И грянул гром

- Александр Ильич, - я все же решил переговорить с хозяином до завтрака, без посторонних глаз.

- Что за срочность? – он был помят и явно пребывал не в духе.

- Мне просто необходимо переговорить с вами с глазу на глаз, - взмолился я.

- Ну-с, валяйте, - он вернулся к бритью.

- Александр Ильич, обстановка в городе накаляется. Может, нам лучше вернуться в деревню? – я специально выбрал просительный тон, чтобы лишний раз не злить папа.

- Что за чушь? Ради этого вы притащились в такую рань?

- Понимаете, девочкам здесь небезопасно, – такой оскорбительный тон меня покоробил, но я стерпел.

- Мне лучше знать, что лучше для моих дочерей и довольно об этом. Тем более я сговорился с одним влиятельным человеком, Зоя выйдет замуж за его сына. Вы имеете сообщить что-то еще?

- Нет, - выдавил я. Новость о Зоином замужестве совершенно выбила меня из колеи.

- Постойте. Вы с Полиной можете отправляться в имение. Хоть завтра. Зоя с Александрой останутся здесь, со мной. Это не обсуждается.

Александр Ильич не внял моим словам. Меня охватило уныние. За завтраком не смог проглотить ни куска. За столом я то и дело бросал взгляды на Зою. «Неужели это наши последние часы вместе? Что же делать? Возвращаться с Полиной в деревню или остаться здесь, с девочками?» Этот вопрос не давал мне покоя ни днем, ни ночью. Я тянул, отдаляя время отъезда. Мне было нестерпимо возвращаться без девочек. Фактически оставить их на произвол судьбы.

Через неделю явились сваты. Зоя сияла. Молодой хлыщ вскружил ей голову. Мне было больно, очень больно. Я отчаянно ревновал, но умом понимал, что в сложившихся обстоятельствах замужество – лучшее решение. Ответственность за Зою ляжет на плечи молодого супруга.

Вопрос с нашим отъездом уладился неожиданно и без моего участия. Наталья Степановна хворала, и Катя письмом вызывала нас в деревню. Мы нежно простились с Зоей. Я пожелал ей счастья. Она трогательно склонила головку мне на плечо, всплакнула. Долго махала платочком нам вслед.

К моему облегчению, добрались мы с Полиной без происшествий. В деревне, в отличие от столицы, было спокойно. Пока.

Наталью Степановну мы нашли в плохом состоянии. Она металась по подушкам, беспрестанно звала супруга. Куда там? Он и не думал приезжать. Я от всего сердца сочувствовал бедняжке. Сменял Полину и Катю у постели, смачивал лоб прохладной водой.

- Пневмония. Надежды мало, - вынес приговор доктор.

Полина постоянно плакала, Катя тенью скользила по погруженному в печаль дому. Наталье Степановне становилось хуже. Через неделю больная скончалась. Безутешная Полина рыдала не переставая, разрывая мне сердце. Я пытался утешить девочку, но что я мог?

Наталью Степановну похоронили теплым сентябрьским днем на семейном кладбище. Я поддерживал Полину за локоть, она так ослабла и похудела, что едва держалась на ногах. Новости из столицы до нас почти не доходили. Почтовое сообщение было нарушено. Мы слышали краем уха, что беспорядки усиливались, число недовольных властью увеличивается. Напряжение росло, над нашей многострадальной державой собирались тучи. Ближе к зиме грянул гром. До нас доходили ужасные вести: царская семья содержится под арестом, власть перешла к временному правительству. Полиночка утонула в пучине горя по матери, ни на что не реагировала. Мы с Катей старались ее лишний раз не тревожить.

На смену утонченности, шику и воспитанию пришли грубость, невежество и бездуховность. Канули в лету балы, долгие беседы за чашкой чая. В государстве творились страшные вещи: разорялись дворянские гнезда, рушились церкви и храмы. Волна насилия прокатилась по стране. Человеческая жизнь не стоила и гроша. Оставаться далее в имении становилось не просто опасным, это было равносильно самоубийству. Прихватив самое необходимое, мы переселились к Кате в небольшой домик в деревне. Одинокая, в летах, она всем сердцем прикипела к своим хозяевам и с радостью нас приютила. Зимовали тяжело: припасы таяли на глазах, погреб опустел. Жили практически впроголодь. Полиночка не жаловалась, она вообще вяло реагировала на произошедшие перемены. К сожалению, ей передалась самая ужасная черта характера матери – хандра.

