Страница 8 из 50
«Ну ты и падла!» — Оливия взбесилась и швырнула пульт в телевизор. Хорошо, что он не попал туда.
Именно в этот момент телевизор смотрел и Влад Воробьёв. Он никогда не пропускал новостные передачи, смотрел их все досконально. Конечно, он в фотографии узнал свою новоиспеченную подругу и сильно испугался. Он вскочил с дивана, подлетел к маме, которая мыла посуду и вцепился ей в плечи, громко крича:
— Меня хотят убить!!! Мама!!!
— Объясни нормально, кто убить-то тебя хочет, — мать реагировала вполне спокойно, а Влад бегал по комнате кругами, как душевнобольной. В конце концов, он посмотрел в сторону соседнего дома, на табличку с номером и адресом, подлетел к телефону, набрал номер полиции и доложил:
— Алло, да, здравствуйте. Я бы хотел вам сообщить о местонахождении Оливии Стар. Да. Улица… дом… посёлок… Ага. Конечно. Спасибо вам. До свидания.
Полиция среагировала моментально. Не успела Оливия начать возмущаться из-за передачи, как в дом ворвалось человек пять вооруженных людей с криком:
— Всем на пол! Руки за голову! Работает ОМОН!!!
Комментарий к 4. Концерт 1 — 6 сентября 1991 года Ленинград переименовали обратно в Санкт-Петербург.
2 — «Перестро́йка» — общее название реформ и новой идеологии советского партийного руководства, используемое для обозначения больших и неоднозначных перемен в экономической и политической структуре СССР, инициированных генеральным секретарём ЦК КПСС М. С. Горбачёвым в 1985—1991 годах.
вернулась после долгого отсутствия, встречайте блудную доченьку ????????????
надеюсь, вам понравилось.
чё, узнали мальчика-пианиста?))))))
буду рада отзывам, я оч долго писала эту главу.
====== 5. Заточение ======
Оливия будто по щелчку пальцев легла на пол, закинув руки за голову. Её напарники поступили точно так же. Никто не соображал ничего от дичайшего испуга, который произвели люди из ОМОНа своим внезапным появлением.
Кто-то держал ногу на спине Лив, не давая шевелиться. Девушка закрыла глаза, надеясь проснуться уже в спокойной обстановке, что всё будет как раньше, но нет. Звуки рации давали понять, что это кошмарная реальность.
В голове Оливии стоял лишь один вопрос. Причём тут Сизый, Черный и Брайн, если полиции известен факт, касающийся только одной ее? Оса в репортаже конкретно говорил только о ней. Хотя, тут как клубок: потянешь за ниточку — развяжется всё.
— Куда мы поедем? — спросила Оливия чуть слышно, приподняв голову настолько, насколько это возможно в её положении.
— На моря, деточка. В Гагры! Будем на пляже лежать, под солнышком! — съязвил омоновец.
Оливия поняла, что им ничего не скажут об их дальнейшей судьбе и замолчала. Тишина давила с необъятной силой. Становилось всё тяжелее дышать.
Наконец, поняв, что все обезоружены и обездвижены, омоновцы убрали ноги с спин людей и громко скомандовали:
— К выходу! И без фокусов!
Оливию накрыло. Она поняла, что она может сесть в тюрьму на долгие годы. Это, возможно, её последние минуты на свободе. Ей в голову пришла абсурдная поистине идея: навредить себе, чтобы её отправили не в тюрьму, а в больницу. Там лучше будет.
Оливия схватила с полки какие-то таблетки (это были скорее всего снотворные), раскрыла пачку и высыпала горсть на руку, уже готовясь съесть лекарства без воды. Однако её сильно ударили по руке. Таблетки рассыпались на полу красочной мозаикой.
— Не поможет тебе это, дура. Ты всё равно поедешь на зону. Нам сообщили твоё местонахождение, по камерам мы увидели, что к тебе регулярно приезжали люди, и вы что-то обсуждали. Лучше уж быстрее сесть, чем увеличить себе срок в неволе, находясь в больничке.
Оливия и здесь промолчала, сцепив губы. Поняв, что разговора по душам не будет, её с силой потащили к выходу. Остальные молча следовали за силовиками.
Они ехали в машине, где все стёкла были в решётках, закрыты занавесками. Ни единый лучик света не мог сюда проникнуть.
