Суворовская юность

Но первым почему-то простудился как раз не он, а сам Костя. Видимо, где-то переоценил свои возможности, может быть, постоял на сквознячке после очередной пробежки, но как бы там ни было, однажды утром он почувствовал предательскую слабость во всем теле. Признаваться в том, что он болен, мальчику не хотелось, тем более что с утра нет времени обращать внимание на болезни. Он, как всегда, после зарядки умылся, и вышел на утренний осмотр.

Утренний осмотр в этот день проводил сам старшина Валетин, гроза их роты, которого все боялись, как огня. Именно он ругался по любому поводу, а ребят, старающихся убегать в санчасть, обидно называл «сачками» от сокращения «с/ч», то есть санчасть, которое ставили во всех ведомостях и журналах, указывая таким образом, что данный суворовец отсутствует по болезни. Старшина уже хорошо знал, что мальчишки частенько под предлогом простуды старались увильнуть от каких-либо нежелательных мероприятий или контрольных работ. Старшие суворовцы уже имели большой запас разных вариантов обмана врачей, которые, заботясь о здоровье детей и опасаясь более серьезных последствий, клали в санчасть на обследование и лечение любого при малейшем повышении температуры. А температуру можно было набить, пока не видит медсестра, можно было натереть солью подмышки. Поэтому Костя не хотел, чтобы его посчитали таковым, и стоял в строю, стараясь держаться изо всех сил. Но уже когда старшина подходил к нему, мальчик не выдержал, голова у него закружилась, перед глазами все поплыло, ноги стали ватными, поэтому, чтобы не упасть, он привалился к находящейся за спиной стене.

– Эт-то что такое? – начал, было, старшина, заметив явное нарушение дисциплины строя, но сразу же осекся, увидев горящее лицо Кости. – Что с тобой? Заболел? – он потрогал лоб мальчика. – А ну-ка, сынок, шапку в охапку, бери умывальные принадлежности и бегом в санчасть!

– Хорошо, хорошо, – ответил Костя и, слегка покачиваясь, вышел из строя.

– Костя, что с тобой? – забеспокоился Витька. – Тебе помочь?

– Ничего, ничего, иди на завтрак. Я сам дойду.

Санчасть находилась в другом корпусе, но суворовцы уже бывали там во время медосмотра, поэтому Костя поднялся на третий этаж и зашел в приемный покой. Здесь было тихо, тепло и очень чисто. На стульях уже сидело несколько суворовцев из разных рот. Они тихо беседовали между собой в ожидании приема. Дежурный врач вышел из кабинета и, поглядев на сидящих, сразу же обратил внимание на красное Костино лицо, а потом приказал стоявшей рядом медсестре:

– В отдельную палату его, смерить температуру, и сделать укол, чтобы понизить температуру. Как станет лучше, сделать анализы, и результаты мне на стол.

– Пойдем, мальчик, – медсестра взяла Костю под руку и повела вглубь санчасти, где находился лазарет. Она уложила его в постель в палате, где никого больше не было. После этого она быстро принесла медикаменты, поставила градусник, заставила выпить какие-то таблетки. Потом сделала укол, и Костя моментально уснул.

Когда Костя проснулся, он уже чувствовал себя значительно лучше. Рядом на тумбочке лежало яблоко, хлеб с маслом и стакан молока: медсестра не решилась его будить, а поставила второй завтрак на тумбочку. Мальчик встал, чтобы пойти в туалет. Медсестра, увидев его в коридоре, улыбнулась:

– Ну, что? Оклемался немного?

Костя улыбнулся ей в ответ, но ничего не ответил.

– Ты, сынок, лежи, не гуляй. Температура у тебя еще есть, ты где-то хорошо простыл. Скоро принесу тебе очередную порцию лекарств и витаминов, врач выписал.

Костя вернулся в палату, выпил молоко с хлебом, яблоко есть не стал и опять лег. Книг он с собой не взял, делать одному было нечего, и он стал думать. Думать он любил. Он думал о доме, о сестренке, которая расплакалась перед его отъездом, о брате, которого направили служить в какой-то Павловск. Говорят, что это близко под Ленинградом, но пока им встретиться никак не удавалось, потому что брат проходил курс молодого бойца, увольнение ему не полагалось. Костя думал о том, что немного погодя он обязательно узнает дорогу на этот Павловск и найдет там своего брата, ведь они теперь оба военнослужащие.

На следующий день после обеда медсестра вызвала его в приемный покой:

– Шпагин, к тебе пришли.