В конце марта в двери постучали. Двое мужчин. Один молодой, второй – постарше. Энергичные, деловые, наглые.

- Мы проводим перепись. Кто здесь проживает?

Я похолодел, руки затряслись. «Держать себя в руках. Главное не выказать страха». Я изо всех сил старался делать вид, что меня визит не касается. Убирал со стола посуду, гремел тарелками.

- А вы кто такие чтобы свои порядки чинить? – Катерина подбоченилась. – Ишь ты, перепись они проводят.

- Представители новой власти, - огрызнулся молодой, - ты мне еще разговоры поговори. – Он смачно сплюнул под ноги.

- А документы? – не сдавалась Катя.

- Вот наши документы, - расхохотался старший, демонстрируя кобуру подмышкой.

Катя им кратко рассказала, что до недавнего времени проживала одна. А сейчас у нее гостят племянница с супругом.

- У нас-то совсем туго, решили, что поближе к столице-то получше будет, - я встрял в разговор, загораживая спиной Полину.

- Что-то жена у тебя больно подозрительная, никак из этих, - старый пытался заглянуть через плечо. – Бледная, худая. «Молчи, Полина, только молчи, - молился я про себя».

- Хворает, - отрезала Катя.

- А документы у вас имеются? – обратился ко мне молодой.

- Сгорели. Погорельцы мы. Живем вот на иждивении у жениной тетки, - солгал я.

- Ну что ж. Ладно. Так и запишем.

Когда они ушли, мы с Катериной обессилено опустились на лавку. Я плеснул в чашки водки, мы выпили. Руки дрожали, зубы стучали о края. Положение становилось все более опасным. Бежать? Но куда? Везде так же, если не хуже. Укрыться негде.

Помощь пришла с неожиданной стороны. В мае явилась Александра. Коротко стриженая, в кожаной куртке. Я едва узнал ее в той барышне в кринолинах, чей образ бережно хранила память.

- Ну, здравствуй, сестрица, - они с Полиной обнялись.

Полина оживилась, прижалась к груди Александры, разрыдалась.

- Как живете? – обратилась она ко мне.

- Как живем? Плохо, как видишь, - вздохнул я.

- Как папенька, как Зоя? – перебила Полина.

- Папенька? Трусливый заяц, - она брезгливо скривила губы.

- Что ты такое говоришь? – Полина отшатнулась.

- Удрал при первой же возможности. Зойка с мужем его с собой прихватили. Заграницей они. Успели.

- Я рада, что они в безопасности. Слава богу, - выдохнула Полина.

- Богу? Богу, говоришь? Где был твой бог, когда пылали особняки, когда насиловали женщин, рубили мужчин, убивали детей? Где, я спрашиваю? А папенька? Где был папенька, когда умирала мама, когда тебе грозила смертельная опасность? Молчишь? Нечего сказать? – Александра перешла на крик.

- Потише, Саша, Полиночка еще не оправилась после смерти мамы, - осадил я гостью.

– Есть что выпить? – обратилась Александра ко мне.

Я молча налил в чашку водки. Она коротко выдохнула, опрокинула в себя стакан, утерла рот ладонью. - За маму. Царствие небесное. – Катя перекрестилась.

- Пойду до соседки схожу, - бывшая горничная, кряхтя, натянула галоши, прикрыла за собой дверь.

- К делу. Значит так, я сейчас, так сказать, у власти, втерлась в доверие, - Александра задорно улыбнулась.

- Ты? У власти? С этими? С насильниками? С убийцами? Да как… - Полина задохнулась. – Да как такое возможно? Где твоя честь? Где совесть?

- Честь? Совесть? – Александра издала короткий смешок. – Мне надо было выжить. Выжить, понимаешь? Мне некому было утирать сопли. Папаша бросил меня и удрал. Поняла? – Александра снова перешла на крик. В ее глазах плескалась бешеная ярость, щеки от выпитого раскраснелись. Я даже не подозревал, что в груди молодой женщины бушуют подобные страсти. «Что же с нами происходит? Где та нежная барышня, которую я знал и любил? Боже, помоги нам всем».

Полина опустилась на лавку, снова закрыла лицо руками: