Страница 8 из 10
– Ладно, хорош разводить бодягу, будет вам сегодня и прокурор, и адвокат, и начальство, и какава с чаем. С обеда ждите.
Он развернулся и, тяжело раскачиваясь, вышел. Когда он хлопнул за собой дверью, Мокий Аксенович истерично вскрикнул:
– Испугался гад? Тля кукурузная, сейчас бы мы тебя, как соплю зеленую, размазали по стене. Кровопийца, Муссолини, Пиночет… – он нервно захохотал, – Получил укорот, ирод пенсильванский? Беги, беги, будешь знать!
– Да уж, повезло, – саркастически хмыкнул Анисим Иванович, и, возможно, лишь Борис Глебович догадался, что тот имел в виду. Умен мужик, ничего не скажешь! Как видно, не было у Порфирьева санкции на кровавую разбору, а уж малой кровью, дай он себе волю, у них бы не обошлось…
До завтрака сенатовцы очищали от грязи профессора и составляли петицию для прокурора. До обеда исправляли ее: у каждого имелись собственные претензии и дополнения. А в три часа пополудни прибыли обещанные администратором официальные лица…
Облаченный в строгий черный костюм Нечай Нежданович явно нервничал и то и дело поправлял яркий красный галстук. Похожий на суслика субъект в сером костюме, что-то объяснял ему, тыкая пальцем в стопку документов. Вероника Карловна, наряженная в светлый костюм, как белая ворона, прогуливалась у стен Сената, внимательно их оглядывала и, словно, примеривалась клюнуть. Рядом с Прокловым переминался с ноги на ногу Порфирьев. Уткнувшись глазами в землю, он попеременно постукивал себя по ляжкам, выбивая какой-то ему лишь ведомый мотив. Чуть в стороне с мрачным видом стоял Митридат Ибрагимович. Исподлобья он кидал грозные взгляды на взволнованно переговаривающихся сенатовцев, пока не пуская вход свое грозное оружие. Борис Глебович торопливо метался мыслями, пытаясь выдумать сколько-нибудь надежную защиту против этого главного калибра. «Не кролики же мы, в конце концов, а он не удав, – успокаивал он себя, – не захочу поддаться, не поддамся».
– Господа, – Нечай Нежданович поднял руку, прося тишины, – я понимаю ваше безпокойство и, тем не менее, взываю к вашему разуму. Не стоит совершать не обдуманных шагов. Ведь вы пожилые люди, поберегите здоровье, в конце концов. Надеюсь, все недоразумения разрешатся. Вот рядом со мной, – он указал на сусликообразного субъекта, – стоит представитель прокуратуры, Мстислав Сергеевич Кобезов, вы можете задать ему свои вопросы, изложить жалобы. Прошу!
– Спокойней, господа! – Мстислав Сергеевич улыбнулся, обнажив мелкие зубы грызуна. – Как я понял из документов, вы добровольно на безвозмездной основе, повторяю, добровольно, передали свое недвижимое имущество Фонду «Счастливая старость». И данная алиенация3, согласно договоренности сторон, обратного хода не имеет. Это же касается и ваших пенсий, которые вы, опять же добровольно, согласились переводить на специальный счет. Таковы юридические последствия взятых вами на себя обязательств. Мною была проверена вся документация, и я могу доложить вам следующее: никто ни в какой степени не злоупотребил жестом вашей доброй воли, ваше имущество было заложено в различных банках, и на полученные средства было приобретено сорок два вагона с медикаментами, продуктами питания и предметами первой необходимости для пострадавших от землетрясения на острове… – Мстислав Сергеевич запнулся, заглянул в какую-то бумажку и прочитал по слогам, – Бор-не-о. Борнео! Понятно?
– Малайский архипелаг, Индонезия, – проворковала Вероника Карловна и всхлипнула, – Бедные люди, как им там досталось!
– Вот-вот! – поддакнул Мстислав Виленович, – им досталось, а вы, вы проявили гражданское сочувствие и, не побоюсь этого слова, подвиг. И я уверен, что сограждане еще оценят этот ваш безпримерный поступок. Спасибо вам!
– Как это спасибо? – дрожащим голосом спросила Аделаида Тихомировна. – А как же мы? Как же теперь нам?
– Ну, тут вы можете не безпокоиться, – Мстислав Сергеевич опять одарил всех улыбкой, – уважаемые и ответственные люди заверили меня, – он посмотрел на Проклова, – что, не взирая на то, что Фонд не имеет по отношению к вам никаких, повторяю, ни малейших, обязательств, вас не оставят на улице, так сказать, а обезпечат вам комплекс необходимых для нормального существования услуг.
