Страница 2 из 9
– С поцелуями у французов тоже всё в порядке, – оценив реакцию подтрунивал над товарищами Иван Ермолаев. – Мужья жён целуют с удовольствием, и в губы и даже между ног вылизывает. Там кстати тоже губы имеются, половые. Называется это, куннилингус.
– Тьфу ты! Это уже слишком!
– Да они там во Франции вообще чокнутые, потому для них не слишком!
– Ха, ха, ха, ха!
– А ещё у них есть такая поза, называется шестьдесят девять, – решил добить Иван товарищей последним аргументом. – Это когда один ложится на другого валетом. Она у него сосёт, а он ей лижет.
– Хватит Иван гадости говорить, тьфу! У нас вот курева последняя папироска и пиво заканчивается.
– «У павильона «Пиво-воды» стоял советский постовой, – вдруг затянул песню Ермолаев, – он вышел родом из народу, как говорится, парень свой*»
– «Ему хотелось очень выпить, ему хотелось закусить, – подхватили песню из-за стола, – и оба глаза лейтенанту одним ударом погасить»
«Однажды утром он сменился, с друзьями выпил «жигуля»
И так напился, так напился – потом не помнил ни фига.
Деревня старая Ольховка ему приснилась в эту ночь:
Сметана, яйца и морковка, и председателева дочь…
Затем он выпил на дежурстве и лейтенанту саданул.
И снилось пиво, снились воды – и в этих водах он тонул.
У павильона «Пиво-воды» лежал счастливый человек.
Он вышел родом из народу, ну, вышел и упал на снег»
(* – песня на стихи Глеба Горбовского, 1960 год)
– Какой ещё снег? Жара стоит невыносимая, так что без пива не обойтись. Кто «гонцом» слетает, наконец? – в надежде на само-объявленного добровольца прозвучало из-за стола.
– Как какой снег? Посмотри в своё окно – всё на улице бело!
Уставших после ночной смены мужиков «развезло», и они уже начали барагозить. И действительно, заволакивая всю округу, за окном кружил вихрь из надоедливого тополиного пуха.
– И кто придумал эти тополя высаживать? Пух во все щели лезет, в глаза, в нос и в рот. Тётя Глаша соседка, когда полы моет, только матерки и слышны. Один вред от тополей этих.
– Ага, и вспыхивает как порох!
– Я сегодня полсмены распредустройство от пуха очищал. А он ещё и с трансформаторным маслом перемешался, ваще взрывоопасная смесь получилась.
– Надо было клёнами всё засадить, и красиво и пуха этого противного нет.
– И рябины на-высаживать. И весной цветёт, и осенью красотища от красных гроздьев, и зимой птичкам подкормка хорошая.
– Мужики, может хватит о тополях этих, всё равно мы их не победим. А вот если гонца в магазин отправим, то жажду победим точно.
Но среди компании добровольцев так и не объявилось.
– А давайте в подкидного разыграем. Кто в дураках, тот и гонец в магазин. Гемеродромос значит, – вновь козырнул своей эрудицией Иван Ермолаев.
– А что такое гемеродромос? – раздалось из-за стола.
Все навострили уши желая узнать, что означает это новое слово.
– Гемеродромос, это, – поднял вверх указательный палец Иван, – это такая древнегреческая профессия, означает – гонец, скороход. Кстати, занятие это довольно почётное. Самый знаменитый гемеродромос, это Фидиппид, который принёс весть из Марафона о победе афинян над персами.
– Я пас! – тут же заявил Илья Пилюгин. – В карты я не играю и ничего в них не смыслю.
– Вот ты и будешь гемеродромосом, молодой, раз сразу сдался, а мы здесь пару партиек на интерес раскинем.
– Нет! «этого вы от меня не добьётесь, гражданин Гадюкин», – вставил Илья цитату из известного в те времена мультфильма о «врагах народа» эпохи сталинских времён. – Так просто я вам не сдамся. Сыграю, как смогу, вдруг удастся выиграть.
Как Илья не бился, как не напрягал мозг, как не включал логику, одолеть старших товарищей, по сравнению с ним картёжников со стажем, ему так и не удалось. После двух проигранных партий не пошла и третья.
– Вот тебе Илюха валет, вот тебе дама, вот тебе король, а вот тебе и погоны, гемеродромос ты наш! – закончил партию Слава Бородачёв, водрузив ему на плечи шестёрку червовую и шестёрку козырную бубновую.
– Ха, ха, ха! – наполнилась комната дружеским хохотом.
С напутственными словами: «Бери свежее, сегодняшнего розлива. С внутренней стороны этикетки должно быть написано не раньше, чем: 21.07.1961», – хозяин квартиры Иван Ермолаев вручил ему в дорогу брезентовую сумку с вшитой вовнутрь подкладкой из стёганного ватного одеяла. Столь необычная опция хоть и утяжеляла сумку, зато при переноске сохраняла прохладу пива даже в самый жаркий день.
На улице стоял невыносимый июльский зной. Особенно он ощущался после прохлады кирпичного дома, затенённого густой листвой высоких тополей. На женских особях этих деревьев уже созрели плоды-коробочки, которые как раз вскрылись в июле-месяце и из них ветром разнеслись семена с пучками тончайших волосков, называемых тополиным пухом.
Нагреваясь, воздух стремительно поднимался вверх от чего местами закручивались небольшие вихри из тополиного пуха и пыли. Над тополями ясное небо заслоняли источающие густые клубы торфяного дыма бетонные трубы недавно построенной городской ТЭЦ. Из недр густых крон деревьев доносилось дружное жизнерадостное чирикание воробьиных представителей пернатого сообщества, изредка перебиваемое хриплым карканье городских ворон.
Пара кварталов и вот заветный магазин, вот брезентовая сумка уже заполнена бутылками «Жигулёвского» пива. Там же уместились сигареты «Прима», «Лайка» и пара пачек папирос «Беломор канал».
В торговом зале магазина, если эту тесную комнатушку с прилавком можно назвать залом, духота стояла неимоверная, ещё хуже, чем на улице. В дополнение к общему зною сказывались жарящие сквозь стекло оконного витража горячие лучи солнца, отсутствие банального сквозняка и тепло, выделяемое компрессором холодильной витрины. Отоварив покупателя, продавщица, неопределённого возраста грудастая женщина с «химкой»* на голове и полным ртом золотых зубов, удалилась в подсобку.
(* – химическая завивка волос)
Пересчитывая сдачу, а остались ещё две рублёвые купюры, три пятака, десятчик и трояк, Илья обнаружил нехватку восьмидесяти копеек. Будь это его деньги, он может и плюнул бы на недостачу, но здесь деньги общественные. Чтобы хватило на выпивку Илья, как и все выложил последние крохи, так что восполнить недостачу было не чем, а слыть «крысой» перед мужиками, дело последнее.
– Женщина! – крикнул Илья в след продавщице, – Вы мне не всю сдачу вернули.
Не дождавшись ответа, Илья взял сумку и неуверенно приоткрыл дверь в подсобку.
– Женщина, хозяйка, ау-у!
В тесной подсобке с выстроенными в пирамиду деревянными ящиками и заваленным бумагами письменным столом продавщицы не оказалось.
Крутая деревянная лестница вела из подсобки в подвал. Из подвала подкупающе тянуло приятной прохладой – видимо, спасаясь от жары продавщица туда и спустилась.
– Женщина! Э-эй! Товарищ продавец, верните сдачу, – крикнул Илья уже туда вниз, в подвал.
Ответа так и не последовало. Илья спустился по скрипучей лестнице вниз и когда глаза привыкли к темноте осмотрел помещение. На полках были расставлены банки с мясными и овощными консервами, бутылки с винами, коньяком и водкой различных сортов, на крюках гроздьями развешаны сосиски, колбасы и прочие копчёности. Продавщицы не было и здесь. Деваться некуда. Выругавшись про себя, Илья выбрался наверх и прижав к груди наполненную покупками брезентовую сумку побрёл из магазина к дому Ивана Ермолая, где его с «драгоценным» напитком уже заждались мужикам.
«Ладно, – думал он про себя, – со следующей получки верну мужикам недостачу. Как-никак профессия имеется и руки растут откуда надо, так что заработаю»
Перебежав проезжую часть пустынной улицы, Илья на всякий случай обернулся и на удачу увидел на пороге служебного входа в магазин ту самую продавщицу, до которой буквально несколько минут назад пытался докричаться в недра подвала. Она стояла оперевшись плечом о косяк двери и, выпуская изо рта клубы дыма, курила папиросу. Опасаясь, что продавщица исчезнет вновь, Илья резко развернулся и кинулся обратно. Но как обычно бывает по закону подлости, вдруг откуда ни возьмись по совершенно пустынной улице промчался бортовой грузовик. Чтобы не попасть под колёса мчащегося транспорта, Илья отпрянул назад…