Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 4



Мама всегда возвращала, поэтому коробочку Егор не прятал. Доверял. После школы Егор решил поступать в педагогический. На историю.

– Почему история? – удивлялись школьные учителя. – Ты же вроде не интересовался историей.

– Мама так решила, – пожимал плечами Егор.

За все годы он не копейки не потратил из заветной коробочки.

– Сынок, а на что ты копишь? – поинтересовалась как-то мама.

Егор удивился вопросу:

– Ни на что, – подумав, произнес он.

«Зачем копить на что-то, если можно просто копить?»

Студенчество Егора пришлось на развал Советского Союза. Все эти путчи и другие события, потрясшие страну, Егора волновали мало. Но закрыли мамин завод, и она осталась без работы.

Егор подумал, подумал и пошел на рынок, помогать челночникам таскать тюки, раскладывать товар, выполнять разные мелкие поручения.

– Сынок, купи хлеба, – просила мама, делая заплатку на штанах сына: «Ничего, еще год поносит».

Егор, скрепя сердцем, приносил домой буханку.

– Егор, молоко закончилось.

Егор всегда покупал самое дешевое и всегда один пакет. Питались скудно, со стола сначала исчезли сладости, потом мясо, следом молочка. Мама варила щи на воде, заедали хлебом, после пили чай без сахара.

Оба сильно похудели. Мама все больше лежала, ни что сил не оставалось. Егора она жалела, стыдилась, что села мальчику на шею. Ей было невдомек, что большую часть заработанного Егор складывает все в ту же коробочку.

Коробочку Егор теперь прятал, от греха подальше. Мама не молодела, да и питание скудное сказывалось. Как-то утром не смогла встать с постели.

– Ма, ты чего? – заволновался Егор.

– Ничего, сынок, сейчас полежу, да встану. Беги на занятия, – Евдокия Егоровна потрепала Егора по непослушным кудрям.

– Ладно, – согласился сын.

Только за Егором закрылась дверь, Евдокия Егоровна разразилась слезами. Все было в этих слезах: и упрек бросившему ее с малым дитятем мужу, и светлая память рано оставившим этот мир родителям, и любовь к сыну, и нежелание быть обузой.

Егор вернулся поздно вечером, осторожно заглянул в комнату, мама мирно спала. «Ну, и слава богу». Егор запер дверь своей комнаты на ключ, достал заветную коробочку, пересчитал накопившуюся сумму.

После девальвации часть денег «сгорела», но Егору было все равно. Он и обесценившиеся деньги считал. Насладившись видом, аккуратно закрыл коробочку крышкой и убрал в укромное место.

Потом завалился на диван, закинул руки за голову и стал мечтать, что бы он на эти деньги купил. Утром он снова застал маму в постели:

– Ма, ты как? – забеспокоился Егор.

– Хорошо, сынок, – соврала она, – сынок, у тебя девушка есть?

Егора словно ударили под дых. Он покраснел, потом побледнел.

– Нет, – признался он, потупив глаза.

– Почему? Ты же такой видный молодой человек, – улыбнулась Евдокия Егоровна.

– Ладно, ма, мне пора, на занятия опаздываю, – Егор выскочил из комнаты, словно за ним черти гнались.

Евдокия Егоровна вздохнула, а Егор всю дорогу злился: «Сдались мне эти девушки, – рассуждал он. – Какой от них толк? Никакого, только растраты одни». Вечером Егор пришел пораньше с баранками, решил побаловать маму. Евдокию Егоровну он снова застал в постели.

– Ма, ты хоть вставала? – всерьез обеспокоился Егор.

– Вставала, сынок, совсем недавно прилегла, – снова солгала она.



– Ма, ты хоть ела что-нибудь?

Евдокия Егоровна покачала головой. Егор разогрел зеленый борщ, в котором сиротливо плавали несколько кусочков яйца, отрезал кусок хлеба потолще. Евдокия Егоровна сделала несколько глотков борща, от хлеба отказалась, обессиленно упала на подушку.

– Я вызову завтра врача, – сказал Егор, унося миску с едва тронутым борщом.

– Сынок, – позвала Евдокия Егоровна, – я чувствую, недолго мне осталось.

– Ма, ну что ты такое говоришь? – перебил Егор, но Евдокия Егоровна нетерпеливо продолжила:

– Внуков мне уже не понянчить, хочу хотя бы увидеть, что ты в надежных руках.

