Страница 3 из 5
Точная копия: лицо, волосы, одежда, оружие, доспехи. Всё повторялось, вплоть до вмятин на нагруднике. Заметив смущение человека, двойник ухмыльнулся, обнажив желтоватые зубы. Они были такие же неровные, как и у Андрея. «Сейчас сам узнаешь, каков ты в бою», – хмыкнул оборотень и, сделав пару его фирменных взмахов мечем, пошел на человека в атаку.
Убить самого себя оказалось совсем не просто. Силы – равны, мастерство – одинаковое. В один из моментов Андрей даже подумал, что ему – крышка. Но девица с крыльями над левым плечом, оказалось, давал преимущество в бою: почти идеальный соперник упал на колени, выронил меч, закрыл голову руками, а потом посмотрел на человека. Глазами пацана-подростка, Пашки, младшего брата Андрея.
– Нежить подлая, – заорал воин и поднял меч.
– Не убивай, – вскрикнула бледная девица над плечом. Но меч уже было не остановить. Юноша и богиня победы исчезли одновременно. Исчезли и решетки на всех туннелях. Андрей остался один в темноте. Куда идти, он не знал.
Ему предстояла еще финальная битва в капище. Если удастся одолеть того, кто прячется в темноте, то… Говорят, там жуткий монстр: мерзкое чудовище, отец лжи и зла, многорукая тварь, чьи длани обагрены кровью невинных. Минотавр и Горгона по сравнению с ним – наивные грёзы юных дев. Пусть эта крылатая крошка над левым плечом не изменит Андрею сегодня, тогда нынешняя ночь станет последней в битве Добра и Зла. И он него, от Андрея будет зависеть, каким мир проснется завтра. Но куда же идти? «Неважно, – решил будущий спаситель мира, – это же последний уровень». Но не смог двинуться с места.
Тело больше не слушалось. Не реагировало на команды, не управлялось ни мышью, ни кнопками курсора. Фигура воина застыла в неестественной позе: полушаг вперед, полувзмах меча.
– У, завис, гад, – Андрей в сердцах нажал три волшебные кнопки «ctrl+alt+delete». Экран послушно погас, затем засветился вновь до одури умиротворяющей стандартной заставкой «Винды». На душе у Андрея стало тоскливо, а в голову лезли одни банальности о компьютерах, как о второй реальности, и о надвигающемся зачете по органической химии: «Еще мгновенье назад в твоих руках была власть решать судьбу войны добра и зла, а теперь ты просто ночной сторож на подмене в заштатной прачечной маленького Мухос… городишки. Какого хрена ты играешь в игры, а не учишь химию, Андрюха? Ты же губишь свою жизнь, как говорит мама».
За окном шел дождь. Он нашептывал что-то земле. Наверное, что-то неприличное, потому что та таяла и раскисала. Как и настроение Андрея. Парень выключил комп и совершенно бездумно минут пятнадцать пялился в дальний угол вестибюля, в котором коротал время дежурства за игрой во «Врата Ужаса». Сейчас, после проигрыша, ему не хотелось ничего. Совершенно ничего, даже спасать мир, как он мечтал в детстве и в компьютерной игре. Андрей склонился к столу, положил голову на локти и слушал дождь. Он пытался услышать, что такое тот рассказывает. Дождь шепчет земле истории о небесах, как уверяет одна страшная с виду бабулька, соседка парня по коммуналке. Их нужно только уметь услышать.
Бабка Лида – настоящий Божий одуванчик. Причем уже лет двести, судя по виду. Дунь – она и рассыплется. Сорвет ветром с ее головы светлый платочек, и душа тело покинет, наверное. Отлетит ее душа на небо, к дождям, что сказки земле рассказывают. Хотя, кто ее знает, довоенные бабки, они крепкие, нас всех переживут.
Андрею вспомнилось их первое знакомство. Он только на накануне снял комнату в двухэтажном мазаном бараке, бывшем некогда офицерским общежитием. Сейчас – обычная коммуналка с общей кухней и удобствами в конце коридора. В конце такого коридора в темноте они и столкнулись. Андрей даже выругался сквозь зубы, от неожиданности, конечно, не со зла, не со страху. Хоть и вид у бабки был устрашающий: поллица в ошметках и глаз стеклянный. Карга – каргой. Соседка по секции оказалась. Потом парень с ней и здороваться-то боялся. Мы же зачастую судим о человеке по его внешности. Бывает, что и не обманываемся. Но баба Лида – не тот случай. Ей бы стихи писать. О сказках дождевых струй, что шептались за окном в ночи.
