Избранная

Я сутками просиживала перед выключенным телевизором. Показывали один и тот же фильм. Одинокая женщина спешит домой после посиделок у подруги. Душевно поговорили, выпили. Захотелось прогуляться, благо идти – всего два квартала. Поздняя осень, промозглый вечер. Под порывами холодного ветра женщина зябко кутается в модное пальто, непредназначенное для холодов. «Черт, надо было все-таки вызвать такси».

На развилке замирает. Не знает, на что решиться. Пойти в обход или срезать? Почти стемнело, то тут, то там загораются фонари. Очередной порыв ветра заставляет ее поднять воротник. Хочется домой, в тепло. Принять ванну, выпить горячего чая. Она решается. Была – не была. Темный узкий проход встречает застарелым запахом мочи и страха. С одной стороны высокий серый забор какого-то промышленного предприятия. С другой – следит пустыми глазницами окон заброшенное здание. Вернуться, пока не поздно? Да всего-то метров пятьсот – и дома. А в обход еще минут двадцать. Она невольно ускоряет шаг, спотыкаясь на высоких каблуках, неприспособленных для прогулок. Вдалеке путеводной звездой светит одинокий фонарь. От быстрого шага сбивается дыхание. Под ногами хрустит битое стекло. Сердце болезненно сжимается. Еще немного. Уже виден выход. Но свет заслоняет фигура. Мужская. Страх парализует, из горла вырывается хрип. Снять туфли и бежать? Но под ногами стекло. «Может, он просто хочет пройти?» Фигура приближается, нависает. Последняя иллюзия тает, как дым. Она сопротивляется, вырывается, бьется, как пойманная в сети рыба. Но он – сильнее. Удар – и сознание меркнет.

Потом – стерильная белизна больничных стен, озабоченное лицо мамы, рассерженное – мужа. И боль, страдание и страх.

И все-таки мне повезло. Потому, что жива. Потому, что насильник был один. Так сказали в полиции. «Как же так», - сказала мама. «Жизнь – кончена», - сказала себе я. «Сама виновата», - сказал муж – высокопоставленный чиновник в Министерстве внутренних дел. Какая ирония судьбы. Изнасиловали супругу мента. Благоверный рвал и метал. Расследование велось по всем правилам. С моих слов составили фоторобот. Развесили по всему району. Да что там по району, по всему городу. Даже по местным новостям показывали. Муж не жалел денег на психологов, психотерапевтов, шарлатанов. Возил к какому-то китайскому гуру (или как там они называются?), сулил золотые горы. Деньги осели у китайца в кармане, на процедурах иглоукалывания я походила на дикобраза. Фильм шел. Бабка Яга в избушке на курьих ножках, что на опушке леса, что-то шептала, выливая в воду воск. Фильм не прерывался даже ночью. Муж унес телевизор. Фильм стали показывать на стене. Первыми сдались подруги, спустя полгода – муж. Я их не виню. Разговаривать с безответным человеком – все равно, что со стеной. Приходила сиделка. Кормила из ложечки, читала, купала на ночь и укладывала спать. Свет не выключала.

Мама приходила каждый день. Причитала:

- За что, доченька? За что нам такое несчастье?

Я и сама постоянно задавалась вопросом: «Почему я?»

________________________________________________________________

Однажды муж обронил:

- Собирайся, его нашли.

Я на миг вынырнула из пучины горя. К горлу подкатил тугой комок, никак не удавалось его проглотить. Коленки затряслись, каркнула:

- Не могу.

- Собирайся, я сказал.

Отвернулся, сунул в рот сигарету, пытался прикурить, нервно чиркая зажигалкой, руки предательски дрожали.

Сиделка помогла одеться, муж крепко взял за локоть – не вырваться. Да и куда мне? На ребрах играть можно.

Коридор, опять коридор, лабиринты коридоров, выщербленный линолеум, облупленные стены. Больше я не видела ничего – только его лицо перед глазами. Мир перестал существовать. Это лицо, лицо, снившееся мне в кошмарах – обрело плоть.

- Воды? – кто-то услужливо протянул стакан. Половину вылила себе на брюки, руки отказывались повиноваться, зубы выбивали дробь.

- Это он? Он? Ты его узнала? – наседал муж.

В уши словно набили ваты. Я не могла отвести глаза, словно загипнотизированный удавом кролик. Вдруг лицо искривила гримаса, он открыл щербатый рот, вывалил язык, тот красным флагом затрепетал в воздухе. Меня затошнило, комната поплыла перед глазами.

- Ты его узнала? Это ведь он?

Я покачала головой. Страх сдавил горло.

- Не может быть. Чего ты боишься? – напирал муж.

Боюсь – всего. Темноты. Монстров, таящихся в углах. Мира. Людей. Себя. Тебя. Но больше всего – его. Он меня найдет. Найдет. Изнасилует. Убьет.

- Ты его узнала, узнала. Не ври, - муж орал, давил.

Я снова была в том переулке, снова билась в чужих, немилосердных руках. Очнулась на диване, укрытая пледом. Уставилась в потолок. Фильм изменился – стал четче, ярче, объемней, проступили детали. Муж отстал. К сиделке добавилась медсестра, к медсестре – уколы, капельницы, горы таблеток. Становилось лучше? Куда там. Я таяла на глазах. Медсестры менялись, лечение корректировалось. Только фильм оставался прежним.

Пахло весной. Звонко щебетали птицы. Природа хотела жить. Я – нет. «Почему меня не оставят в покое»?

- Как вы себя чувствуете? Прогуляемся немного? – участливо поинтересовалась сиделка. Новая. И лечение – новое. Подразумевает прогулки.

Я вцепилась в предложенную руку. Мы заковыляли по дорожке. Я нутром чувствовала презрение сиделки, легко читала ее мысли: «Богатая телка мается от безделья. Ей бы лопату в руки».

Не было сил возмущаться. Да и желания тоже. Я запрокинула голову, подставив ласкающим лучам бледную кожу, жадно вбирала ароматы пробудившейся природы, прислушивалась к щебету птиц.

- Вы не устали?

- Нет.

- Дойдем до магазина?

До магазина – как до Марса. Но я сжимаю зубы, послушно переставляю забывшие о ходьбе ноги.

- Давайте присядем, - задыхаюсь, жадно хватаю ртом прохладный воздух.

С нашего места виден задний вход в магазин. В дверях маячит мужчина. Я изо всех сил напрягаю зрение. Подаюсь вперед. Хорошо, что я сижу. Это – он. Он – грузчик в продуктовом магазине.

- Васька, заноси ящики, - раздается визгливый голос.

- Да иду я, иду, не видишь, что ли?

Засаленный халат, дебильная улыбка. Да он, как это сейчас называется, человек с ограниченными возможностями? Или это о другом? В общем, олигофрен, даун. Как еще назвать? Я смеюсь в голос. Нет, ржу как лошадь. До слез, до истерики. Меня изнасиловал дебил. А я все это время демонизировала своего насильника.

- Вам плохо? – сиделка не на шутку встревожилась, звонит мужу, - Алло, алло, у вашей жены – истерика.

Фильм изменился. Стал длиннее. Теперь у него есть окончание: женщина бьет ненавистное лицо, бьет, пока оно не превращается в кровавое месиво. Стреляет, наслаждаясь видом растекающихся по стенке мозгов. Хотя… есть они там, мозги? Меняются декорации, меняется способ, только действующие лица – те же. Вывод – он не должен жить. Он не заслуживает жить. Он должен умереть. Я стремительно иду на поправку. Ем за троих. Доктора удивляются. Сиделка боится остаться без работы. Мама не нарадуется. Муж настороженно наблюдает. «Милый, мне плевать, что у тебя завелась любовница. Я не хочу ограничивать твою свободу. У меня появилась цель». Я уже самостоятельно выхожу из дома. Проследила, где он живет. В ближайшей к нашему особняку пятиэтажке. С мамой. Каждые выходные старушка уезжает куда-то на выходные. Каждые выходные он пьет. Дешевый портвейн.

Муж тоже пьет – не портвейн, виски, но какая разница? И не только по выходным. Чаще. Гораздо чаще.

- Приду поздно, я с мужиками на охоту.

Киваю.

- Ночевать не приду, едем с мужиками на рыбалку.

Улыбаюсь.

Плевать. У меня появилась цель. Я жду. Паучихой притаилась в углу паутины.

Муж пришел на рогах, на бровях, на кочерге. Не важно. Главное – пришел. Храпит в кабинете. Не таясь, подхожу. Даже не разделся, завалился на диван как есть – в ботинках, форме. Рубаха вылезла из-за пояса, оголив волосатое брюхо. Брезгливо морщусь. Это – несущественные детали. Главное – на поясе кобура. Вынимаю пистолет. Весомый аргумент. Ложится в ладонь, как влитой, матово блестит в тусклом свете настольной лампы. «Спи спокойно, дорогой. До понедельника далеко». Обуваю в прихожей кроссовки, натягиваю на голову капюшон легкой куртки, черный нейлон обнимает кисти, как вторая кожа.