(С)нежные дни

Искусствовед уехала, а галерея зажила своей жизнью. Там и правда гуляли Масленицу – жгли во дворе чучело, водили хороводы, пекли блины. К местным присоединились отдыхающие. Для них, желавших развлечений после дня с процедурами, устраивали в избе чаепития из самовара с блинами и пирогами, вечера с частушками, мастер-классы по плетению корзин.

А Марго все любовалась картинами. И как-то вдруг по-другому увидела лес, который знала с детства, и речку, что протекала за оврагом, и поля. По-другому увидела узоры на старых вышитых рушниках, украшавших горницу, все эти цветы и солнца, и птицы-жаворонки. Все словно ожило, заговорило с ней, стали в голове складываться сказки. Марго смотрела на картины и думала о том, что кот специально усыпил своими байками витязя, чтобы тот не добрался до плененной царевны, а красавица в избушке – Баба-яга, только юная. И злой она стала позже, от несчастной любви. Однажды вечером, когда мама и Пашка уже легли спать, Марго взяла лист бумаги, ручку и написала свою первую сказку. Сказка была про мудрый гриб-боровик, который всем прохожим задавал загадки. Если человек загадки разгадывал, то ему разрешалось собирать в лесу ягоды и грибы, а если нет – то возвращался он из леса ни с чем.

Сочинительство стало маленькой тайной Марго, настоящей радостью, окошком в новый неизведанный мир.

В санаторий приезжали разные люди, случалось, и пишущие. Часто они хвастались:

– На прошлой неделе на городском портале выложили мой прогноз о перспективах развития области.

– Я преподаю в институте и пишу, конечно. Научная деятельность – дело серьезное, пока в специализированных журналах напечатали только три моих статьи…

Марго слушала пациентов, кивала и улыбалась. «Знали бы вы, – думала она, – что я тоже пишу. Я знаю, что это такое – садиться и складывать слова в предложения, а из этих предложений выстраивать целую историю. У кого-то прогноз, у кого-то научный труд. А у меня сказка. Вы тут отдыхаете, лечитесь, делаете свои процедуры и ничего-то про меня не знаете. Совсем ничегошеньки».

Только одну сказку Марго никак не могла закончить, потому что, начавшись многообещающе, она вдруг словно уснула. И непонятно, будет ли у сказки продолжение, а если будет, то какое.

Марго была женщиной хоть и самостоятельной, но все же мечтающей. Иногда даже самая самостоятельная и самая инициативная женщина ждет решающего шага от мужчины. А Себастьян, как только изба-галерея открылась, притих. Раньше у них было общее дело, теперь же этого дела не стало. Надо было придумывать новый предлог для общения, а он все никак не придумывал, только заглядывался, если Марго шла по улице или наведывалась в школу.

«Горе луковое, – думала она. – Ну давай же».

И сердце заходилось сначала от нежности, потом от обиды. Вот что за мужик? Одним словом, интеллигент. А тут в декабре в санаторий пожаловал отставной генерал, и Марго ему ох как приглянулась, так приглянулась, что слух об этом пошел по всему поселку. И она не выдержала.

Столкнувшись в очередной раз с Себастьяном Петровичем в галерее, куда она принесла на продажу варежки Тамары Ивановны, Марго сказала:

– Значит так, Сёбушка, всю душу ты мне вымотал. Решай: либо прямо сейчас целуешь и говоришь, что жить без меня не можешь, либо уеду завтра же с генералом, и гори оно все синим пламенем.

Никуда она, конечно, с генералом, не уехала бы. Не нужен был ей генерал, да и Пашка всего на свете важнее. Но Себастьяну знать об этом необязательно. Услышав такое, он сначала побледнел, потом покраснел, потом снял очки и поцеловал. Как птенчик – робко и несмело. Но у Марго и от такого поцелуя голова закружилась. Обхватила она его своими теплыми руками и ответила. А тут и Сёбушка осмелел, и они бы еще долго самозабвенно целовались, если бы не послышалось рядом легкое покашливание. В общем, жизнь, кажется, начала налаживаться, Марго даже пригласила Себастьяна праздновать Новый год вместе, но коварный аппендицит внес свои коррективы.