Понять смысл сказанного дождем сегодня Андрею снова не удавалось. Он, как и много раз до этого, слышал лишь монотонный шум, и, в конце концов утешил себя тем, что учится не на лингвиста, а на химика, а значит нет у него способностей к языкам. Хоть и интересно это было бы: понять, о чем рассказывает дождь. Но, не судьба. Нет у Андрея в судьбе ничего интересного. С этим и заснул молодой ночной сторож прачечной «WHITE» в ночь Страстной пятницы перед Пасхой.
Проснулся он в полной темноте, от знакомого, но постороннего звука. И это был не дождь за окном.
Анальгин
На прошлой неделе бабе Лиде исполнилось семьдесят. Исполнилось тихо, незаметно. И настоящим подарком в тот день была ясная солнечная погода. Такая яркая, что, казалось, солнце звенело в зените. Накануне ночью южный ветер разогнал метлой бледные тучи, что висели над городом не первый день и казались вечными. И весеннее утро улыбалась Лидии, день ласкал предчувствием теплого лета, что не за горами, вечер был тихим и свежим как яблоневый цвет. Ночь несла покой. Другого подарка не нужно было одинокой пенсионерке. Других и не было.
На следующий день тучи снова сомкнулись над крышами серых пятиэтажек. Но это были совсем не те тучи. Через них солнце уже даже не просвечивало, такими они стали плотными. Беременными дождем. Все кости начинало потихоньку выкручивать: верная примета – дождь пойдет через пару дней. "Значит, пора идти в аптеку", – со знанием дела подумала баба Лида. Она не могла допустить бреши в своей круговой обороне от боли и дождя. Ее оружием, ее крепостной стеной, ее "зонтиком" уже давно стали аптечные стеклянные пузырьки. Надо спешить. Старухе не нужны неприятности.
В непогоду болят старые переломы и зубы, которых давно уже нет. "Фантомные боли", – говорят Лидии врачи и прописывают спазмолитики и седативные.
– С вашим сердцем вам нельзя принимать анальгин, он влияет на сердце, – щебечет молоденькая врач-кардиолог.
– С вашим болевым порогом обязательно нужно обезболиваться, – солидно басит невропатолог и выписывает новые лекарства.
– С вашей пенсией вы можете позволить себе только валерьянку, – шутит краснощекая аптекарша "в самом соку" и продает ей дешевые лекарства "по ветеранским льготам".
– С вашим отношением чудо, что я вообще живу, – ворчит баба Лида, перекладывая кулек с аптечными "гостинцами" в свою "походную" сумку из плащевки.
"Гостинцы" зачастую бывают с истекающим сроком годности. Среди них частенько находится анальгин в бумажных пачках. Таблетки при вскрытии уже отдают желтизной. Зато валерьянка – в маленьких пенициллиновых пузырёчках. Как игрушка-погремушка для малыша, которого у Лиды никогда не было.
Бабке Лиде нравится зажать такой пузырек в ладони и потрясти. Таблетки весело звенят и на душе легче. Она никогда не выбрасывает аптечные пузырьки.
Ее комната в коммуналке полна склянок, пузырьков и пакетиков от лекарств. Больше всего она любит цветные пузырьки: отражения от них тоже цветные. Она расставляет стекляшки на полках у окна и на подоконнике и солнышко играет на их пыльных боках, когда заглядывает в ее окно. Бывает и солнечные зайчики пляшут на стенах: белые, коричневые, почти красные. Лиде в такие минуты кажется, что она внутри калейдоскопа и ей весело от этого. А зеркал в ее комнатке нет. Она ненавидит зеркала. Даже в обтрепанном кошельке в шелковой стенке на месте вделанного зеркальца аккуратная заплатка из черного сатина. Края обшиты через край черной ниткой.
Лида пьет "седативные" и "спазмалитики" в дождь. Когда всё крутит и выламывает и боль такая, что ни сесть, ни встать. Когда хоть на стенку лезь и даже дыхание перехватывает. Когда слезы наворачиваются на глаза. И если не выпить таблеток, приходит Он. Ее личный ангел-мучитель. Если дождь, боль и слезы, он почти всегда приходит. И нет для одинокой Лидии большей радости, чем видеть его, и нет большего горя, когда он уходит. Глупая, она не может радоваться, тому, что вместе с ним уходит и боль ее тела. Лида знает: как только последняя слеза соскользнет с ее ресниц, как только взгляд её обретет ясность, ангел исчезнет, растает как слезы под дождем. И будет пусто: нет боли, нет его. Нет ангела, нет боли. Ничего нет. Словно ты умер.