Костя вышел и увидел там Витьку Стародубцева.

– Ну, как ты тут? – деловито осведомился Стародубцев.

– Да ничего, все нормально. Укол вчера сделали. Но температура, правда, держится. Три раза в день меряют.

– Укол? – вытаращил глаза Витька, и уши его встали торчком. – Ну, уж нет!

– А кто тебя тут спрашивать будет, снимут штаны, и будь здоров.

– Ладно. А это еще тут что такое?

Мальчики подошли к столику, на котором стоял графин с желтой жидкостью. Рядом в стаканчике стояли чистые ложки. Любопытный Витька взял графин за горлышко и покачал. Жидкость в графине слегка качнулась и медленно растеклась по стенкам графина.

– Что-то вроде растительного масла, – определил юный исследователь и открыл пробку графина. В нос ему ударил знакомый с детства запах. – Черт возьми! Это ж рыбий жир, – он скривил лицо, как будто его уже заставили выпить это зелье.

– Ну и что, что рыбий жир? Это очень полезная штука, нам мама в детстве часто давала.

Мне так, нравится. А что, можно попробовать?

– Конечно, можно. Смотри, здесь даже ложки специально лежат. Но я его никогда не любил. Он такой противный. Жуть!

Костя взял ложку, налил из графина немного рыбьего жира и с удовольствием проглотил. Он вспомнил, что в детстве дома мама давала только по одной ложке выписанного ей врачом рыбьего жира своим младшим детям, а ему всегда хотелось еще, потому что рыбий жир имел запах рыбы, и если его закусывать корочкой черного хлеба, то получалось очень даже вкусное кушанье. Пока он вспоминал, к столику подошел еще один суворовец, пришедший в санчасть. Он был из роты на год старше.

– Ну, что вы тут, салаги, нюхаете? Смотрите, как надо пить.

Он взял графин за горлышко и стал пить рыбий жир из графина, как молоко или кефир. Потом остановился, перевел дыхание, вытер рот рукой и пошел к врачу на прием. Витьку, с ужасом смотревшего на это действо, слегка передернуло, и он перевел глаза на Костю.

– Знаешь, я, пожалуй, пойду. Вот, тебе ребята передали яблоки от второго завтрака, мы два других разрезали на троих, а эти тебе.

– Спасибо, ребята, но мне здесь дали.

– Ничего, бери-бери, не стесняйся, – Витька замялся от своей доброты, – может тебе еще чего принести надо?

– Ах, да! – вспомнил Костя. – У меня в столе есть художественная книга. Принеси, пожалуйста, а то здесь делать нечего. Ну и задание по тем предметам, которые я пропущу, а то ведь потом догонять придется.

– Ладушки, это сделаем, – добродушно согласился Витька. – Я вечером во время ужина тебе занесу. Ну, пока!

Отдохнув еще с недельку, Костя вернулся в роту. А там в это время был настоящий бум разных кружков и секций, в которые записывались почти все. В училище пытались хоть как-то разнообразить досуг суворовцев, поэтому старались привлечь их в разные спортивные секции или кружки. Костя, вспомнив о своей успешной попытке поступления в музыкальную школу и начальном курсе игры на баяне, который он освоил за несколько месяцев до поступления в суворовское училище, попытался было записаться в кружок баянистов, но когда пришел туда в первый раз, то понял, что с его незначительной подготовкой и выученной «Бандурой» там делать нечего. Руководитель не собирался вести занятия по программе музыкальной школы, а в кружок приходили те ребята, которые уже раньше много занимались в музыкальной школе и могли участвовать в концертах, хотя бы училищных.

После этого Костя в этот кружок больше не пошел, зато неожиданно для себя за компанию со Славкой Пестряковым записался в танцевальный кружок и даже затащил туда своего нового дружка Витьку. Славка, еще в их родном городе ходивший в танцевальный кружок в клубе им. Ленина, быстро освоился и понравился руководившей кружком Тамаре Федоровне. Эта уже немолодая, но довольно стройная женщина была большой любительницей танцев не только потому, что это приносило ей какой-то доход. Видно было, что она когда-то занималась танцами профессионально, и это стало ее любовью на всю жизнь. Именно поэтому она с таким энтузиазмом взялась за дело, даже не обращая внимания на то, что ни у Шпагина, а тем более несколько квадратного в музыкальном отношении Стародубцева, как-то не наблюдалось особых способностей. Но для нее это был неважно. Главным было то, что люди пришли и согласны работать.