«…и компания»

Но, как видно, и этого было мало. Два года спустя, как раз в прошлом году, — в самый разгар выполнения заказов для Всемирной выставки[49] , — новые требования. На сей раз профсоюз победил, пустившись на разные уловки, а Зимлеры, доверчивые и наивные Зимлеры, старались не верить, ходившим по городу слухам. В один прекрасный день является делегация, возглавляемая каким-то незнакомым субъектом, в котелке, с белыми, нерабочими руками, кладет па стол бумагу и молча удаляется… Такие нахалы, что Зимлеры прямо-таки обомлели. Жозеф нагнал их и бросил им в морду бумагу. Конечно, он разорвал ее в клочки. Детей держали дома, на улице хозяев оскорбляли. Пришлось перенести кровати на фабрику, где Зимлеры поселились вместе с десятком эльзасских мастеров. И что же — в конце концов появилась пехота и показала забастовщикам через решетку, как блестят штыки. И если все обошлось только криками и разбитыми стеклами, неужели Вениамин думает, что сейчас дела идут лучше? Он, Гийом, чувствует себя чужим на своей собственной фабрике, — вокруг враждебные взгляды, и ночью он просыпается в холодном поту при каждой вспышке света в окнах.

Пусть Вениамин сам скажет, кому на пользу такие методы.

Но Бен стал расспрашивать о заработках рабочих, записал что-то в свою записную книжечку и сделал свои выводы, о которых он не сообщил кузену.

Затем Бен спросил, что сталось с вожаками после окончания обеих стачек. Узнав, что их, конечно, выбросили на улицу при первой же возможности, он глубокомысленно пососал карандаш, внимательно разглядывая дверной плинтус. В ответ на что разошедшийся Гийом заявил, что набор трех тысяч рабочих становится просто опасным делом. Как уберечься от подстрекателей? Ах, кто вернет им Эльзас, домашние мастерские, спокойную власть богатого над доверчивым бедняком! Где теперь радость честно добытого заработка? Рабочий стремится дать хозяину как можно меньше! Рабочий не любит своего дела, и в современных условиях нет прежнего общего удовлетворения от хорошо выполненной работы.

Так, перед удивленными взорами мистера Бена, который жадно внимал речам Гийома, возникла мрачная картина фабричной жизни: хозяева, растерянно мечущиеся в океане зависти и враждебных помыслов и беспомощно ожидающие приближения новой, еще более грозной волны. Вениамин видел, что это за фабрика. Ведь ее не обойдешь и в четыре часа. Ведь она дает оборот в четырнадцать миллионов франков, и ежегодно эта цифра увеличивается на миллион! Понимает ли Вениамин, что эти миллионы тяжелым бременем ложатся на предпринимателей? Попробуйте свободно дышать в этих четырех стенах, не зная, что будет завтра! Человек беспомощен против пущенной в ход махины. Когда умер отец, через двадцать четыре часа после похорон станки пустили в ход, а мать обозвала их «бесстыжими». Но разве нарушают железнодорожное расписание из-за того, что кто-то попал под колеса? Не такова ли и их судьба? На всем ходу упадут и погибнут один за другим. И когда исчезнет последний Зимлер, скажи-ка, Бен, кто из-за этого посмеет остановить фабрику? Государство уже сейчас вмешивается в дела фабриканта, и, кто знает, может быть в один прекрасный день оно станет предписывать, сколько производить, сколько продавать, сколько наживать, установит часы отдыха Для рабочих, — и прощай тогда отдых хозяев.

Работай или сдохни. Сдохни — и все равно работай; у тебя же есть сыновья, наследники, честь фирмы, репутация…

Тут Бен решил прервать речь Гийома:

— Чего ты терзаешься? Ты можешь при желании выйти из дела! Сын у тебя есть, и племянники тоже.

Но сам удивился, заметив, какое действие произвели его слова. Закинув ногу на ногу, Гийом замолчал и погрузился в бездну невеселых размышлений.

Когда часы медленно пробили пять, Гийом поднялся и, не глядя на Вениамина, предложил:

— В это время мы все собираемся на складе. Пойдешь со мной?

Внизу лестницы Бен вдруг остановился. Кто это? Круглая спина, ковыляющая походка и бегающий взгляд маленьких глазок вдруг напомнили ему что-то знакомое.

— Дядя Вильгельм! — закричал Бен.

Хромой, поджидавший здесь племянника с раннего утра, обернулся и протянул ему обе руки.

— Вениамин, мой милый Вениамин!

Бен уцепился за борт его пиджака.

— Что ты здесь делаешь, дядя Вильгельм?

— Да так, мастерю… мастерю, что попадется, — пробормотал старик, переминаясь с ноги на ногу и безуспешно пытаясь спрятать за спину молоток.

«У него полны карманы гвоздей, на плечах опилки, да и все руки содраны в кровь… Они заставляют его сбивать ящики!»

Неподвижно стоя в дверях склада, Жозеф и Жюстен издали наблюдали за этой сценой. Когда Бен вошел в комнату, Жозеф взглянул ему прямо в глаза и сказал на прекрасном английском языке:

— Очень возможно, что вам представились какие-то ужасы, но меня это не волнует. Мы десятки раз предлагали дяде уйти на покой с приличной пенсией, а он отказывается.

— О благородные сердца!

— Вы мне не верите?

— Верю, верю, — ответил Бен, неуважительно сжав ему руку чуть повыше локтя и морща лицо. — Верю, что вы сообщили мне всю правду, выложили все. Вы неплохо говорите по-английски, мой друг, очень неплохо, но у вас небольшой йоркширский акцент, от которого следует избавиться.

Когда слуга вкатил в комнату кресло с дядей Миртилем и семейный совет был в полном сборе, в распоряжении мистера Бена оказался целый час для окончательных выводов. В течение всего этого времени он сидел в сторонке и что-то беспрерывно чертил карандашом. Господин Зимлер-младший буквально сгорал от любопытства.

Когда все ушли, Жюстен возвратился в контору, зажег спичку и замер в негодовании перед неслыханным варварством: на всех фирменных бланках, аккуратно лежавших в специальном ящике, кузен Вениамин вычеркнул имя Зимлеров и оставил только нелепое, загадочное:

II

На следующий день, по окончании уроков, Луи был неприятно поражен, увидев, что его товарищи, широко открыв рот, глазеют на какого-то янки в золотых очках, а тот, ничего не замечая, оживленно беседует с их классным наставником.

Янки чуть заметно махнул Луи рукой и тем избавил мальчика от необходимости признать перед одноклассниками свое родство с таким удивительным субъектом. Потом классный наставник представил «субъекта» учителю, который в свою очередь тоже изумился.

49

Всемирная выставка открылась в Париже в 1889 г. Выставку посетило 33 миллиона человек. Для этой выставки была построена Эйфелева башня.