван поравнялся с ними, девушка сделала рывок в сторону, пытаясь обойти одного из парней, но ей преградили дорогу.

Иван замедлил шаг. Могло ли хулиганье донимать прохожих на одной из центральных станций? Вряд ли.

Иван приблизился к колонне.

– Вы уверены, что я не могу вам помочь? – обратился он к незнакомке.

Парни повернулись к нему – оба в черных очках. Вряд ли им было больше двадцати пяти. По виду студенты.

– Эта девушка – моя знакомая, – произнес Иван первое, что пришло на ум, и в тот же миг понял, что вмешался кстати. – Проводить вас?

«Студенты» переглянулись.

– Ты чё лезешь куда не просят? – развязно проронил один из парней. – Топай давай, прохожий!

Оба резко подались вперед. Иван даже не успел понять, что происходит. Всё было проделано стремительно и с такой ловкостью, что он и шага не успел сделать в сторону. В следующий миг, когда его схватили за рукава, на него вдруг словно надвинулась высокая стена… Больше он ничего не помнил…

Между окном и кроватью, облокотившись на подоконник, сидел на неудобном пластмассовом стуле грузный взлохмаченный мужчина в пальто. Лежащий на койке будто бы узнал его и попытался приподняться. Но посетитель придержал его за плечо:

– Лежи… Лежи ты, ради бога.

– Где я?

– В больнице.

– В какой еще больнице?

– Для космонавтов… Космонавтов тут лечат, любопытный ты мой! – вздохнул Николай Лопухов.

– Каких космонавтов?

– Ну какая тебе разница? Больница такая. Если и не самих космонавтов, так тех, кто работает на космос. Лежи и не волнуйся… Всё хорошо, всё нормально.