Кировская весна 1940

Принимая во внимание, что побережье Голландии слабо укреплено Англией, поэтому побережье французское, бельгийское и голландское должно быть захвачено. Наибольшая опасность этого плана состоит в том, что Америка вступит в войну в момент, когда операции будут разворачиваться на территориях Бельгии и Голландии.

Второй план заключается в том, чтобы, «сохраняя спокойствие», сосредоточить все силы на укреплении своей экономической независимости совместно с СССР и остаться экономически сильной.

Но Венекер считает, что первый план предпочитается Гитлером и Риббентропом и поэтому, вероятнее всего, будет осуществлен первый план.

Риббентроп настойчиво добивается того, чтобы предупредить присоединение США к войне против Германии. Он посылает много видных людей в США и также ставит специальные задачи перед послом Отт и Венекером для работы в Японии. Отт и Венекер должны добиваться такой политики со стороны Японии, что Америка всегда должна быть в опасении, что японцы используют присоединение США к войне для продвижения на юг Тихого океана. Таким образом, чтобы США, не будучи уверенными относительно движения японцев в случае присоединения США к войне, будут все дольше воздерживаться от включения в войну против Германии.

Венекер был принят заместителем начальника морского штаба Японии, с которым откровенно обменялся мнениями относительно этой политики, которую моряки понимают лучше других в японских кругах.

{60}

25.03.40 Михаил Боровнюк

Здравствуй, Тамара!

Очень приятно было получить от тебя письмо. Помнишь, значит, товарища по пионерскому детству?

Конечно, если командование отпустит, с удовольствием приму участие во всесоюзном финале «На штурм».

Твою просьбу написать максимально подробно, как шла учеба в училище, для назидания юным пионерам, я выполнить смогу. Помогает то, что я все это время вел дневник, так что уложу тут в письме почти что всю свою жизнь за последние полтора года.

Итак, в начале июня 1938 года я уехал в Киев и успешно сдал там экзамены в киевское военное пехотное училище имени «Рабочих Красного Замоскворечья».

Затем я возвратился в Москву, завершил свои дела и направился в Киев уже надолго, как мне тогда казалось. Ранним утром 25 августа 1938 года наш поезд пришел в Киев без опоздания.

Мы с одним еще новым другом Колей Романенко решили пойти в училище вечером и у нас появилось время познакомиться c городом. Сдали вещи в камеру хранения, и пошли пешком по ул. Коминтерновской. Вышли на бульвар Шевченко – красавец! Спустились вниз, и вышли на Крещатик – главную улицу города, где проходят парады, демонстрации, карнавалы. Вот и стадион «Динамо». Это главный стадион в городе. Спустились на Подол. Переправились через Днепр, искупались, подкрепились прихваченными с собой «харчами», закусили мороженым. Людей на пляже было мало – прохладно. Еще раз искупались, полежали на теплом песке и опять закусили мороженым. Перебрались через Днепр обратно, поднялись на Владимирскую горку, прошли мимо памятника Богдану Хмельницкому, прошли мимо Софийского собора, затем вышли к Владимирскому собору и отправились на вокзал за вещами.

Было около восьми часов вечера. Пора! Мы сели на трамвай и отправившись на Воздухофлотское шоссе, подошли к проходной военного пехотного училища имени «Рабочих Красного Замоскворечья».

Здесь нас собралась большая толпа – в основном местные ребята. На КПП нас встретили вопросом:

– Почему так поздно? Дежурный по училищу дал приказ закрыть КПП.

Нас, опоздавших, а вернее – приехавших поздно, завели в полутемную казарму, где стояли койки без матрасов. Мы с Колей Романенко поужинали его домашним, осталось еще и позавтракать. Ночь мы «корчились» на голых сетках. Дежурный по казарме сказал:

– Коптинариуса нет – все закрыто.

«Выдержу и это» – я вспомнил Рахметова, спавшего на гвоздях.

