Корректировщик (бояръаниме)

Меня осторожно трясут за плечо.

Бабуля с добрым лицом, в сером пуховом платке и вязаном свитере. Похоже, женщина сидела на одном из задних кресел.

— Выходить пора, милок!

— Как? Уже?

Маршрутка притормаживает, поравнявшись с допотопной кирпичной остановкой.

— Березовка, — сообщает водитель.

— Спасибо, — искренне благодарю сознательную старушку.

И выбираюсь наружу.

Бус ныряет в туман.

Куда теперь?

Остановка пристроилась к окраине деревушки. Дома выстроились по обе стороны шоссе, но мне позарез нужна железная дорога. Иду к ближайшему строению — им оказывается почта.

Закрыто.

Следующий дом встречает меня лаем собаки, грохотом ломающейся мебели, истеричными женскими криками. Отгоняю пса «жутью», вхожу в отворенную калитку и спешу к небольшому деревянному крылечку. Двор производит неопрятное и убогое впечатление. Под ногами бегают куры, всё деревянное и давно требующее ремонта.

— Сука! — доносится из-за обитой дерматином двери. — Мужу вздумала перечить?

— Папа, не надо! — слышится тонкий детский голосок.

Классика жанра.

Прямо с порога становлюсь свидетелем неприглядной картины. Полная женщина с растрепанными волосами вжимается в угол кухонного гарнитура, а на нее с поднятыми кулаками идет худой упырь в безразмерной тельняшке. В ногу упырю вцепилась всхлипывающая девочка лет четырех. Еще одна пара испуганных глаз выглядывает из-за печки. Да-да, самой настоящей печки, от которой веет теплом. В центре кухни — стол и два табурета. Воняет самогоном и чем-то жареным. То ли печенью, то ли еще какими субпродуктами. Два граненых стакана, тарелки с остатками еды. Бормочущий телевизор над холодильником.

— Папочка, хватит!

Недомужик стряхивает девочку с ноги, и та попадает аккурат ко мне в руки.

— Ой!

Аккуратно усаживаю малышку на один из табуретов.

Ловлю на себе испуганный взгляд женщины.

— Ты кто такой? — оборачивается хмырь.

Чтобы свалить урода мне даже магии не требуется. Двойка в корпус, локтем в челюсть. Лежи, отдыхай, домашний воин.

— Что ж ты творишь? — всплеснула руками мать.

— Ничего с ним не случится, — отрезал я. — Оклемается через несколько минут. А вы полицию вызывайте.

— Какую полицию? — внезапно я понимаю, что чудо-родители выпивали вместе. А детям даже еды «забыли» положить. — Это муж мой! А ты его… шел бы ты, а?

Девочка размазывает кулачком слезы по щекам. Второй ребенок, мальчик лет шести, прячется за цветастой занавеской. Я понимаю, что взгляд у малышки голодный. Лезу в рюкзак, не обращая внимания на ругань матери, достаю чудом сохранившуюся пачку крекеров.

— Держи.

Протягиваю крекеры девчушке. Та робко выхватывает упаковку из рук. Косится на мать — можно ли.

— Топай отсюда, — повторяет крестьянка. — Я соседей позову.

Становится грустно.

И немного противно.

— Мне бы станцию найти. Железнодорожную. Покажете?

— Еще чего.

— Я заплачу. Пустите сына, пусть меня проводит.

Во взгляде крепостной читается недоверие.

— Точно заплатишь?

Достаю из кармана мятую пятерку и кладу на стол. Рядом с бутылкой самогона.

— Аркаша! — зовет мать. Занавеска одергивается, и я вижу симпатичную мордашку белобрысого паренька. — Проводи нашего гостя к станции. Одна нога здесь, другая там.

— Хорошо, ма.

Паренек ловко спрыгивает на дощатый пол, бежит к дальнему углу кухни и влезает в потрепанные кроссовки. Носит ребенок рваную футболку и джинсовые шорты. Обрезанные, явно самодельные.

— Куртку накинь, — мать проявляет внезапную заботу.

Аркаша убегает в соседнюю комнату и возвращается в бесформенной джинсовке, купленной на вырост.

Подмигиваю девочке и выхожу на крыльцо. С «матерью» даже прощаться нет желания.

Рядом вырастает силуэт паренька.

— Идем, — Аркаша указывает на калитку.

Несколько минут молча шагаем по трассе, которая по совместительству выполняет роль главной улицы поселка.

— А куда ты едешь? — спрашивает Аркаша.

— Не знаю, — честно признался я. — Чем дальше, тем лучше.

В моих словах почти всё — правда. Выбор я уже сделал, но продумываю запасные пути к отступлению.

— И я так хочу, — вздохнул паренек.

— В смысле?

— Ну… уехать. Далеко-далеко. Туда, где океан. Или северный полюс.

— А полюс тебе на кой сдался?

— Там зарабатывают хорошо.

Уважительно киваю.

Мне жаль паренька. Он крепостной и не обладает свободой выбора. Это человек со своими мечтами и фантазиями, которому просто не повезло. Бедолага родился не в том месте. А хуже всего — не в той семье.

Перекресток.

Мы сворачиваем налево и по раздолбанной улице идем в сторону зубчатой стены деревьев. По правую руку тянутся тускло освещенные квадратики сельских домишек. В небо упирается нечто, напоминающее водонапорную башню. Внезапно окрестности накрывает механическим гулом и перестуком колес. За деревьями высвечиваются желтые окна, слившиеся в сплошную полосу. Ночной экспресс даже не останавливается на безвестном полустанке — он вспарывает унылую тишину и накрывает образами дальних странствий. Мысленно я уже там — в тесном купе с протянувшимися за стеклом кабелями. С горячим чаем, сонными пассажирами и бродящими по коридорам проводниками.

Паренек останавливается у крайнего дома.

— Ты чего? — спрашиваю я, тщетно пытаясь перекричать гул поезда.

— Дальше я не пойду, — отвечает Аркаша. — Там чужая земля.

Я понимаю.

Мы упираемся в границы имения, к которому приписан мальчик. Переступить незримую черту без разрешения помещика — табу. Некоторые аристократы даже снабжают своих холопов электронными браслетами и подключают к единой системе учета.

— Без проблем, — хлопаю ребенка по плечу и снимаю с плеча рюкзак. — Подожди минутку.

Порывшись во внутренних карманах, достаю пятидесятирублевую бумажку.

— Держи, малыш.

Глаза ребенка округлились.

— Ты серьезно?

Делаю шаг вперед и вкладываю купюру в ладонь паренька.

— Серьезно. Только не показывай никому. Всё равно пропьют…

Поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Даже маме?

Тяжело вздыхаю.

— И маме не показывай, — бросаю через плечо. — Сходите завтра с сестрой в магазин, поешьте нормально.

Больше мне тут делать нечего.

— Спасибо!

Поднимаю руку, прощаясь с мальчиком.

На душе скребут кошки. Я не могу помочь по-настоящему. Ни тебе, Аркаша, ни твоей сестре. Я знаю, что вас ждет. Беспросветная жизнь в богами забытой дыре. Сельские алкаши, не способные ценить свою семью. Барин, который однажды продаст тебя своему другу. Или проиграет в карты. Или втянет в «дикую охоту».

Я и себе не могу помочь.

Прощай, Аркадий.

Дорога выводит меня к лесополосе, за которой тянется насыпь железнодорожного полотна. Сворачиваю направо — туда, где виднеются желтые квадратики окон и горит красный семафор. Еще дальше, в туманной мгле, очерчивается край бетонной платформы в тусклом свете желтого фонаря.

Станция совсем крохотная.

Зал ожидания со старенькими пластиковыми креслами, вделанными в пол. Одна-единственная касса. Табло с расписанием движения пригородных водородных поездов и электричек.

Пересекаю зал, оставляя грязные следы на кафеле.

За стеклом кассы — полусонная женщина лет тридцати. В синей униформе ИЖД — Императорских железных дорог. Стучу по стеклу, чтобы разбудить тетку, находящуюся в коматозном состоянии. Раздается щелчок, включается микрофон. Скрипучий голос произносит: