Страница 3 из 9
– Египтяне изобрели бетон, дверные замки, ключи, а также некоторые ученые считают их изобретателями зубных щеток и пасты. Зубную пасту изготавливали из яичной скорлупы, бычьих копыт и золы.
– Древнейший вариант бумаги, папирус, также был изобретен в Египте. Делали его из болотного растения вроде осоки.
– Дети в Древнем Египте ходили без одежды и волос, которые им сбривали для спасения от блох и вшей, оставляя лишь косичку.
– Изображения знаменитых богов Египта с головами животных – отзвук древнейшего культа зверей. Например, бог мудрости Тот изображался с головой священной птицы ибис, бог мертвых Анубис – с головой шакала, бог воды Себек обладал крокодильей головой.
– Египетские правители, фараоны, носили золотые накладные бороды в честь бородатого бога Осириса.
– Среди оружия египетских воинов примечателен серповидный меч под названием хопеш. Его клинок ковали из бронзы, а рукоять могла быть из дерева или из кости.
– Львиноголовая богиня Сохмет («Могущественная») покровительствовала не только войне и мести, но и искусству исцеления. Интересно, что египтяне считали ее супругой бога Птаха, который являлся богом-творцом, создавшим первых восемь богов. У многих древних богов были как темные, так и светлые стороны.
– Настоящая статуя богини Сохмет из Египта выставлена в египетском зале Эрмитажа в Петербурге. Про эту статую есть легенда, что раз в году в полнолуние на ее коленях выступает лужа крови, высыхающая под утро.
– Герой Бата, который противостоит Сохмет, призван мной из другой легенды. Однако именно он как никто другой среди людей, был способен оказать ей отпор.
Воин-музыкант Давид: Клинок Голиафа
(Израиль)
Львица припала к земле, готовясь к прыжку. Невысокий худой парень с пастушьим посохом замер напротив.
– Давай так, – спокойно сказал львице пастух, – ты не обижаешь мое добро, я не обижаю тебя.
Она приподняла верхнюю губу, показав пожелтевшие клыки.
– Я люблю играть на арфе, – поведал парень, не спуская с хищника глаз, – но, если нужно драться, я дерусь.
Зверь прыгнул на человека. За миг до того, как зубы должны были вцепиться в глотку, пастух уклонился в сторону. Он влепил ладонью львице в голову сбоку и добавил по лбу палкой, когда та с рыком плюхнулась на землю.
Львица отпрянула и удивлённо тряхнула головой. Пастух положил посох на плечо, приготовившись для следующего удара. Сзади заблеяло овечье стадо, наконец-то разглядев опасность.
– Хищники всегда предсказуемы, – сказал он, – а предсказуемый охотник превращается в ЖЕРТВУ!
Последнее слово он вдруг выкрикнул так громко, что львица прижала уши и бросилась наутёк под обидный хохот победителя.
Перед закатом прибежал младший брат с узелком еды. Пастух разделил хлеб и сыр с ним и его приятелями.
– Сыграй нам, Давид! – после ужина младший поднес ему арфу.
Давид положил инструмент на колени.
– Что сыграть?
– Речку!
В воздухе поплыли переливы звуков.
Давид давно понял, что своя, внутренняя мелодия, живёт во всех существах и предметах. Общим законам бесконечного движения подчинялось все на свете. Таинственная музыка жизни плыла облаками по небу, прорастала деревьями из земли, она была всем и все было ею. Наверное, это и был Бог, в которого он верил.
"Движение – это музыка. Чтобы красиво ее играть, нужно превратить свое тело в хороший инструмент", – говорил он детям, которые прибегали послушать игру на арфе.
Ребятня мало что понимала в его словах, но охотно старалась подтягиваться на ветках, фехтовать палками и бросать камни из пращи. Он обучал ловкости, храбрости, спокойной ясности и простоте – музыке жизни, подслушанной у диких зверей. Давид многому учился у хищников, которые хотели его убить.
Старшие братья, служившие в войске царя Израиля Саула, приезжая домой, уговаривали его поступить на службу:
– Говорят, разбойники обходят нашу деревню стороной. Они боятся твоего пастушьего посоха больше, чем меча солдата.
– Простые люди гуляют по чистой траве. Если я буду маршировать по грязным дорогам, то не смогу не выпачкать ног. А музыку нужно играть чистым, – отвечал он обычно. Братья переглядывались и умолкали.
