Страница 3 из 16
Ричард Ганси Третий лежал на спине, глядя в расплывчатую теплую синеву меж ветвей. Растянувшийся на земле, в бриджах защитного цвета и в ярко-желтом свитере, он выглядел праздным, растрепанным, чувственно красивым наследником волшебного леса.
– А что вообще настоящее?
Блу сказала:
– Может, мы все приходим сюда, засыпаем и видим один и тот же сон.
Она знала, что это неправда, но было одновременно приятно и жутко представлять, что они так тесно связаны и что Кабесуотер показывал им то, о чем они все думали, стоило закрыть глаза.
– Я могу разобраться, когда бодрствую, а когда сплю, – заявил Ронан Линч.
Если в Ганси все было сглаженным по краям, органичным, слегка выцветшим и однородным, то Ронан был резким, темным, негармоничным, рельефно выделявшимся на фоне леса.
Адам Пэрриш, который лежал на земле, свернувшись, в потрепанном, испачканном смазкой комбинезоне, спросил:
– Правда?
Ронан издал неприятный звук, то ли презрительный, то ли радостный. Он напоминал Кабесуотер – творец снов. Если Ронан и не видел разницы между сном и бодрствованием, то только потому, что она не имела для него значения.
– Может, я приснил тебя, – сказал он.
– В таком случае, спасибо за хорошие зубы, – ответил Адам.
Вокруг них Кабесуотер гудел и полнился жизнью. Над головой хлопали крыльями птицы, которых не существовало за пределами леса. Где-то рядом вода текла по камням. Деревья были огромными и старыми, густо поросшими мхом и лишайником. Возможно, так было потому, что Блу знала: Кабесуотер разумен. Но ей казалось, что он и выглядит мудрым. Если она позволяла мыслям забрести далеко, то буквально чувствовала, как лес прислушивается к ней. Это было трудно объяснить; все равно что ощущение, которое испытываешь, когда кто-то водит рукой над твоим телом, не притрагиваясь к коже.
Адам сказал:
– Нам нужно завоевать доверие Кабесуотера, прежде чем идти в пещеру.
Блу не понимала, что значила для Адама столь тесная связь с этим лесом, обещание быть глазами и руками Кабесуотера. Она подозревала, что иногда Адам тоже этого не понимал. Но, следуя его совету, компания снова и снова возвращалась в лес, гуляла среди деревьев, осторожно исследовала Кабесуотер и ничего не уносила. Они бродили вокруг пещеры, в которой, возможно, находился Глендауэр. И Мора.
«Мама».
В записке, которую та оставила больше месяца назад, ни слова не говорилось о том, когда Мора рассчитывала вернуться. И собиралась ли она вообще возвращаться. Поэтому было невозможно понять, почему она не появилась до сих пор – то ли потому, что попала в беду, то ли потому, что не торопилась домой. Может, у других людей матери тоже исчезают в подземных пещерах, когда переживают кризис среднего возраста?
– А я не вижу снов, – сказал Ной Черни. Он был мертв, так что, вероятно, он никогда и не спал. – Поэтому, наверное, это все настоящее.
Настоящее, но для них и только для них.
Еще несколько минут, или часов, или дней – что такое время в Кабесуотере? – они бездельничали.
Чуть в стороне от компании младший брат Ронана, Мэтью, радостно болтал со своей матерью, Авророй. Они оба были золотоволосыми и ангелоподобными, оба выглядели как порождение Кабесуотера. Блу хотелось возненавидеть миссис Линч – за ее происхождение (Аврору в буквальном смысле придумал собственный муж) и за то, что объем внимания и интеллект у нее были щенячьи. Но, по правде говоря, Аврора была бесконечно добра и жизнерадостна, так же безыскусно очаровательна, как и ее младший сын.
Она не бросила бы родную дочь на пороге выпускного класса.
Сильнее всего в исчезновении Моры Блу бесило то, что она не знала, следовало ли ей испытывать гнев или тревогу. Она бешено металась между двумя этими эмоциями, время от времени выгорая дотла и не чувствуя вообще ничего.
«Как мама могла поступить так со мной именно сейчас?»
Блу прислонилась щекой к камню, поросшему теплым мхом, и постаралась прийти в спокойное, приятное настроение. Ее дар, усиливавший чужое ясновидение, также обострял и загадочную магию Кабесуотера, и Блу не хотела вызвать очередное землетрясение или паническое бегство животных.
Вместо этого она принялась беседовать с деревьями.
Она подумала про пение птиц – подумала, или пожелала, или захотела, или пригрезила. Это была мысль, повернутая боком, дверь в сознании, оставленная приоткрытой. Блу теперь лучше понимала, когда все делала правильно.
Странная птица тонко и фальшиво пропела над ней.
Блу подумала (пожелала, захотела, представила) шелест листьев.
Деревья над головой зашуршали, издавая еле различимые тихие слова. «Avide audimus».
Блу подумала про весенний цветок. Лилия. Синяя.
На голову ей бесцельно упал синий лепесток. Еще один свалился на тыльную сторону руки, скользнув по запястью, как поцелуй.
Ганси открыл глаза, когда ему на лицо посыпались легкие лепестки. Его губы удивленно раздвинулись, и лепесток упал точно на них. Адам вытянул шею, чтобы полюбоваться благоуханным цветочным дождем, который шел вокруг – как будто медленно порхали синие бабочки.
Сердце Блу взорвалось от бешеной радости.
«Это все на самом деле, на самом деле…»
Ронан, прищурившись, посмотрел на Блу. Она не отвела взгляд.
В эту игру они порой играли с Ронаном Линчем: кто первым отведет глаза?
До сих пор была ничья.
Он изменился за лето, и теперь Блу в меньшей степени чувствовала свое неравенство в этой компании. Не потому что она лучше узнала Ронана – просто она понимала, что, быть может, Ганси и Адам теперь знают его хуже. Он заставил их всех постигать себя заново.
Ганси приподнялся на локтях. Лепестки посыпались с него, как будто он проснулся после долгого сна.
– Ладно. Думаю, пора. Линч?
Ронан поднялся и молча встал рядом с матерью и братом. Мэтью, который размахивал руками как дрессированный медведь, замер. Аврора погладила Ронана по руке. Тот стерпел.
– Шевелись, – велел он Мэтью. – Нам пора.
Аврора ласково улыбнулась детям. Она должна была остаться здесь, в Кабесуотере, и делать то, что делали сны, когда никто за ними не наблюдал. Блу не удивилась бы тому, что Аврора, покинув лес, немедленно погрузилась бы в сон; было невозможно представить ее в реальном мире. Впрочем, еще меньше она представляла, каково вырасти с такой матерью.
«Моя мать не ушла бы навсегда. Так ведь?»
Ронан взялся обеими руками за голову Мэтью, придавив светлые кудри, и заставил брата взглянуть на себя.
– Иди и жди в машине, – сказал он. – Если мы не вернемся к девяти, позвони Блу домой.
Лицо Мэтью было приятным и бесстрашным, а глаза – такие же синие, как у Ронана, но гораздо более невинные.
– Откуда я возьму номер?
Ронан продолжал крепко держать брата за голову.
– Мэтью. Сосредоточься. Мы об этом говорили. Подумай и скажи сам: откуда ты возьмешь номер?
Младший брат негромко рассмеялся и похлопал себя по карману.
– Ладно, ладно, он забит у тебя в мобильном. Я помню.
– Я побуду с ним, – немедленно предложил Ной.
– Слабак, – неблагодарно отозвался Ронан.
– Линч, – одернул его Ганси. – Отличная идея, Ной, если ты чувствуешь себя в силах.
Ною, который был привидением, требовалась внешняя энергия, чтобы оставаться видимым. И Блу, и силовая линия служили мощными аккумуляторами сверхъестественной энергии; сидя в машине, припаркованной вблизи от линии, он получил бы достаточную подпитку. Но иногда Ною недоставало не энергии, а храбрости.
– Он не подведет, – сказала Блу, слегка стукнув его в плечо.
– Я не подведу, – повторил Ной.
Лес ждал, слушая и шурша. Край неба был серее, чем синева над головой, как будто Кабесуотер настолько сосредоточился на них, что реальный мир стал способен пробиться в волшебный лес.
Стоя в устье пещеры, Ганси произнес:
– De fumo in flammam.
– Из огня да в полымя, – перевел Адам для Блу.
Пещера. Пещера.
Все здесь было волшебным, но эта пещера – особенно, поскольку ее не существовало, когда они впервые обнаружили Кабесуотер. А может быть, она существовала, но где-то в другом месте.