Мимо радуги

– Танька, – задаю я вопрос подруге, – скажи: что делать?

– Да, она у тебя конкретно погнала. Если бы моя мать такое устроила, я бы, наверное, вышла в окно! – заявляет Танюха. Она всегда меня поддерживает. Пусть и не дает совета, но это ведь и не главное в дружбе.

Вскоре к нам подсаживаются девчонки из нашей школы, с которыми мы иногда тусим. Они тоже с пивом – мы начинаем выпивать вместе.

А примерно через полчаса подходят Толстый и Шпала. Они несут коктейли "Казанова" – то еще забористое дерьмо.

– Ну что, пацаны, узнали, что там с Черным? – спрашиваю я.

– Да вот, как раз оттудова и идем, – говорит Колян-Шпала. – Там какой-то кипиш, в натуре. Из-за ляпки пацана напрягают по полной! Тут не все так чисто: по-любому хотят на него висяк оформить. Ну а че? Удобно! Черный из детдома, родни нет, приводы уже были. Короче, присядет он, по ходу.

– Лишь бы мокруху не повесили, – рассуждает Танька, – или растление какое. Он же уже совершеннолетний....

– Да кто этих мудил знает! – восклицает Толстый. – Помните, когда Сергеича, бомжару нашего местного, закрыли за грабеж? Там ведь всем понятно было, что он на ногах-то еле стоит, какой там грабеж? Тем более вооруженный. Но мусорам было по барабану.

– Да Сергеич только рад был, – говорит Колян, – в тюряге тепло, кормят, и вообще ништяк для него. А Черный-то нормальный парень!

– Ладно, может, все еще наладится, – успокаиваю я парней. Сама-то я этого Черного толком не знаю, в садик он заходит редко, да и то в основном молчит. Но все равно жалко человека.

Примерно через час к нам присоединяются Саня с Никитой. Танька без ума от Сани, но не показывает ему свои чувства, как ей кажется. На самом же деле, стоит только ему появиться на горизонте – моя подруга сразу превращается в умственно отсталую: ржет невпопад, взвизгивает не к месту, даже меняет голос. И самое мерзкое – начинает жевать волосы. Трансформация происходит так быстро, что я иногда раньше встречаю дегенератку в лице своей подруги, а уж затем замечаю, что Саня идет. Ну и кому же захочется встречаться с такой идиоткой?! Вот он и не обращает на нее внимания, хотя по-любому в курсе, что нравится ей.

А Никита уже давно клеится ко мне. Мы знаем друг друга с самого рождения: наши мамы вместе ходили беременные, мы играли в одной песочнице, вместе отмечали дни рождения. Он всегда защищал меня от других ребят. А еще помню случай: когда пошла мода на фишки с покемонами, и каждый мечтал собрать всю коллекцию, Никита решил подарить мне все свои фишки, целый пакет. Наша дворовая компания обалдела тогда от этого поступка – ведь фишки были чуть ли не смыслом жизни, нашей валютой, нашим состоянием, которое мы оберегали и пытались преумножить. За фишки выполняли желания, за фишки продавали ценности, покупали власть и расположение. И вот он решил отдать мне свою коллекцию, которую так долго собирал! Я не смогла тогда принять такой ценный подарок, а Никита долго ходил расстроенный из-за этого. Девчонки сказали, что я отказалась от фишек, потому что дура. Взяла и с ними бы еще поделилась. И вообще нехорошо парня так динамить. По их логике, если мужчина готов на такой подвиг, то дама непременно должна наградить его поцелуем и быть благодарной навеки. Смешно, ей богу! Но я никогда не рассматривала Никиту на роль своего парня, ведь он стал чем-то большим – почти братом.

Стало холодать. По вечерам в конце сентября сидеть на улице уже не так приятно, как летом. Мое тело начинает предательски трястись.

– Замерзла? – спрашивает Никита. – У тебя кончик носа покраснел. – Не дожидаясь моего ответа, друг надевает мне на плечи свою куртку.

– Спасибо, Никитос, – простукиваю зубами благодарность.

Саня рассказывает про какой-то ржачный фильм, который они с Никитой сегодня посмотрели:

– И там, короче, кассета была, которая убивает всех, кто ее посмотрит! И там телка такая стремная говорит: “Семь дней, тебе осталось семь дней!”, – последнюю фразу Саня хрипит не своим голосом и неестественно таращит глаза.

Танька хихикает и похрюкивает, пока Саня описывает киношные сцены.

– Ну, там весь фильм – это, короче, пародия на другие фильмы, типа на "Звонок" и "День независимости". Мы с Никитосом устали ржать, отвечаю! Посмотрите обязательно – вы офигеете! А еще там такие буфера у Памелы Андерсон! Я думал, они лопнут в конце фильма!

– Ой, ты такой смешной, – Танька жует прядь своих красных волос, – мы как раз с Аленкой собирались что-нибудь посмотреть. А вот сегодня придем ко мне и посмотрим!

– Танька, у тебя ж кассеты нет, – напоминаю я.

– Ну мы придумаем что-нибудь, – слегка краснеет Танька, – в прокате возьмем!

– Так, кто-то, кажется, нажрался, – ржет Саня. – Танюха, какой прокат? Он уже давно закрылся!

Все смеются. Танька тоже начинает припадочно ржать, не забывая похрюкивать.

Девчонки, что сидели с нами, допили свое пиво и ушли. А я еще больше налегаю на "Ячменный колос", чтобы позабыть о сегодняшнем дне и предстоящих переменах.

***

Мысли, спотыкаясь, беспорядочно скачут в моей похмельной голове. Что вчера было?

Проснувшись в уличной одежде на пыльном старом паласе, я замечаю Таньку, которая спит у себя на тахте. Ее рот открыт и извергает жуткий храп. Если бы я не пила вчера вместе с ней, я бы подумала, что пора звонить в больницу, ставить на уши Танькину мать и мысленно прощаться с подругой. Но все в порядке – она всегда храпит, как старый пердун, если накануне изрядно накидается.

Я пытаюсь расчесать свои волосы пальцами, но это оказывается невозможным: вспоминаю, что вчера моя шевелюра была облита вонючим пивасом, который какой-то придурок вылил мне на голову. Даже не помню, как это произошло. Я вообще плохо помню минувшую ночь.

Мы смеялись, шутили, горланили песни. А потом… В памяти лишь мутная карусель из фрагментов: смех, кто-то дерется, пиво в волосах, Танькин подъезд, ее палас, безуспешные попытки найти постельное белье и глубокий сон.

Старенький будильник на тумбочке возле Таньки заводит свое мерзкое "пи-пи-пи-пи", которое тут же отзывается жутким стуком в моих висках. Уже 11 часов утра.

– Блин, пора убираться! Скоро мамка со смены придет! – Танька пытается пальцами разомкнуть глаза. – А я вчера такой срач устроила, она точно в ярости будет.

– Да ладно, в первый раз, что ли? – говорю я, – щас голову помою и мы за десять минут марафет наведем, теть Марина ничего не заметит.

Быстро мою волосы в раковине Танькиным шампунем. Пока сушу, она уже принимается за уборку. Отложив фен, подключаюсь к марафету и я.

Как и говорила, порядок мы навели очень быстро. Немного привели в порядок и себя: я еще раз как могла расчесала волосы и собрала их в хвост. Перегаром вроде не пахнет, но мы открыли окна настежь на всякий случай. Теперь в оставшееся время до прихода Танькиной мамы мы печем блины, чтобы порадовать уставшую после ночной смены теть Марину.

Минут через пятнадцать Танькина мать уже стучится в дверь. Мы встречаем ее с самыми милыми лицами, профессионально замаскировав дичайшие похмелье. Усаживаем ее за стол, ставим блины. Танька включает чайник.

– Ой, девочки, ну вы у меня умницы! – Танька не часто делает что-либо по дому. Так что в голосе ее матери слышны неподдельные нотки радости.

– Это Аленкина идея, я к вам в повары не нанималася, женщина. – в шутку, но как-то все равно резко расставляет точки над “i” Танюха.

В открытое окно смотрит солнце, прицельно жаря мне щеки. Днем все еще тепло. В чайнике начинает бурлить вода.

– Алена, мне звонила твоя мама, она очень переживала, плакала, – сообщает мне теть Марина. – Я ее успокоила, сказала, что ты у нас переночуешь, а завтра пойдешь домой. Что у вас произошло?

– Да ничего, – я стараюсь изо всех сил не выдавать эмоций. Вспоминаю о вчерашнем заявлении матери. Кровь наполняют гнев и обида, хочется кричать и плакать. – Просто поругались, теть Марин, обычное дело.

Танька достает кружки и рассовывает по ним пакетики с чаем Нури.