Пациентка

И я это делаю самой собой. Своим светом, который и есть я. Но как именно – не могу объяснить. Понимаете? – Она замолчала и с надеждой посмотрела на него. Он одобрительно кивнул. Она выпрямила спину и вдохнула.

– Ну это как дыхание. Делаешь вдох, и в организме появляется кислород, и ты можешь жить. Так и здесь. Мне страшно, но я подлетаю к этому страшному, делаю вдох… и вхожу в его глубину. И тогда это черное пятно исчезает. Паф! – Ему показалось, что в него полетели брызги. – И оно лопается как пузырчатая пленка, из которой выкачали воздух. На его месте не остается ни-че-го. Хотя… нет. Остается свет. – Она закрыла глаза и медленно произнесла:

– И мне кажется, что теперь это место будет заполняться чем-то прекрасным.

Немного помолчав, она продолжала:

– И еще помню, да. Вот это самое страшное – надо прикоснуться к ним… Представьте, что видите перед собой что-то очень неприятное. Они как копошащиеся черви. Слепые. Дурно пахнущие. С большими ртами, из которых торчат острые зубы. Они чуют мое приближение, разевают пасти и извиваются еще больше. Они не выносят света. Им дико страшно. И я тоже пугаюсь. Меня тошнит от страха и отвращения. А мне нужно… их пожалеть, что ли… Вот это самое важное и самое трудное. Нужно, чтобы внутри родилось нечто, что растворяет брезгливость.

Я бы сказала – любовь. Или сострадание.

Она снова задумалась, приложив ладонь к губам. Посмотрела на него пронизывающим взглядом. Он профессионально отметил: «Взгляд ясный, не блуждающий, не горящий». Ему стало немного не по себе.

– Но эти слова сейчас так затерты, мало что передают. Их истинный смысл знают только бодхисаттвы. Возможно, лучшее слово – понимание. Или принятие, что, в сущности, одно. Мы принимаем то, что понимаем. Даже если не принимаем. Как ни парадоксально это звучит.

И она продолжила, не отрывая от него взгляда:

– А если мы не понимаем, в нашем сознании этого как бы нет, и мы не можем принять. Поэтому всегда нужно стремиться к пониманию. Я не очень путано изъясняюсь?

– Нет-нет, все хорошо, продолжайте. – Он откинулся на спинку кожаного кресла, снял очки и положил их на стол. Золотой жук дернул лапками и застыл. В глазах Сергея Борисовича расплылся ее мягкий силуэт. Она сидела совершенно спокойно. Не дергала ногой, не теребила платье. Кисти, сложенные лодочкой, покоились внизу живота. Он нее исходило невероятное умиротворение, которое он никогда не наблюдал у других пациентов. Он почувствовал, как расслабляется лицо.

– И вот так я летала, летала… и вдруг столкнулась с пространством, от которого ну просто невыносимым ужасом веяло. Никогда в своей жизни, ни во сне, ни наяву я не испытывала такого бездонного ужаса. Это не просто страх, что тебе сделают больно. Ну или что ты встретился с чем-то противным, что разъедает твою душу. Это УЖАС. Неподвластный разуму леденящий ужас от того, что тебя поглотит этот антимир, вберет в себя. А у меня не хватит света, чтобы заполнить эту тьму. И тьма убьет меня. И станет сильнее в два раза, за счет моего света, которым она напитается. И мир содрогнется, потому что будет огромный перекос. Насилие, беспамятство, страдания поглотят души. А я погибну и больше не смогу возродиться, и восстать из пепла. Меня не будет. Никогда. Ни в какой форме, ни в тонкой, ни в супертонкой.

Наступила пауза. Он почувствовал ком в горле. Этот ужас был ему знаком. Перед внутренним взором на мгновение промелькнуло алебастровое лицо умершей матери. Пациентка медленно продолжила, давая себе и ему время прожить смысл слов.

– Это ад, как его люди представляют, только еще хуже. Христос ходил в ад, он спас души грешников и затем вознесся. Орфей ходил в ад. И вернулся. Великие души прошли это испытание. Но смогу ли я… Меня трясло.

И я так испугалась, что захотела убежать от него. Я перед лицом этого ужаса отступила. Я побоялась, что не справлюсь. И тут же «проснулась» – но не в этой реальности, а как бы в промежуточной. Там я осознала, что все это был сон, и что я проснулась не до конца, и что важно решиться и «заснуть» опять в то страшное место. Хотя… был и выбор проснуться окончательно сюда. Выбор всегда есть, понимаете?

