Ультрафен

– Хм. Психолог…

– Ну-ну, рассказывай, – стала настаивать Юлия.

Он некоторое время помолчал, потом вновь усмехнулся.

– Ничего особенного. Так, мелочи… Просто ты не будешь иметь премиальных в размере восьмидесяти рублей.

– Тебя за что-то наказали? За плохой техосмотр? Но он ведь ещё не скоро. Может авария?.. С тяжелым исходом?.. – заволновалась она.

– Успокойся. Просто я отказался от премии. Эти деньги не мои, Юлюшка. Не наши… Помнишь, я тебе рассказывал, что я нашёл пустой ангар на заводе бытовой химии? – Она кивнула. – Ну, так вот. Вначале я договорился с Эппелем, директором ЗБХа. Потом с Блатштейном. Короче, его отдали автоколонне, он нужен нам был под автобусы. Потом договорился с рабочими, со слесарями и шоферами, и они в нерабочее время его переоборудовали. Полы забетонировали, отопление, свет провели. В общем, поработали ребята, и к холодам поспели. Я им наряд закрыл. И вот сегодня, перед праздниками, им выдали зарплату по наряду. И мне тоже. Хм… Отчего-то даже больше, чем им? Я себя и в наряд-то не вписывал.

– Ну, наверное, посчитали, что твое участие тоже должно быть как-то отмечено, поощрено.

– Я не был бы против, если бы вознаграждение это было не из этого наряда. А тут их чистая зарплата, и я к ней не имею ни малейшего отношения. Хм, хорош был бы я. Оттяпал у мужиков куш и притом приличный. Им по шестьдесят, а мне аж восемьдесят рублей. Во, пахал!..

– …Вот вам первый пример, как завоевывать дешёвый авторитет у рабочих, – сказала Юлия, отрываясь от воспоминаний. – А вот второй, – продолжила она. – В течение двух лет Блатштейн сыграл себе две свадьбы. Одну на турбазе "Юбилейная", вторую – в ресторане "Тайга". Слышали, поди?

Феоктистов утвердительно кивнул.

– Ну, как не слышать? Весь город смеялся, ахал. Сдурел мужик на старости лет. Да хоть бы как-то скромно, соответственно возрасту. Так нет… И первую свадьбу наше предприятие обслуживало, и вторую тоже. Несколько легковых автомобилей зафрахтовал и притом, не на свои кровные. Но гостей оказалось больше расчётного, не хватило транспорта. Ну и Яков Абрамович звонит в автоколонну, чтобы к ресторану подали дежурный автобус. Дежурным механиком как раз был Погодин. Пал Никифорович – Юрию Максимовичу: как быть? Единственный, мол, аварийный автобус остался. А вдруг что случится на комбинате?.. Юра ему диктует телефонограмму: дежурный автобус с территории комбината не выпускать! Передал: начальник автоколонны. Принял: дежурный механик. Согласно её, этой телефонограммы, Пал Никифорович и не отослал автобус в "Тайгу"… Я-то не знала, что и как. На другой лишь день узнала, на работе…

22

Лето. Утро. Начало рабочего дня.

В здании ЛОУТа в вестибюле первого этажа, возле большого трюмо приводит себя в порядок сослуживица Юлии Петровны, Кирюхина Валентина. Эмансипированная сорокалетняя молодячка. К зеркалу подходит Юлия, поправляет прическу, воротничок белой блузки. Здороваются.

– В этом трамвае… Пока доедешь, всю истреплют, измочалят, – ворчала Кирюхина. И спросила: – А твой, говорят, опять отличился?

Юлия покосилась на неё в зеркале.

– Чем это?

– Чем? Ха!.. – удивилась Валентина, перестав начесывать кокон на голове. – Как же! Он, говорят, Блатштейну всю обедню испортил, то есть свадьбу?

Юлия настороженно уставилась на неё, забыв про свой туалет.

– Ты что?.. Как с луны свалилась! Или ты дома не ночуешь? Ладно, разыгрывать тут… Расскажи лучше, как у него на это духу хватило? Свадьбу самого Блатштейна не уважить!

– С-свадьбу… Блатштейна!

– Ну конечно! Да ты что, прикидываешься или на самом деле с мужем порознь спишь? Ха!..

Юлия отходит от трюмо и устремляется на лестницу, ведущую наверх. В кабинете подходит к телефону, срывает с него трубку. Её охватил испуг и предчувствие беды. Да, именно тогда она почувствовала первые признаки её.

