Одинокий

«Главное теперь – не сорваться. Деньжищи тут крутятся… Не выдержу, и, как минимум, лет на десять упекут. Кто за меня, сироту, заступится? Кремлёвские мальчики тут, конечно, копытом будут бить, идейки подкидывать, субподрядишки разные. Хрен вам. Что важнее, лишний миллион, хотя, когда он лишний бывает, или политическая карьера? Появился выбор. Выбор. Как бы не ошибиться. Стать популистом, народным героем можно. А потом ходить на митинги с теми бывшими, кто когда-то лопухнулся… Как, как? Крутиться. Но ведь это интереснее, чем у деревенских сотки тырить. Масштаб другой! А что-то я забыл совсем про свою главную проблему. Где банник? Я ведь у него, как заложник. Заложник. Нужно найти на него управу. Кто, кто, кто поможет?.. Синод наш? Архиепископ может подсказать. Начну с него».

VIII

Базаров никогда не любил своё губернаторское кресло. Вот уж пятый год он сидел в этом кабинете и ненавидел в нём всё: окна, двери, стол этот идиотский, старый паркет и даже портрет Президента в тёмной раме.

Прежний кабинетик директора Межрегионгаза был уютнее и спокойнее. Газ по трубам поступал вне зависимости от представлений клерков о его составе: природный и не природный, какая там у него формула, какие-такие свойства? Нет, одно свойство газа он точно знал – денежное. И служба там была понятна и необременительна: планы, совещания, командировки в Питер и между делом: охота, рыбалка, отпуск в красивых местах, отличная зарплата и вознаграждения.

И вот приказ сверху: надо посидеть в областной администрации и кое-что сделать для компании. Думал: год, ну два, а застрял на целых пять. Пять потерянных лет! Все эти областные дороги, поля, рейтинги, разбитые коровники, нищий бюджет и постоянный страх. Этого раньше не было. Чем ближе к пенсии, тем больше страха. И когда посчастливилось заполучить этот завод, заводик, если положить руку на сердце, по масштабам страны, свет в окошке зажёгся. «Сделаю, съеду, к чёртовой матери, отсюда. Буду каким-нибудь там сенатором, на худой конец, и плюс этот заводик. А тут такой облом. Это под меня копают, и в бой бросили этого упыря из района. Или я его в бараний рог сверну, или меня под зад коленом. Последний бой, он трудный самый».

Виктор Константинович ждал прихода Соболева. Сегодня. «Войдёт, сразу к стенке припереть и бить, бить, бить. Жаль, что только словами», – настраивал он себя.

– Глава администрации А-ского района Анатолий Дмитриевич Соболев, примете? – спросила вошедшая секретарша Маргарита Павловна, старый проверенный боец. Губернатор не любил заводить молоденьких девочек. Толку от них мало. Только расстройство.

– Да. Никого больше не пускать.

Он вошёл. Вошёл, как взошёл. Наглый, тоже готовый к драке и понимающий, что вдвоём они в одной области не уживутся.

– Добрый день, Виктор Константинович.

– Добрый, проходи, Анатолий Дмитриевич. Разговор будет у нас коротким и жёстким. Но, может быть, взаимовыгодным. Как повернётся дело. Ты – мужик не без головы, я тебя понимаю, засиделся в районе, гоняешь со своими братками по полям, кур доишь. Хочется масштабов. Но говорю прямо и чётко – завод оставь. Не знаю, как ты это сделаешь. Согласишься, помогу в отставку почётную уйти, ну и, соответственно, покумекаем о твоём карьерном росте. Не пожалеешь. Воевать со мной не советую. Соглашайся.

– С чем? С тем, что в области творится, в стране? Как я людям в глаза глядеть буду? Они у меня весь день вот так вот – на расстоянии вытянутой руки. Сердце давит.

– Ты что, опять, опять… Опять лапти обул? Ты и народ? Может, ты в Бога уверовал? Уверовал?

Губернатор приподнялся с кресла. Его начинало трясти. Первоначальный план рушился. Анатолий Дмитриевич понял: «Началось», и продолжил наступать на губернатора, удивляясь самому себе:

– Уверовал в Бога нашего и Святую Троицу. (А про себя: «Что я несу? Я – бандит по сути, в кресле, при власти».) Уверовал, как сотник. Сотник увидел Христа и уверовал. Вот и я работал на таких, как ты, а потом думаю: «Сколько можно гниль жрать? Совесть и пробудилась…»

– Совесть?.. У тебя?

– Сам удивляюсь. А есть. Если глубоко копнуть. Там, очень глубоко. Если хочешь, откроешь источник. Даже в твоей пустыне, если копать глубоко.

– Ты мне зубы не заговаривай. На моё место метишь? Вот тебе. Шиш. Не пройдёшь.

– А почему «нет»? Почему?

– У тебя – руки в крови. Братки у власти? Не бывать этому.

– Барыги у власти, значит – нормально, а честные пацаны – это плохо?

– Значит, так. Если хочешь войну, ты её получишь, нахлебаешься по самое не хочу… Ты думаешь, за тобой кто-то стоит? Этот, думаешь, москвичок? Сынок сопливый… который только за папину спину прячется. Они там все… Только вот, вот они где будут, вот где будут, – губернатор сжал руку в кулак.

– Ты – сумасшедший. Или нет… Ты – просто барыга, лавочник, пассажир. Мой ответ будет такой: сваливай по-тихому, сам. Я даже мешать тебе не буду. Сам. Пока народ тебя не сдёрнул. Так бывает.

Анатолий Дмитриевич встал со вздохом, дескать, что с тебя взять-то, задвинул аккуратно стул и пошёл уверенно и твердо к двери. Так же вежливо открыл и закрыл её за собой, так делает обычно тот, кто чувствует за собой силу. Виктор Константинович провожал его, так получилось, стоя, почти на вытяжку.

– До свидания, присаживайтесь, не надо меня провожать.

– Пошёл вон, вон, вон!!! – в вдогонку заорал губернатор, но так получилось, что обращался он к закрытой двери. А дверь – лицо неодушевлённое, равнодушно снесла вопль и только слегка скрипнула.

– Звали, Виктор Константинович?

– Нет… Нет… Нет… Чаю, да-да, чаю мне, пожалуйста…

И присел.

Кто за ним стоит? Кто? Что за дьявол такой? Откуда такая самоуверенность? Узнать! Нужна полная информация.

IX

Банник не появлялся с месяц у главы. Раньше, когда Соболев приходил в администрацию, он прежде спрашивал у секретарши, не было ли кого.

Особенно было неуютно по вечерам. Скрипнет дверь, Анатолий Дмитриевич вздрагивал, оглядывался, ждал, вот он явится, и что-то будет. Дни шли, ничего не происходило, и Соболев в конце концов стал успокаиваться, а потом и вовсе махнул рукой: «Да пропади всё пропадом, хоть чёрт явись, и не такое видели».

А повидал он, действительно, много. Что перечислять, в милицейских архивах часть отложилась, там и про него папочка найдётся. Тогда, в 90-х, это было повсеместно: мошенничество, убийства, делёж, бравада этим. Нынче поприутихло. Тише стало. Не прекратилось, но стало тише. Незаметнее. Основное-то поделили и переключились туда, в мир. В мир-р-р. И уже, как политики. Скачок. Был районным барыгой, стал политиком, государственным деятелем.

Вот откроешь какую-нибудь википедию, ба, знакомые всё лица: депутат, политик, сенатор, владелец, директор… а папочки лежат в архиве, лежат, как мины подводные, и ждут своего часа. Плаваешь – плавай. Только глубоко не лезь, подорвёшься. Детям проще будет. А родители – по уши в дерьме. Флибустьеры берёзовых околков. Так вот, те папочки-мины менее опасны, чем всякие нечистые. Они фарватер указывают, как буйки. А вот эти, повылазившие, случайности создают. Плывёшь по старой дорожке проверенной, а тут раз тебе – айсберг в бок своей подводной частью. И ведь не Титаник ты, куда там, так – баржа речная… С этим надо что-то делать.

Начнём с синода, с архиепископа. У них там строже, чем в партийном контроле давнишнем. Договорился о встрече с архиепископом, который правил в местной епархии, глава района легко. Позвонил туда-сюда, решил пару пустяковых проблем для одного храма, и – пожалуйте отобедать с архиереем.

Владыко вёл простой привычный для себя образ жизни и, если не вынуждали обстоятельства, предпочитал кушать у себя дома. Жил он недалеко от центра губернского города, в той его части, где стояли старые одноэтажные дома ещё дореволюционной постройки. Архиерейский дом ничем не отличался от соседских: ни материалом, был он насыпным и обшит крепкой вагонкой, давно просившей покраску, ни дорогой, к нему ведущей – та же грунтовка. При доме был небольшой участок, такой же, как у всех, и чужой человек никогда бы не поверил, узнав, кто здесь живёт. Ведь архиепископ по старому российскому Табелю о рангах чином был сравни губернатору, то есть генералу. Но прихожане считали, что так и должен вести жизнь монах даже при высокой должности. Он их не разочаровывал.