Джек-Фауст

- Я изумлен, - проговорил Фауст. - Как мне выбрать?

На землю уже опускалась ночь. Верхняя часть Кайзербурга, расположенная на вершине скалы, светилась отражением солнечного заката; каменные здания, сгрудившиеся внизу, ловили этот тусклый свет, который их крыши с оранжевой черепицей делали теплым и рассеивали на окружающее; внизу деревья уже стали холодными и темно-зелеными; среди их ветвей светились окна гостиницы, одной из нескольких на островке. Висячие фонари на столбах освещали входы в огороженные дворы харчевен, где деревянные столы были расставлены как придется, прямо на траве. Между ними, как правило, ходил кто-нибудь из прислуги со свечой в подставке, старательно подсвечивая всем посетителям.

Официанты с подносами, нагруженными едой, сновали между кухней и столами. Веселящаяся толпа на освещенной лужайке шевелилась в слабом своем бурлении, смеясь, произнося тосты, переходя от столика к столику. Женщины, обнаженные, с блестящими глазами, напоминали наяд; мужчины в костюмах с разрезами на рукавах и штанах, сделанными так, чтобы не скрывать крепкие мышцы, обходительно составляли компанию в танце своим грациозным дамам. Несколько женщин помоложе украсили волосы цветами, а спутник одной из них в ответ вставил в волосы две палочки и набросил сверху платочек, соорудив таким образом рожки. Они танцевали, рука в руке, образовав круг, а музыка текла от оркестра из троих лютнистов и человека с рожком, сидящих на скамье у дверей харчевни. Ведь что толку собираться, если не сумеешь получить полное удовольствие?

Вот идет жена бургомистра.

По дорожке медленно, с величавым достоинством плыла женщина с огромным животом, в сопровождении такого же по достоинству, но отнюдь не по размерам мужа. Ее ноги были толщиной в три древесных ствола, из сала и жира, а ягодицам позавидовал бы гиппопотам. Гигантские груди свешивались на живот, мягкие, как пудинг и столь огромные, что, будьэто пудинг, его хватило бы накормить целую толпу. Соски были коричневые, как выделанная кожа, а укромное местечко между ее ног скрывали жировые складки и свисающая плоть. При ходьбе она вся колыхалась, как студень. Бургомистерша удостоила Фауста снисходительным кивком, отчего ее многочисленные подбородки присобрались в гармошку, и величаво прошествовала мимо. Глядя ей вслед, он заметил, что эта достойная дама направилась прямиком к уже выставленному для нее набору блюд из окорока, дичи, сосисок, жареному кабану, рагу из зайца и наперченному мясу, - все это было нагромождено так, что испытывало прочность деревянного стола.

Дама, весьма предрасположенная к мясным продуктам, - сухо заметил Мефистофель. - Насколько я знаю, у ее мужа аппетит такой же.

- Ты несправедлив к несчастной женщине. Одетая, она выглядела совершенно нормально. Я прошел бы мимо, даже не оглянувшись.

По моим воззрениям, - ответил Мефистофель, - человеческие существа намного более нелепы, чем им позволяет твоя глупая эстетика.

В ярком свете звезд они снова перешли Пегниц, покидая языческий островок и возвращаясь на чистые узкие улочки города. Наяды и их поклонники неохотно покидали царство волшебных сказок. Повсюду были видны гуляки, медленно бредущие к своим домам; Фаусту не хотелось, чтобы этот прекрасный вечер завершался, и он поделился своими сожалениями с Мефистофелем. Голодным взором глядя вслед нимфам, медленно уходящим во мрак, он произнес:

- Они все такие желанные, что я не способен выбрать ни одну. Я был бы счастлив с любой из них.

Тогда следуй за мной. - Мефистофель повернулся и двинулся к широкому пыльному пустырю, отделяющему городской арсенал от небольшой церквушки. - Клянусь, я знаю, какая женщина в точности подойдет под твое настроение.

Со скептическим выражением лица, но веселый, Фауст последовал за ним.

Они были на полпути к пустырю, когда в церквушке открылась боковая дверь и кто-то вышел оттуда.

Фауст резко замер. Женщина - если это можно было назвать так приземленно - поспешно остановилась перед ним во всем священном изяществе своей неприкрашенной плоти, и даже Мефистофель промолчал. Груди, маленькие и совершенные; не больше пары сжатых кулаков, с розоватыми сосками, выступавшими из молочной кожи с явным оттенком абрикоса. Вид этого тела и неизбежный бугорок живота заставили Фауста невольно опустить взор туда, где юная пушистость покрывала самые интимные органы, перед тем как она шевельнула руками, и это оказалось закрыто молитвенником. Ее колени и пальцы ног были чуть розоватыми.

Она выглядела так же невинно, как Ева перед грехопадением.

Так они стояли не больше мгновения. Затем молодая женщина прошла мимо Фауста, одарив его мимолетнейшим взглядом, в котором не было и намека на сладострастно-похотливый интерес. Он бы его распознал.

- Кто она?

О, Фауст, эту тебе желать не следует.

- Я желаю ее. Скажи, как ее зовут. - Женщина уже исчезла за углом. Ее волосы, каштановые, с золотыми искрами, разделенные посередине, были целомудренно забраны назад и там перевязаны тонкой черной ленточкой, а затем целый водопад свободно свисающих кудряшек почти достигал изящной талии.

Обрати свою похоть на что-нибудь иное. Это набожная девушка и девственница, совершенно не умудренная в чувственном опыте. Ты не сможешь овладеть ею. Это невозможно.

- Но ты говорил…

Я говорил, что у всего есть цена. Тем не менее порой эта цена бывает слишком высока. Будь у тебя деньги и положение в обществе, ты мог бы обратиться к ее отцу и попросить ее руки, а уж я подсказал бы, как сделать, чтобы она трудилась, ублажая мужа, так же страстно, как любая другая женщина. Однако здесь ты чужеземец да к тому же совершенно нищий и не имеешь ни друзей, ни влияния. А она молода и неопытна. Любые твои попытки заигрывания заставят ее бежать прочь, подобно испуганной лани в лесу. Конечно, ты можешь напасть на нее в переулке. Но то, чего ты хочешь, Фауст, - ее сегодня же ночью, причем по собственной воле, - это невозможно. Да, соблазнить ее можно. Но, поверь, совершив это, ты лишишься спокойствия.

- Я стал бы само спокойствие и терпение, если бы… Ты не сказал мне, как ее зовут! Назови ее имя.