Ультрафен

– Остановка "Парк Строителей", – послышался хриплый, видимо распаренный от жары, мужской голос из репродуктора.

Анатолий выскочил из автобуса, как из стерилизатора, оттянул на груди и на спине прилипшую к телу рубашку.

Фу-у, жарища!..

На улице легкий ветерок приятно обдувал тело, и казалось прохладнее.

По улице Чайковского, широкой, с двухсторонним движением, с трамвайными линиями по средине, автомашины проходили с прицокивающим шуршанием шин по нагретому асфальту. Большегрузные машины сопровождал такой шум, как будто на их колеса были надеты металлические цепи.

Анатолий с группой пассажиров, вышедших из автобуса, перешёл на левую сторону улицы и пошёл по тротуару, мимо ателье по ремонту бытовой техники, букинистического магазина, почты. После рабочего дня тротуары были переполнены пестреющей людской массой. Кто-то забегал в ателье, на почту. Кто-то, пополняя домашние библиотеки, – в "Букинист".

Но большая часть народа устремлялась к продовольственному магазину "Радуга", затаривать свои авоськи хлебом насущным, а если удастся, то чем-нибудь и из мясных изделий – последние годы почему-то в этих видах продуктов становится всё острее ощущаться дефицит, как впрочем, и на продукцию книгоиздательства.

Вдоль тротуара, с обеих его сторон, стояли густые ряды акаций немного ниже человеческого роста, увешенные желтыми соцветиями цветков, как гирляндами. Феоктистов шёл к панельным пятиэтажным домам "хрущёвкам". Их было три, и все они выходили на улицу торцами. Он шагал, испытывая в себе смущение и в то же время желание увидеть девчушку, с которой так необычно его свела сегодня судьба. Девчонка, как девчонка, малолеток, ребенок, чуть старше сестренки Леночки… Он свернул к среднему дому и пошёл вдоль подъездов, присматриваясь к дощечкам с номерами квартир над их дверями. Свернул в один из них и, не торопясь, стал подниматься по лестничному маршу.

Поднявшись, постоял на площадке… "Но мы-то здесь на долгу службы!" Щелкнул пальцами и вдавил кнопку звонка.

20

Дверь открыла женщина. Слава Богу, не Анечка!

Женщина была в цветастом в розах переднике поверх платья. Русоволосая, лицо овальное, приятное, даже красивое. Годы былую прелесть ещё не пригасили. Она была среднего роста, лет сорока и довольно стройная, что в таком возрасте сохранить не всем женщинам удается.

– Вы Шпарёва, Юлия Петровна? – женщина кивнула. – Здравствуйте. Я из уголовного розыска, капитан Феоктистов. Я вам сегодня звонил на работу, – Анатолий показал удостоверение.

– Входите, пожалуйста, входите…

Юлия Петровна посторонилась, и следователь шагнул в узкий коридор, который стесняла ещё и прихожая, состоящая из высокой тумбочки-колонки светлого дерева; из "взрослой" вешалки с верхней летней одеждой, где висели ветровки и болоньевый голубой плащ; и "детской", пониже. В помещении стоял вкусный запах жареной картошки, принесенный сюда из кухни самой хозяйкой. У Анатолия подвело желудок, проснулось острое чувство голода, – он сегодня даже не обедал.

– Мама, кто там? – послышался девичий голосок из кухни.

– Это следователь из милиции.

Феоктистов поспешно прошёл в большую комнату-залу, куда ему войти предложила Шпарёва. Он на доли секунды приостановился на пороге, оглядел комнату.

В зале стояли: темной полировки гарнитур, в нишах – книги, и на одной из них, в середине, стоял крейсер в миниатюре с надписью на борту – "Варяг". За стеклянными дверцами шкафчиков – посуда, хрустальная, фарфоровая; в углу у окна на тумбочке – черный телевизор; стол у стены и на нём, на середине, на красиво вышитой салфетке – стеклянная ваза с тремя тюльпанами.

Напротив входной двери стоял диван, покрытый темно-вишневым гобеленом, под цвет мебели, над ним со стены свисал почти такого же цвета большой ковер. Диван дальним краем подпирал створки "тещиной" комнаты, то есть кладовочку.

Феоктистов прошёл к столу и, выдвинув стул из-под него, спросил:

– С вашего позволения?

