Страница 40 из 101
В тот незабываемый вечер учета обедали так поздно, что Жюстен и Лора клевали носом. К концу обеда появились старшие мастера, до крайности расфранченные, с празднично торжественными лицами. Они поняли все без слов, и каждый, прикидывая, какая ждет его выгода, действовал сообразно своему нраву.
Рыжий Зеллер, по-военному подтянутый, выслушал сообщение холодно и самодовольно. Капп с радостным и понимающим видом повел толстым красным носом. Круглоголовый Пуппеле, с длинными космами, свисающими на глаза, обрадовался, как старый преданный пес. Готлиб, пребывавший в глубоком трауре, развеселился после стакана белого вина. Фриц Браун, с пестрыми от краски руками и честными белокурыми усами, а также старый бухгалтер Герман постарались поскорее улизнуть, чтобы отпраздновать важное событие в кругу своих товарищей.
Тут же решили, что во вторник работа кончится в полдень, а заплачено будет за целый рабочий день. Эта новость окончательно разбудила малышей, и они долго еще ворочались без сна под влажными от пота простынями, задыхаясь в раскаленном воздухе своей маленькой комнатушки.
Вслед за воскресеньем наступил понедельник, и дети проснулись поздно, когда уже начинало припекать солнце. За понедельником настал желанный вторник. Его прихода поджидали две пары горящих нетерпением глаз, с самого рассвета не отрывавшихся от узенького оконца.
Вой гудка, очистивший в полдень все мастерские, нашел самый горячий отклик в детских сердцах.
Наконец-то радость взяла свое! За плечами семьи всей тяжестью висели эти двенадцать месяцев, висели как мучительный долг. И какие двенадцать месяцев! И вот долг выплачен раз и навсегда.
Со времени битвы при Висенбурге они не могли припомнить ни одного светлого дня. Теперь впервые они ни от кого не зависели; даже дышать стало легче, даже губы складывались в улыбку.
Дядя Жозеф сразу же после кофе отправился куда-то, вызывающе стуча каблуками по шлаковому шоссе. Каждый его быстрый шаг подымал легкие фонтанчики пыли и утверждал господство господина Жозефа над всем прочим миром.
Атмосфера почтительного восхищения, окружавшая с позавчерашнего дня семейство Зимлеров, не распространилась, однако, за пределы фабричного двора. Проникнув во владения господина Антиньи, владельца конюшни, молодой Зимлер вступал в еще не изведанную страну.
Но подобно тому, как цветные стекла не пропускают некоторых лучей спектра, так и очки Жозефа, казалось, снабжены были для такого дня особыми хитроумными стеклами, не пропускавшими ничьих черных замыслов.
И в эти очки он совершенно ясно разглядел господина Пьеротэна, который шел своей подпрыгивающей походкой, — уважаемый секретарь Коммерческого клуба не мог скрыть, что встреча с молодым Зимлером весьма его заинтересовала. Так же быстро уловил Жозеф и выражение злобы на лице господина Юильри, огибавшего угол улицы Бретонри.
Жозеф оказался вполне защищен своими очками и против дерзостных повадок владельца конюшни.
— А довезет она нас до Эпинского леса? — спрашивал Жозеф, с жалостью глядя на колченогую клячу, которую запрягал конюх.
— Вы сами, сударь, будете править? — осведомился господин Антиньи, отставной унтер-офицер драгунского полка его императорского величества.
— Да, сам, — подтвердил Жозеф, взглянув на субъекта в бурых крагах.
— Ну, в таком случае…
Легкий свист хлыста достаточно недвусмысленно подчеркнул значение этих коротких слов.
— Уж очень она тощая.
— Я отлично кормлю своих лошадей, сударь. Но бывают, знаете ли, тощие кобылы, как бывают, скажем, жирные люди.
— А она не с норовом?
Господин Антиньи исчерпал отпущенный ему природой скудный запас терпения.
— Это смотря в чьих руках; при неопытном кучере она вас вывернет в канаву не хуже рысака.
Конюх, который пристегивал подпругу, высунул голову из-под брюха смиренной клячи и заявил, явно рассчитывая на чаевые:
— С этой животиной можете ничего не опасаться! Само собой разумеется, с хорошим кучером, к которому лошадка уже привыкла, вам будет спокойнее.
Жозеф обернулся и увидел расхлябанный экипаж. Конюх, неприметно улыбнувшись, закончил свою мысль:
— Конечно, на обратном пути она пойдет ходче.
— Но этот экипаж тоже ужасный. Нет ли у вас чего-нибудь поприличнее?
Жозеф чувствовал себя не совсем уверенно в этом непривычном для него торге. Господин Антиньи отступил на несколько шагов, желая обуздать волну презрения, подымавшегося в нем против этого новоиспеченного лошадника. Пощипывая кончик носа, он заявил:
— Если угодно, я могу предоставить в ваше распоряжение хоть целый дилижанс.
— Я говорю не о дилижансе, а просто о другом шарабане, — возразил Жозеф мягко, но настойчиво. — А этот…
— Простите, о каком шарабане идет речь? Такой экипаж называется кабриолетом.
— Но ведь я просил у вас шарабан.
— Вы едете на прогулку с семейством?
— Д-да. Но какое это имеет отношение…
— А такое, что ваше семейство не уместится в моем кабриолете. Впрочем, это не важно. Эжен, распрягай!
Жозеф не на шутку рассердился, он громко хрустнул пальцами левой руки, зажатыми в правой ладони.
— Я не просил вас распрягать, я только хочу, чтобы вы показали мне не такой засаленный экипаж.
— Эжен, выкати фургон, — с царственным спокойствием приказал господин Антиньи.
Обнаженные по локоть мускулистые руки конюха ухватились за дышло. Фургон, дребезжа на ухабах, как разбитая балалайка, нелепо остановился посреди двора, прямо в навозной жиже.
Вдруг Жозеф вспомнил ходившие по городу зловещие слухи о состоянии дел господина Антиньи, который, как говорили, отдавал пиковым и червонным дамам весь свой досуг и все свои доходы щедрее, чем позволяли его денежные обстоятельства. Но при мысли о том, какие обстоятельства привели его, Зимлера, сюда, он почувствовал, как грудь его переполняется радостью, словно он очутился на берегу озера погожим летним вечером. Он весело оглядел двор и заявил:
— Ладно, пусть останется кабриолет!
Жозеф взобрался на козлы, уверенным жестом, немало удивившим конюха, взял вожжи и выехал на улицу.
Затребовав с клиента солидный задаток, бывший унтер-офицер отошел в сторонку, всем своим видом показывая, что для него лично самая забавная часть комедии окончена. Преисполненный чувства собственного достоинства, он гордо проследовал в свой кабинет, главное украшение которого составляли коллекции чубуков, английские гравюры, продырявленный стул, старая чугунная печурка, фарфоровый конь на каминной доске и целая куча порванных уздечек, ржавых стремян, мундштучных цепочек и сломанных хлыстов. Пара довольно вонючих фокстерьеров свернулась калачиком на грязном коврике.