Утро 26 августа началось с построения. Всех прибывших новобранцев разбили на роты, взвода и отделения. После завтрака, пешим порядком, отправили в баню на Святошино. Там постригли, помыли, переодели в новое летнее обмундирование, выдали пилотки и кирзовые сапоги. Нам стало смешно – мы перестали друг друга узнавать. Мне не надо было стричься – я приехал постриженный, еще до сдачи экзаменов в военкомате. Возвращаясь обратно, многие, не умея наматывать портянки, понатирали на ногах волдыри.

Старшина роты, заместители командиров взводов – все были назначены из сверхсрочников. Наша рота была многонациональная. Большинство было украинцев, много русских, несколько евреев, один армянин, один казах и один чеченец. В первые дни учебы из нашей роты отчислили двух курсантов: Золотухина и Малюгина. Первого – за систематическое нарушение дисциплины; второго, как он мне сам объяснил: «Я не туда попал!..». Еще, одного парня, закончившего полную десятилетку, перевели в киевское артиллерийское училище.

В 1938 году мне пришлось дважды участвовать на парадах. Первый – парад, посвященный Великой Октябрьской революции – 7 ноября. Возвращаясь с парада, на бульваре Тараса Шевченко у Ботанического сада, мы увидели танк Т-35, с пятью башнями, одной пушечной центральной и четырьмя пулеметными по углам. С такими танками я больше не встречался.

/Примечание Автора. Миша ошибся. В танке Т-35 основным артиллерийским вооружением пушечной центральной башни была 76,2-мм танковая пушка образца 1927/32 годов КТ-28 «Кировская танковая». Кроме нее, в танке Т-35 действительно было еще 4 башни, но в две их них вооружались 45-мм пушками и спаренными с ними пулеметами, а в двух других башнях были только пулеметы./

8 ноября весь личный состав училища был построен на спортивном городке, где курсанты первого курса принимали присягу по новому тексту. Каждый клялся на верность Родине, с оружием в руках, и перед лицом своих товарищей. Особенно трогательно было читать ту часть присяги, где было начертано: «Если… я нарушу эту мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, ненависть и презрение трудящихся».

Затем нас повели на «черный» (хозяйственный) двор и выдали наше гражданское обмундирование, чтобы мы отправили его по домам. После принятия присяги, оно стало ненужным, так как отчисленных курсантов домой не отпускали, а направляли в части – дослуживать установленный срок военной службы. Я посмотрел на свою одежду и принял решение – выбросить в мусорный ящик.

Сначала, учеба давалась с большим трудом. Особенно – тактическая подготовка, история партии и немецкий язык. За день сильно уставал. Двух часов самоподготовки было мало, а усталость постоянно клонила ко сну. Потом втянулся. Все практические приемы я исполнял сноровисто и быстро. Среди курсантов роты за мной закрепилась кличка «Шустрый».

Зимой, в декабре месяце 1938 года, училище подняли по тревоге и вывели в Броварские лагеря на обучение действиям в суровых зимних условиях. Там нам впервые пришлось участвовать в тактических учениях с боевой стрельбой. Две роты нашего батальона, при поддержке нашей пулеметной роты, наступали за огневым валом, который обеспечивало Первое Киевское артиллерийское училище. Снег был выше колена. Наступление шло вяло, медленно. Наши пулеметы, наступавшие на флангах и в промежутке стрелковых рот, тоже несколько отстали. Снаряды рвались близко, в зоне так называемого «двухпроцентного поражения». Результат был соответствующий – два курсанта получили легкие осколочные ранения.

До Бровар и обратно мы совершали марш на лыжах. Ни условия пребывания в лагерях, ни марш на лыжах в Бровары и обратно, не были обеспечены должным образом. Крепления не выдерживали такой длинный переход. Идти пешком и нести лыжи на себе – было значительно легче, чем идти на лыжах, и мы несли на плечах лыжи с неисправными креплениями.

Из зимних Браварских лагерей мы вернулись в свои казармы под новый год. Добравшись до стен нашего благоустроенного училища, мы облегченно вздохнули. Как будто вырвались из ада в рай.