Брайн отчаянно пытался вызволить руки из наручников, но только разодрал кожу. Алые, будто таёжная клюква, капли крови выступили на его запястьях. Ребята с надеждой смотрели на своего командира, но Оливия молчала, откинув голову назад.
— Ну Оса, я тебя урою. Ненавижу его, — прошипела она. — Ненавижу!
— Осин-то здесь причём? Вас другой человек сдал, — сообщил водитель. У Оливии всё в голове перевернулось с ног на голову. Она даже предложить не могла, кто же стал крысой. Она поинтересовалась личностью сдавшего.
— Влад Воробьёв. Позвонил нам после репортажа, мы приехали.
Оливия широко раскрыла глаза, чувствуя расширяющийся с каждой минутой комок в горле. Человек, в которого она влюбилась, её первая любовь, поступил с ней так, тем самым заставляя сильно страдать. Она просто не могла в это поверить. После такого он вряд ли будет с ней встречаться. Для него она убийца, наркоманка, тому подобное. Он её боится.
— Оливия? Что за Влад? Ты его знаешь? — спросили ребята наперебой, заметив лёгкую грусть на её лице.
— Нет, — ответила Оливия, отворачиваясь. Им сделали замечание, приказали молчать.
Влад внимательно наблюдал за задержанием через окно. Он чувствовал, как сильно бьётся его сердце. У него в голове были такие метания…
Когда он гулял с Оливией, он понял, какая она. Добрая, милая, скромная. Не позволила себе ничего лишнего в отношении парня. Интересуется искусством (или хотя бы умело делает вид).
Даже была рядом с ним в самый ответственный для него момент — там, в консерватории. Влад уже играл на публике, но каждое выступление становилось испытанием для его разума.
Но с другой стороны, он чётко узнал её в видеоряде. Он не знал её имени, не успел спросить, но слышал, что какие-то люди её так называли. Она убийца. Зачем она интересовалась им? Может, Влад мог стать очередной её жертвой?
И всё-таки он не верил в то, что эта милая девушка могла быть преступницей. Не разобравшись, он сдал её в тюрьму. А вдруг она не виновата? Телевизор тоже врёт иногда.
Влад ходил по комнате. Его нервы были слишком расстроены, как старое пианино. И самое главное: он не мог выкинуть её из головы.
— Владик, время ужина. Пюре с котлетой. Рыбная, как ты любишь, — его мама, женщина лет сорока пяти, одета скромно, по-деревенски, подошла к нему. Влад даже не повернулся к матери, стоя у окна и грызя ногти.
— Мама, я совершил ошибку, — произнёс он отчётливо. Его голос даже стал низким по-взрослому от горечи.
— Любую ошибку можно исправить. Главное, вовремя её понять. А что за ошибка? — мать, казалось, забыла про еду. Влад сел за стол, сцепив ладони и выдыхая.
— Мне плохо, — повторял Влад, будто мантру. — Плохо мне.
— Да что случилось, в конце концов? Я начинаю нервничать! — мама заметно теряла терпение, однако голос оставался спокойным, негромким. Влад вздохнул.
— Мне жарко. Лихорадит.
— Может, у тебя ротовирусная болезнь? Надо съездить в город, таблеток взять, лекарств. А хотя нет. У Зины есть…
Влад посмотрел прямо в глаза матери и сказал уверенно, как теорему:
— Это не ротовирусная болезнь. Это любовная болезнь.
— Ты влюбился? Славно! А кто это? — Мама обрадовалась, хлопая в ладоши и радостно улыбаясь.
— Оливия Стар, — Влад не разделял маминого энтузиазма. Мама смотрела новости, поэтому она знала это имя. Улыбка мгновенное пропала с её лица.
— Стой, как, погоди. Оливия?.. Она же преступница?..
— Я не верю. Мама, она хорошая. Мы с ней гуляли два дня назад. Она разговаривала со мной о музыке. Мы дышали свежим воздухом. Мы любовались рекой. Она была на моем выступлении вчера. Мам, а вдруг это неправда? Вдруг я ей сломал жизнь? Я поступил, как законопослушный гражданин, но я ослушался моральных законов.
Мама слушала сына, еле сдерживая своё изумление. Она конечно не горела желанием иметь невестку с судимостями, но прекрасно понимала, что в словах Влада была своя доля правды. В девяностые часто сажали ни в чём не виновных людей.