Однажды царь Саул заболел. Он вспомнил, что рассказывали ему братья Давида про музыканта. Решив послушать перед смертью добрую игру на арфе, царь приказал привести ему Давида. Пастух отправился во дворец. Когда он исполнил царю несколько песен, боль отпустила Саула.
– Я приказываю тебе остаться, – сказал царь Давиду.
Тот нахмурился и опустил голову, будто собираясь бодаться.
– Если я умру без твоей музыки, войны за престол утопят нашу страну в крови, – сказал Саул.
Так Давид помимо воли сделался придворным музыкантом. Но война и так стояла на пороге. Войска Израиля столкнулись с могучими воинами: филистимлянами.
– Сражения развеселят мне сердце не хуже твоих мелодий. Я уеду воевать, а ты отправляйся к отцу, – сказал царь Давиду.
Парень вернулся домой и снова по утрам, захватив с собой арфу, посох и пращу, выгонял овец к подножиям холмов. Однажды отец отправил его в военный лагерь к братьям, чтобы привезти им мяса и хлеба.
Родичи встретили хмуро.
– Что случилось? – спросил Давид.
– Мы отступаем. У людей закончились еда и смелость. Чертов филистимлянин Голиаф шестой день подряд позорит нашу армию, – ответил старший брат, – каждое утро он вызывает любого бойца сразиться с ним. Никто так и не решился выйти.
– Почему?
– Он огромный, как медведь, и закован в медную броню. Армия проигравшего бойца уйдет в рабство к войску победившего.
– Бояться глупо. От этого пропадает аппетит, – Давид оставил мешок с едой у братьев в палатке и вышел к полю за земляным валом перед лагерем израильтян. Там в одиночестве возвышался великан в медных доспехах.
– Эй, трусы! – орал гигантский воин, потрясая копьём, похожим на ствол дерева. – Так и будете отсиживаться? Ваши отцы были зайцами, родившими мышей!
– Не торопись с грубыми словами, малыш! – крикнул Давид. – А то придется затолкать их тебе обратно в глотку!
– В вашем войске нашелся один мужчина, да и тот мальчишка-пастух! – хохотнул Голиаф.
– Да, я пастух, – сказал Давид и спрыгнул с вала, направляясь к огромной фигуре, – и я неплохо справляюсь с баранами вроде тебя.
Разбившая напротив лагерь армия взвыла от предвкушения потехи – щуплый Давид по сравнению с Голиафом казался новорожденным котёнком. За спиной пастуха глухо зароптали земляки, с растущей тревогой наблюдавшие за перебранкой.
– Слышал я, что ты бренчишь на арфе. Беги домой, пока в штаны не наложил, музыкант! – орал Голиаф под хохот своего войска. – Сложи там гимн трусливых израильтян!
– Мне сказали не возвращаться без твоей головы, – сказал Давид.
– Значит, просто вернёшься по кускам! – крикнул Голиаф и метнул копьё в наглого выскочку.
Тяжелое острие просвистело мимо лица пастуха, но он даже не шевельнулся. Достал из мешочка на поясе камень и кожаную полоску пращи.
– Я лучше сыграю тебе здесь! – крикнул Давид. – Сыграю на твоей голове.
Он метнул камень в шлем противника. Мягкий известняк рассыпался от удара о медь, белая пыль бросилась Голиафу в глаза. От попадания шлем загудел, словно колокол.
– Как тебе первая нота? – крикнул Давид и метнул второй камень. Вторая "нота" прозвучала так же громко, как и первая.
Израильтяне засмеялись и заколотили мечами о щиты.
Голиаф взревел, сбросил с головы шлем и двинулся на Давида.
В воздухе снова загудел пущенный из пращи камень. Голиаф остановился, уронил меч и щит и рухнул лицом в грязь – третий камень попал ему точно в переносицу.
Пастух неторопливо подошёл к врагу. Тот не дышал. Давид повернулся к притихшей армии филистимлян.
– Кто из вас, мои новые рабы, принесет мне водички? – крикнул он.
Воины сорвались со своих мест, бросили щиты и копья и побежали – подальше от страшной судьбы, что швыряла им в спину смех тощего мальчишки и хриплый хохот вражеского войска, вернувшего прежний боевой дух.