– Пожалуйста, – Юлия Петровна вдруг почувствовала подступающие слезы. – Я сейчас, – и вышла из комнаты.

И тут же заглянула Анечка. Увидев своего спасителя у себя дома, оторопело замерла в дверях.

– Вы!.. – сдавленно воскликнула она, и лицо её осветилось радостью и смущением.

Он непроизвольно тоже улыбнулся и понял, что выдал себя. Теперь уже бесполезно притворяться незнакомцем. Да и то, с какой радостью было воспринято его появление здесь, просто обезоружило. Феоктистов шутливо нахмурился и приложил палец к губам: тсс… Молчи! И многозначительно показал взглядом на двери, куда вышла мать: ни-ни…

Девушка согласно закивала, кудряшки на её висках запрыгали. Она принимает условия игры. Дочь была похожа на мать: тот же овал лица, разлёт бровей и разрез глаз, только темней и выразительней, оттого, наверное, и запали они так глубоко в душу.

Вошла хозяйка. Глаза у неё были покрасневшими, и в руке она держала платочек. Анатолий где-то читал или слышал от кого-то, что прежде, чем жениться, посмотри на мать невесты. Такой твоей будущей жене предстоит стать. Понравится теща – счастливый выбор. Шпарёва ему понравилась.

"Да что это я?!. Совсем крыша съехала! – выругался он мысленно на себя, и в некотором смущении отвёл от хозяйки и от дочери глаза. – Как гипноз какой…"

Перешёл к делу.

– Итак, Юлия Петровна, – сказал он, – теперь расскажите, что случилось с вашим мужем? И пока вы будите рассказывать, дайте мне его фотографию. На время.

– Пожалуйста.

Шпарёва направилась было к шкафу. Но её опередила дочь.

Аня присела перед книжным шкафом, открыла нижнюю дверцу и достала из его недр альбом с фотографиями.

– У нас их целых три, – сказала она, поднося один к столу. Смущенно улыбаясь, раскрыла его перед следователем и встала позади Анатолия.

Тем временем Юлия Петровна присела на краешек дивана и стала рассказывать.

– Юра пропал более двух недель назад. С двадцать пятого. Собрался как всегда на работу утром, а вечером я пришла – на столе записка…

Анатолий кивком головы поблагодарил девушку за альбом.

– Что за записка? – спросил он. – Она сохранилась?

С первой страницы альбома смотрел молодой чернявый матрос. На другой странице этого же разворота – фото белокурой девушки, Юлии – она была легко узнаваемой. Оба юны и выглядели довольно симпатичной парой.

– Да, конечно, сохранилась. – Юлия Петровна поднялась и достала с полки шкафа, где стоял крейсер "Варяг", листочек. Подала Феоктистову. – Вот, пожалуйста.

Анатолий прочитать:

"Юлюшка, обо мне не беспокойтесь. Я скоро буду. Срочно еду в командировку. Юра".

– Так он в командировке? – с некоторым разочарованием проговорил Анатолий.

– В том-то и дело, в том-то вся загадка, что с производства его никто никуда не посылал. Я интересовалась. Взял отпуск без содержания, и как в воду канул… Уже восемнадцать дней…

Глаза Шпарёвой вновь увлажнились, и она приложила к ним платочек.

Анатолий, просматривая, перевернул несколько листов альбома и остановил взгляд на более поздней фотографии. И с облегчением вздохнул, – Шпарёв не походил ни на сваренного, ни на утопленника. И почувствовал от этого себя даже счастливее.

– А скажите, где проживают его родители? Может он у них?

Юлия вздохнула и грустно ответила:

– Нет у него родителей. Сирота он. Воспитывался у старичков, у приёмных родителей. Так те уж давно умерли.

Анечка показала на фотографию, когда Анатолий перевернул очередную страничку. На ней уже пожелтевшей, любительской, было запечатлено пять человек: двое пожилых людей, одетых в одежды послевоенной поры, и трое детей: девочка и два мальчика, один – старше, подросток, другой – лет шести-семи.

– Это дедушка Максим и бабушка Варя, – поясняла Аня. – Это дядя Жора, в Иркутске живёт. А это – тетя Нина, она живёт в Усолье. А это папа, младший самый. Дедушка Максим его в лесу нашёл.