– Это что же, по-вашему, нормально? – Васса Парамоновна, споткнувшись, шагнула вперед и обвела рукой стены Сената. – А этот? – она указала рукой на Порфирьева. – Он же к нам пытки применяет…
– Ну, это вы бросьте, – оборвал ее Мстислав Сергеевич, – это еще доказать надо. У меня есть информация, подтвержденная, так сказать, неопровержимыми фактами, что сегодня ночью гражданин Порфирьев, рискую жизнью, спас от смерти некоего… – он опять стал копаться в своих бумагах.
– Мил человек, он его так спас, что прохвессор чуть Богу душу не отдал, – подала голос бабка Агафья, – мил человек, ты уж разберись.
– Повторяю, – Мстислав Сергеевич сделал строгое лицо, – клевета является уголовно наказуемым деянием. Не надо сгущать краски, иначе… Доброе расположение со стороны администрации имеет, так сказать, предел. Они могут отказаться от добровольно взятых на себя обязательств по вашей опеке, и вы, простите, окажитесь у входа в подвал. Участь бомжа, так сказать, весьма нелегка. Уверяю вас! Да и что это такое, в конце концов? Вы добровольно оказали поддержку нуждающимся бедным людям, никто вас, простите, в зад не толкал, а теперь цинично выдвигаете претензии к тем, кто вас пожалел и приютил. Ведь ваше содержание стоит немалых денег. Договора подписали? Подписали! Кто ж теперь виноват?
– А где можно поглядеть на эти договора? – прозвучал вопрос из толпы пенсионеров, и Борис Глебович узнал голос Анисима Ивановича.
– Что вы сказали? – Мстислав Сергеевич непонимающе взглянул на Проклова. – Как это где?
– Случилось некоторое недоразумение, – замялся Нечай Нежданович, – им не успели выдать договора. Но сейчас же, господа, вы все получите на руки свой экземпляр. Сейчас же! Вероника Карловна, распорядитесь!
– Ну, вот видите, – развел руками Мстислав Сергеевич, – все вопросы разрешены, недоразумения, так сказать, улажены. Претензий, надеюсь, ни у кого не осталось. У вас есть претензии, Нечай Нежданович?
– Нет, – Проклов оглядел сенатовцев и укоризненно покачал головой, – Я не держу ни на кого зла. Более того, считаю, что отныне все наши разногласия в прошлом. Нам еще жить да жить вместе. Не так ли, господа пенсионеры?
Борису Глебовичу показалось, что он слышит многоголосый хор, исполненный отчаяния и боли, способный обрушить горы, да что там горы – само небо. Но весь этот ураган боли не нарушил повисшей тишины, которая и существует только для того, чтобы скрывать самые громкие, самые отчаянные и страшные мысли. О, если бы кто-то мог заглянуть в эти мысли! Сейчас! Борис Глебович ужаснулся и почувствовал, что слезы прожигают ему глаза. Еще мгновение и они обнаружат себя, выкатятся наружу… Нет! Он, что есть силы, сжал веки и закрыл лицо ладонью. Из темноты, заляпанной медленно плывущими огненными пятнами, он слышал, как распинается Проклов, живописуя перспективы жизни сенатовцев; не видя его улыбку, он явственно чувствовал ее слащавую лживую отвратительность… «Господи, за что мне?», – он отнял от глаз руку, посмотрел в небо и опять зажмурился от удара солнечного света.
– Да, есть во мне чувство вины, – продолжал разошедшийся Проклов, – очень большие надежды я возлагал на нашего главного специалиста Митридата Ибрагимовича Авгиева. Мне думалось, что он сумеет найти нужные слова и убедить вас в правильности вашего выбора. Убедить окончательно, что б не было ни у кого сожалений. Я ошибся: Митридат Ибрагимович не оправдал наших надежд. И вот результат – сегодняшнее недоразумение, – Проклов повернул голову, и Борис Глебович заметил, как скрестились взгляды гендиректора и главного консультанта. Шпага Авгиева оказалась острее и жестче: Проклов вздрогнул, будто его ударили в грудь, и отвел глаза.
– Ладно, – он скривился, – сейчас я предоставлю господину Авгиеву возможность, так сказать, реабилитировать себя. Быть может, сегодня он сумеет быть более убедительным, наконец-то успокоит все бушующие страсти и рассеет ваши заблуждения. Господин Авгиев, вам слово.
3
Операция, ведущая к изменению владельца акции, капитала, ценности (продажа, передача и т.д.).