На следующий день после экстренной операции Марго лежала под капельницей и писала сообщение: «Я в больнице, Сёбушка. Новый год придется отменить».

Сказка

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. Звали его царь Баюн. Как кота. Только кот своими сказками людей зачаровывает, а царь-государь зачаровывал молчанием. За него его жена говорила, Марфа Дормидонтовна. Вяжет свой разноцветный носок царица и говорит, где какой овощ садить, какую рыбу к столу подать, какого скомороха за смелые песни наказать. Царь-батюшка только царские указы диктовал, и был у него для этого личный писарь Фернандо. Имя у писаря редкое, заморское. Долго привыкали к нему здешние люди, удивлялись. А все дело в том, что отец Фернандо служил послом, много ездил, много видел и познакомился во Фрязии с изобретателем – очень умным человеком. Вернулся посол домой и захотел, чтобы его сын тоже стал умным. Жена как раз была на сносях, и как срок подошел, сын родился, нарекли его Фернандо. Имя не подвело. Оказался ребенок семи пядей во лбу. И писать умел, и книги иностранные читал, и летописи наизусть знал. Да вот беда, то ли от учености своей, то ли от природы был он очень застенчивым. За девками не бегал, песни им не пел, хороводы, как другие молодцы, не водил. Меткой стрельбой из лука не удивлял, силу богатырскую не показывал. Все сидел в светелке да царские указы писал.

Жила в царском тереме Забава – девушка нрава доброго и веселого. Хоть рода она была не царского, да только красавица такая, что вились за ней и парни дворовые, и охотники, и дружинники. Вились, зубы скалили. Да все зря. Приглянулся Забаве писарь семи пядей во лбу, парень ласковый и застенчивый. Только что с ним делать, не знала Забавушка. Уж и на луг Фернандо звала ромашки с колокольчиками собирать, и в лес по ягоды. Был он смирный, послушный, венок из колокольчиков плел да на девушку надевал, корзину с земляникой носил, но все никак не мог набраться смелости и поцеловать.

«Что же, – думала Забава, – неужто в царском тереме нет книг ученых, как за девицами ухаживать? Вон парни наши дворовые книг не читают, а за девками ухлестывают – любо-дорого посмотреть. Мой же хоть ученый и покладистый, а ровно птенец желторотый».

Вздыхала Забава и не знала, как расшевелить Фернандо.

А ведь не она одна замечала его чистую душу. Много по терему незамужних девок ходило. Кто капусту царскую солил, кто за детками царскими приглядывал, кто царицу-матушку песнями развлекал, пока она свой носок вязала.

Того и гляди уведут писаря.

Три ночи не спала Забавушка, все думала, как приворожить молодца. И придумала.

Был в лесу за высокими соснами, за старыми елями пруд. Если двое в нем искупаются, то вовек уже не расстанутся. Только купаться надо ночью лунной, чтобы звезды отражались в темной воде, а русалки тихо пели песни. Если молодец один приходит к тому пруду – уносят его русалки в свое подводное царство навечно, а если с девицей – то встречают их как гостей и поют волшебные привораживающие песни.

Приняла решение Забава и пошла утречком к царскому писарю.

– Всем ты хорош, Фернандушко, – сказала она, перекидывая через плечо толстую косу, – да больно робок. А у меня годы бегут. Пойдешь со мной на пруд купаться?

– Пойду.

– И ночью пойдешь?

– А ночью зачем?

– Нешто не знаешь?

Посмотрел Фернандо на Забаву удивленно и ответил:

– Пока не знаю, но к вечеру узнаю.

И стал писарь семи пядей во лбу царские летописи перебирать. Разве есть что-то, что ему неведомо?

Ожидание праздника

– Огурец как настоящий! – В руках Пашки блестел темно-зеленый, с пупырышками, стеклянный огурец, а Катя держала царевну в нарядном кокошнике. Внизу, у самых ног царевны, была прищепка, с помощью которой она крепилась к елке.

В коробке еще лежали сосульки, космонавт, крошечные домики, разноцветные шары и даже стеклянные бусы. Теперь подобное только в музее можно увидеть. Да и сама елка хоть и искусственная, а совсем не такая, какие сейчас продаются в магазинах. Иголки жесткие, пластмассовые.