– …А потом, ведь у евреев каждую неделю Пречистые Четверги, – продолжала Юлия. – Берут на предприятии автобусы и едут на турбазу УВКа – управление водоканализации. И тут Юрий наш Максимович вмешался. Запретил выпускать транспорт на подобные мероприятия. Потом какие-то конфликты с офицерами ГАИ и военкомата, из-за которых Юру стали ежегодно по два раза на году и месяца на два-на три на военные переподготовки призывать.

– Вот он, "партизанит", – Анечка показала на фото, где Шпарёв в солдатской форме, выцветшей, мешковатой. На погонах сержантские лычки. Длинный пальчик девушки, как миниатюрная указка, прошёл под фотографией.

– Служил в морских частях, а переподготовку проходил то на стройке, то на уборке урожая, то вообще баклуши бьют. И везде они, "партизаны", говорит, никому не нужны. Месяцами болтаются, пьют… Только тогда, когда его в слесари перевели, отстали. Партизанщина кончилась. В прошлом и в этом году уже не трогали.

Вдруг Юлия Петровна спохватилась.

– Анатолий э…

– Максимович, – подсказал Феоктистов.

– Ну, вот ещё один Максимович, – улыбнулась Юлия Петровна, как чему-то приятному, даже, может быть, родному совпадению. – Анатолий Максимович, а что, если нам попить чая, а? Чая или кофе?.. А то заняли вас разговорами. Вы ведь тоже, поди, еще не ужинали?

Феоктистов, не ожидавший такого предложения, не сразу нашёлся, что ответить. Не успел отказаться.

– Да вы не стесняйтесь! Пожалуйста! – воскликнула девушка, встав перед ним и взявшись за альбом, видимо, желая его закрыть и освободить от него гостя.

– Ну что же… Хорошо, – улыбнулся он ей. Кажется, эта девчушка все больше забирает над ним власть.

– Вот и ладно. – Юлия Петровна встала, пряча платочек в карман передника. – На кухне и продолжим разговор.

– Юлия Петровна, только у меня одна просьба, – Анатолий передал альбом Анечке, – дайте мне фотографию Юрия Максимовича. Я позже верну.

– Да возьмите, какую посчитаете нужной.

– Если можно, вот эту, на подножке КРАЗа. Я как понял, она последняя?

– Да вы что? – воскликнула Анечка. – Вот здесь, в конце, – открыла альбом на последней странице. Там находилась пачка фотографий в чёрном конверте ещё не вставленных в рамки альбома. – Вот, мы здесь всей семьей. А вот папка один на скамейке сидит в парке "Строителей". Этой весной я его сфотографировала. Такая подойдет? – она подала выбранную фотографию следователю.

На снимке Шпарёв был в костюме, в белой рубашке с расстегнутым воротом. Сидит нога на ногу, руки замком обхватили колено. День солнечный, однако, лицо у него задумчивое, взгляд устремлен вперед и, похоже, не на близлежащие предметы, а на что-то, чего даже солнечный свет не может высветить.

– Подойдёт, Анечка. Спасибо!

Юлия Петровна вышла на кухню. И Аня оживилась, всплеснула руками.

– Анатолий Максимович! – воскликнула она полушёпотом. – Я!..

Он вновь приложил палец к губам. Сдержанно улыбнулся.

– Тише, Анечка! Не надо так эмоционально.

– Да я!.. Я просто не знаю, как вас благодарить?.. Скажите, что для вас сделать и я, не задумываясь, сделаю!

– А вот тут вы, сударыня, не правы, – покачал он осуждающе головой. – При любых обстоятельствах думать надо. А сделать ты, пожалуй, кое-что можешь.

– Что? – девушка немного покраснела, поняв, что сказала что-то лишнее.

– Вернуть мне майку. Если она…

– Да я сразу же её выстирала! Вон она, на балконе…

Анечка, охваченная радостным порывом, поспешила на балкон. Отбросила тюлевую занавеску, прикрывавшую дверь, и тут же вернулась.

– Я её сейчас выглажу…

Анатолий, поднявшись, перехватил девушку за руку.

– Да успокойся ты, Анечка, не суетись! – улыбнулся он и взял из её рук майку. – Я на себе выглажу.

Аня растерянно и в то же время согласно закивала. По импульсивным движениям, по ясным горящим глазам было видно, что она в восторге, в эйфории от обожания к нему.

Феоктистов какое-то время залюбовался ею, не в силах отвести от неё глаз. Черты лица его смягчились, в уголках губ застыла счастливая улыбка. Он уже забыл о раскаянии, с которым шёл сюда.