Отпусти меня

Мой стакан (уже третий) опустел слишком быстро, а официант к нам подходить не спешил. Потому я, крикнув Даше и Карине что-то из серии «Варвара, меня всё доконало», пошла к бару. Протиснувшись сквозь толпу, позвала бармена и попросила смешать мне виски с колой. Получив свой напиток, щедро сдобренный льдом, я успела сделать только первый глоток, прежде чем услышала:

— Маша?

Повернувшись, я чуть не поперхнулась — на меня, не скрывая лёгкого удивления, смотрел Миша. Прежде чем мозг успел остановить мой язык, я выпалила:

— Ты что, чёрт возьми, меня преследуешь?!

Павлов оправился довольно быстро. Хмыкнув, он покачал головой и заметил:

— Вообще-то это — тоже одно из моих любимых заведений. Мы с друзьями здесь частенько бываем. А вот тебя я здесь раньше не видел. Так что — кто кого преследует.

— Ха-ха, как смешно. Просто обхохочешься, — фыркнула я, делая ещё один глоток — без алкоголя поддерживать беседу я бы точно не смогла.

Вообще, это уже начинало откровенно напрягать. Ну, серьёзно. Посудите сами — мы стали пересекаться слишком часто. Я бы свалила всё на судьбу, если бы всё еще верила в существование этой вероломной стервы. А так мне оставалось только гадать, за какие грехи меня вознаградили вот этим вот всем спустя столько времени.

Миша же, который о моих мысленных терзаниях даже не подозревал, продолжил всё тем же мягким, успокаивающим тоном, в котором звучал лёгкий намёк на веселье:

— Вообще, помнится, я столько раз пытался тебя сюда вытащить. Но ты сопротивлялась до последнего.

Я его настроение не разделяла. Скорее наоборот — чем шире он улыбался, тем гаже становилось у меня на душе. И, услышав его замечание, я сухо обронила:

— Да, ведь я не пою на людях. Никогда.

— Однако, сегодня ты здесь. Почему? — Павлов бросил на меня пытливый взгляд, в котором читалось искреннее любопытство.

И я не знаю — то ли выпитый алкоголь дал о себе знать, то ли мне просто захотелось посмотреть, как эта мягкая улыбка исчезнет с его лица. В любом случае, сделав еще один глоток из стакана, я повернулась к Мише и, пожав плечами, с усмешкой произнесла:

— Что могу сказать, Док. Я — ниточка, а ты — иголочка…

*****

Два года и три месяца назад

— Канада? Серьёзно?

Рыжеволосая девушка поражённо смотрела на парня, который, в свою очередь, с самым невозмутимым видом сидел на стуле возле плиты и, включив вытяжку, самозабвенно курил. Маша на это всегда несколько недовольно хмыкала, но поделать ничего не могла — в конце концов, это была его квартира, не её. Девушка была ярой противницей курения в доме, свято веря, что для таких вещей существовала лестничная клетка, ну или на худой конец балкон. Однако, она была вынуждена признать, что в доме доктора никогда не пахло табаком — видимо, сказывалась очень качественная вытяжка. Так что Павлов дымил, самодовольно улыбаясь и от этого выражения его лица сердце Маши щемило от слишком острых приливов нежности.

Но в ту секунду даже это не могло сбить её с толку.

— Нет, ты правда не шутишь?

— А должен? — поинтересовался в ответ мужчина.

— Но почему Канада? — никак не унималась девушка.

Она была малость сбита с толку, и её можно было понять — в конце концов, не каждый день ей признавались, что рассматривают вариант переезда. И не просто в другой город, а в другую, мать её страну!

— Там очень хорошие условия для врачей, — пожал плечами Михаил, — Зарплата, подъёмные. Язык я знаю, диплом у меня международного образца, так что защищать по новой мне его не придётся.

— Я смотрю, ты всё предусмотрел, — буркнула девушка.

От мужчины не укрылось настроение Маши — не то, чтобы она сильно пыталась его скрыть. Потушив сигарету, он подошёл к девушке и, мягко улыбнувшись, спросил:

— Что не так?

Сергеева подняла на него глаза:

— И ты еще спрашиваешь? Обо мне ты подумал?

— Конечно, — кивнул доктор, — Ты со мной поедешь.

Рыжая фыркнула и, даже не пытаясь скрыть язвительность в голосе, заявила:

— Шутишь? А что я там делать буду? Без языка, образования, друзей!

— Детей воспитывать, — пожал плечами доктор.

— Каких ещё детей? — приподняла бровь Маша.

— Наших, глупая, — щёлкнул её по носу Павлов.

От его слов у девушки уже привычно перехватило дыхание. Так было всякий раз, когда он делал это — говорил о будущем. Их будущем. Строил планы на то, как сложится их жизнь, как они будут жить. Всегда было «они», уже давно не звучало гордого и самодовольного «я». Машу это первое время слегка пугало — прежде всего своей новизной. У рыжей и раньше были отношения, но они никогда не были такими. Реальными. Никто никогда не строил таких далеко идущих планов. Не хотел этого. Семью. Детей.

Миша хотел. И говорил об этом. Показывал это каждым жестом и словом. Но всё равно, Мария не была готова вот так слепо подчиниться ему. Поэтому, покачав головой, она сказала:

— Я не поеду! И ты меня не убедишь!

Мягко рассмеявшись, мужчина сел на диван и, притянув к себе девушку, усадил к себе на колени.

— Глупенькая. Ну как это не поедешь? Ты — ниточка, а я — иголочка. Куда иголочка ведёт — туда и ниточка идёт.

Эта фраза, произнесённая таким нежным, мягким тоном, что-то словно сломила внутри рыжей. Какой-то последний прутик, который сопротивлялся чарам хирурга и продолжал стойко держать ту плотину чувств, что которую неделю грозила накрыть девушку с головой. Но и он не выдержал этого обаяния, этих заботы и ласки, которыми Сергееву одаривали так щедро, что это казалось чем-то нереальным.

Поэтому, робко подняв на мужчину взгляд, Маша немного неуверенно произнесла:

— В принципе, у нас на сайте некоторые работают по удалёнке. Интернет ведь там будет.

Миша довольно улыбнулся, уже празднуя свою победу:

— Вот видишь! Так что тебе будет, чем заняться. А когда родится третий ребёнок — работать тебе уже и не разрешит никто. Будешь очагом семейным заниматься. И потом — я же не сказал, что поеду. Только, что рассматриваю такую возможность.

Сергеева покачала головой, пряча робкую улыбку. Это была их старая, почти шутливая договорённость. Они оба придерживались мнения, что женщина должна работать — просто, чтобы не скучать и не сходить дома с ума. Михаил подчёркивал, что работа должна быть обязательно приятной, и зарплата при этом тратиться исключительно на радости женщины — тряпки и косметику. У Павлова была только одна оговорка — родив троих детей, дама садится дома. Всё, своё она отработала. Потому что настолько большая семья требует всё же большого внимания со стороны женщины.

Пока Маша крутила в голове все эти мысли, смакуя их и уже прикидывая, как всё сложится в случае, если доктор всё же воплотит свою задумку, доктор прижал её к себе и со смешком обронил:

— Не поедет она. Я тебе дам — не поедет. Силой увезу.

И Маша, глядя на него — такого привычно ласкового, солнечного, нежного, ни секунды не сомневалась — увезёт. Силой, или нет, но он сдержит обещание…

*****

Глядя на моментально вытянувшееся лицо Миши, я поняла, что он тоже вспомнил тот вечер. Я не смогла сдержать полную мрачного удовлетворения улыбку, как и полные если не яда, но язвительности точно, слова:

— Тебе что, нечего ответить? Господи, этот день войдёт в историю.

— Маша… — начал было Миша, но я взмахом руки оборвала его на полуслове:

— Не стоит. Не уверена, что ты скажешь что-то, что мне будет интересно.

— Я хотел извиниться.

— Ты уже это делал. Несколько раз. Не думаю, что от количества твоих «прости» что-то изменится, — хмыкнула я.

— Я виноват перед тобой, — Миша словно не слышал меня, продолжая гнуть свою линию.

Я хотела было встать и уйти, чтобы не слушать это — не позволять его словам проникать в мою голову. Но Павлов своим взглядом словно удерживал меня на месте, как будто его руки не держали стакан, а сжимались вокруг моих запястий. Меня бесило, что даже спустя столько времени у него оставалась какая-то, далеко не призрачная власть надо мной. Я злилась, мысленно материлась и костерила его, на чём свет стоит, но продолжала стоять и смотреть на него.