Он мрачно кивнул. Выбор всегда есть, ну-ну. Он сам так постоянно говорит пациентам. Чтобы мотивировать их к действию, к развитию. А вот какой выбор у ребенка, когда на его руках умершая мать и ничего невозможно изменить? Только годы спустя, на третьем курсе, он понял, что была врачебная ошибка и его мать могли бы спасти, если бы диагноз был поставлен верно и ее отправили бы в клинику. Но даже знание психиатрии не могло перебить укоренившееся с детства мучительное чувство вины и невыполненного долга.

Ему было странно, что снова так больно. Ведь казалось, что он все уже проработал, научно объяснил, протерапевтировал. А эта женщина как будто дотронулась пальцем до зияющей раны.

– В этом месте между мирами я оказалась в какой-то пещере. Что-то типа грота, – продолжала пациентка, и он заставил себя слушать. Или сделать вид, что слушает. Частью сознания он был погружен в свою боль. – А за пределами пещеры – грохот и жуткий стон. Как будто снаружи идет война, там много боли, оторванные конечности, люди истекают кровью. Это, наверное, самый понятный для человека образ – война. И нужно выйти в пространство войны не для того, чтобы бороться со злом или защищать себя, а чтобы отдать себя и тем самым изменить двойственность мышления.

Мы же привыкли все делить на черное-белое, плохое-хорошее, тот умный, а этот дурак. А вот не делить на добро и зло сложно. Победить, не борясь, это, знаете, требует глубокой веры. Если честно, то очень страшно. Понимаете? Это не просто страх погибнуть, а страх еще больше ухудшить состояние Земли. Это очень большая ответственность.

При слове ответственность он вздрогнул, словно проснувшись.

– Если тьма меня поглотит, я подведу своих. Путь, который люди прошли до меня, сотрется. Люди забудут Озириса, Иисуса, Кришну. Их сердца закроются для любви на долгие времена. Понимаете?

Сергей Борисович незаметно вздохнул. Без Иисуса не обошлось, как обычно. Спаситель на спасителе. И почему же столько страдания в мире? Мягко кивнул: продолжайте, пожалуйста.

– Но все-же я согласилась опять туда нырнуть. Я почувствовала, что сумею. Что надо попытаться. Что я должна вернуться и доделать свою работу. Что я не смогу по-другому. Жить не смогу, если не попытаюсь. Буду казнить себя. И я сжалась в комок и… и шагнула из «грота» к тому страшному. Нырнула в бездну. И вы знаете… Я попала совсем в другое место. Там было несколько человек, и кто-то мне говорит: «Хочешь посмотреть на тело Иисуса? Его только что сняли с креста».

Я посмотрела, мельком, взгляд словно сверху, и мне было тяжело и неприятно смотреть. Я видела, как из физического выходит тонкое тело, но оно было неописуемой формы. Не «человеческой». Я чувствовала, что не надо туда смотреть, нельзя, не хорошо это. Это очень интимный момент.

Я отлетела в сторонку. Неожиданно пространство передо мной стало меняться, заколыхалось, и все тело мое завибрировало, и я поняла, что Он здесь, со мной, а не там, на кресте. Что он – Живой, а не мертвый. И такая мощная от Него шла сила – а я видела только колебания пространства, оно как будто размывалось перед глазами, что я опустилась на колени и закрыла глаза. И тогда кто-то подошел и меня благословил – на лбу крестик нарисовал. Я настолько явно почувствовала это кожей, что у меня и сейчас лоб горит, когда я это описываю. Благодать и слезы… Я была так счастлива! Это был Он, сам Иисус. Вы понимаете?

– Да, понимаю, – сказал он почти механически. Он понимал мало. На что это похоже? Сновидческая иллюстрация катабасиса9? Сошествие в ад, чтобы привнести туда свет и спасти души грешников? Мифологический мотив катабасиса присутствует во многих архаических преданиях и сказаниях. Он обычно связан с трансформацией героя, с неким посвящением.

Но то, о чем говорила эта женщина, описывая мельчайшую деталь своего сна, каждое переживание души, не было похоже на известные ему сказки и легенды.

9

Катабасис (греч.) – сошествие в ад (лат.descendus ad inferos), мифологема, возникшая в эпоху развитого земледелия. Предшествует анабасису – «восхождению». Вместе катабасис и анабасис лежат в основе некоторых ритуалов, например, Элевсинских мистерий (Википедия). Во многих мифах и религиях герои спускались в преисподнюю, чтобы спасти близких людей (Геракл, Гермес, Орфей) или возвестить благую весть грешникам (Иисус).