– Ма, – начал Егор.

– Иди, Егорушка, устала я, завтра поговорим.

Расстроенный Егор ушел в свою комнату и впервые в своей жизни изменил вечернему ритуалу: не пересчитал свои сбережения. Следующим утром на парах Егор слушал лектора вполуха, он внимательно приглядывался к претенденткам на его руку.

«Степанова слишком красивая, требовать много будет. Иванова слишком простая, стыдно другим показать. Свирская слишком толстая, есть много будет. Топчанова слишком худая, вдруг болеет чем. Краснова… а Краснова ничего». Жениться Егор, конечно, не планировал, но надо же уважить маму.

После занятий Егор помчался домой, с минуты на минуту должен был прийти врач. Врача Егор застал уже в коридоре, помог надеть пальто, проводил по лестнице вниз, донес чемоданчик.

– В больницу ее надо, полное обследование пройти.

– А как это сделать? – поинтересовался Егор.

– Ну, сейчас времена сложные, молодой человек, так просто в больницу не возьмут, сами понимаете… – врач многозначительно промолчал.

Егор тоже. Следующие несколько дней Егор разрывался между желанием помочь матери и не желанием платить деньги. На пятый день Егор решился.

Евдокия Егоровна совсем не вставала, только с большим трудом в туалет, не ела и почти все время находилась в забытьи. На шестой день Егор нашел доктора и договорился, чтобы мать положили в больницу.

– Но деньги потом, когда устроите, – Егор хотел оттянуть момент с оплатой как можно дальше.

Но больница не понадобилась. На седьмой день Евдокия Егоровна тихо скончалась. До пенсии она не дожила два года. Егор был безутешен, винил себя в смерти матери.

Похороны оказались делом затратным. Егор экономил, как мог. Купил самый дешевый гроб, тело выносили прямо из дома, место на кладбище дал город.

Пришли две мамины сослуживицы и три пожилые соседки. Посидели у гроба, повспоминали. Гроб с телом помогли вынести соседи. На кладбище ехали молча, только слышно было причитания соседок. Похоронили, отпевать не стали.

Все засобирались на поминки. Тут-то и оказалось, что поминки не предусмотрены. Женщины разозлились:

– Где это видано, чтобы поминок не было?

– Не по-человечески это, – причитали они по дороге домой.

Егор хранил гордое молчание. По дороге домой он заскочил в магазин и взял бутылку водки и банку соленых огурцов. Егор впервые в жизни попробовал водку. Глотку сразу же обожгло, на глазах выступили слезы. Он быстро закусил огурцом, уронил голову на руки и горько заплакал.

Егор оплакивал мать и заметно опустевшую коробочку. В квартире одному было одиноко, часто накатывала тоска. Однажды Егор спешил из института домой.

Был конец осени, ветер яростно сдувал с деревьев остатки листьев. Егор высоко поднял воротник, сунул руки в карманы. Куцое пальтишко не спасало от холода. Но Егору и в голову не приходило купить другое. В конце концов, можно пододеть теплый свитер.

Ему всего-то пять лет, почти новый, подумаешь, петля на манжете спустила, почти незаметно, если не приглядываться. Вдруг из кустов раздался жалобный писк: «Мяу». Егор равнодушно прошел мимо, даже не взглянув. «Мало ли в городе бездомных котов, каждому не поможешь».

Перед глазами встала печальная картина, очередной одинокий вечер перед телевизором или за конспектом. Шел последний год обучения, и Егор писал дипломную работу. Единственная радость – кубышка, но и та почти не пополнялась. Вся стипендия уходила на еду и проезд.

Егор остановился и вернулся к кустам, откуда раздавалось печальное «мяу». Котенок оказался совсем крохой, выглядел он жалко, дрожал крупной дрожью. Свалявшаяся шерсть походила на мохеровый шарф Егора, доставшийся еще от отца.

Шарф Егор берег и надевал только в лютые морозы. Котенок, почувствовав внимание, тут же прижался к видавшему виду ботинку Егора. Сердце молодого человека сжалось.

Он бережно поднял несчастное создание и сунул за отворот пальто. Котенок отогрелся и сидел тихо, боясь поверить своему счастью. До дома оставалась пара кварталов, Егор решил сэкономить и пойти из института пешком. Всю дорогу Егор вел диалог с жабой: