Пятая правда

– Так что теперь Диме тянуть этот хомут до самой своей смерти, – печально вздохнула Светлана Сергеевна и, спохватившись, немного облагородила своё выражение: – Я имела ввиду, нести свой семейный крест. К тому же он до умопомрачения любит Оксану.

Мой бывший приятель надрывно закашлялся и залился насыщенным чахоточным румянцем.

– Что?! – потрясённо вылупил я мои очи на бывшего друга. – Ты любишь Ксюшу?!

И тут Димон так искренне разрыдался, что я ему и действительно поверил:

– Я не в силах ничего с собой сделать! Мне жизнь не мила без этой смазливой маленькой стерляди!

– Ты же лучший друг Димы и должен его понять, – продолжала увещевать меня Светлана Сергеевна. – Как пелось в песне моей молодости:

«Если случиться, что он влюблён,

А я на его пути.

Уйду с дороги, такой закон,

Третий должен уйти».

Она пела так красиво и вдохновенно, что я был воистину ошарашен. С такими талантами наш лучший в городе врач мог бы запросто сделать карьеру эстрадной певицы!

– Но, может быть, это как раз он должен был уйти с моего пути, – уже не так напористо возразил я.

– Тем не менее, Судьба распорядилась без нашего желания и всё расставила по должным местам, – с унылой обреченностью проронила Димина мама. – Мне понятно твоё огорчение. Несмотря на то, что Фортуна избавила тебя от трагического лиха, ты по молодости своей считаешь себя обделённым. Мы тут с Димой посовещались и решили хоть в какой-то мере возместить твои высосанные из пальца «потери». Тот мотоцикл, который стал источником всех наших невзгод, мы решили отдать в твоё личное владение. Теперь он по праву принадлежит тебе.

Краешком глаза я заметил, как Димон нервически дёрнулся и даже немного привстал со своего стула. Но пронзительный взгляд черных маминых глаз в мгновения ока его полностью обездвижил.

– Я думаю «Ява» не настолько пострадала, чтобы её нельзя было бы отреставрировать, – настойчиво гнула свою линию Светлана Сергеевна. Она достала из ящичка письменного стола стодолларовую купюру и положила её передо мной. – Мне кажется, что этого хватит, чтобы восстановить мотоцикл.

– Да Славка Слюсарь тебе и за двадцать долларов его отрихтует и «вылижет» так, что он будет ездить и выглядеть будто бы новенький! – затявкал со своего места Димон, жадно пожирая глазами новенькую банкноту. Но он крайне быстро совладал с собой и, подойдя ко мне, протянул свою крепкую загорелую руку:

– Ну что, Михей! Остаемся друзьями?! И никакая шикарная тёлка не омрачит нашей подлинной мужской дружбы?!

Я хотел было чуть-чуть повыпендриваться, но, немного подумав, решил всё-таки сдаться. Перспектива иметь свой собственный мотоцикл помутнила мой взбудораженный разум. Не знаю, насколько это было искренне с обоих сторон, но мы всё же с Хряком пожали друг другу руки.

– Вы даже не представляете, насколько мне радостно, что ваша дружба не только восстановилась, но и окрепла, – прослезилась Светлана Сергеевна. – Ты, Миша, самый верный и преданный Димин друг. А для истинного товарища ничего не жалко.

– Послушай, Хряк! Но как же ты теперь будешь без своего мотоцикла?! – стыдливо засмущался я.

– Я уже заказала Диме другую «Яву» и через неделю он будет с новеньким мотоциклом, – успокоила меня Светлана Сергеевна. – И вообще ему уже пора остепениться и сесть за руль собственного автомобиля. Но вполне может статься, что годик-другой придётся с этим повременить.

Мы с Хряком откатили его старую «Яву» в мастерскую Славика Слюсаря и тот пообещал отремонтировать её в кратчайшие сроки. И уже через неделю и я, и Димон катались на собственных новеньких мотоциклах. Ремонт обошёлся мне в сорок долларов, и моя «Ява» действительно смотрелась так, будто только что сошедшая с заводского конвейера.

Но меня донимали угрызения совести, что я продал мою невесту за загубленную Хряком «Яву» и сотню грёбанных долларов.

– Да не убивайся ты так! – со смехом успокаивал меня мой брат. – Верный и надёжный мотоцикл лучше, чем слабая на передок невеста! Найдёшь себе бабу и получше!

И впрямь я вскоре познакомился с не закомплексованной девицей, которая, без всяких посул и обязательств с моей стороны, сделала меня настоящим мужчиной. Это окончательно усмирило меня, и я уже без излишней душевной тоски смотрел на Хряка, фланирующего с Ксюшей по набережной. И лишь изредка я ловил на себе её странные взгляды, в которых ощущались и душенная боль, и смятение, и страдание.

– Постой-ка, дружище! – встрял терновой колючкой в Мишину повесть развеселившийся Рома. – Если разобраться толком, то фингал избавил тебя вовсе не о благосклонности твоей невесты, а от роскошных и ветвистых оленьих рогов!

– Эх, Рома, Рома! – посетовал на нетерпеливость Кузена крымчанин. – Ведь это была только присказка, а настоящая сказка ещё впереди.

Лапчук порывисто встал и пружинистым шагом удалился в сторону туалета. Он отсутствовал несколько минут, но за всё это время никто из присутствующих не проронил ни малейшего звука. Миша вернулся слегка взъерошенным, вытирая клочком туалетной бумаги слезливые серые очи. Рассказчик глухо прокашлялся и продолжил свою назидательную богатырскую быль.

4. Подарочек Фортуны.

– Началась календарная осень и призыв на мою воинскую службу был уже вовсе не за горами. И тут, вдруг, произошло нечто такое, о чём даже никто и помыслить не мог. Димон поехал с Оксаной за город, чтоб показать ей, как лихо он прыгает с горки на своей новенькой «Яве». Коронный трюк циркача не удался, – и Хряк при паденьи свернул себе шею. Так что он попал не на весёлую свадьбу в качестве жениха, а на собственные похороны в роли покойника.

На погребении было много народа, в том числе и Оксана в траурном убранстве так и не состоявшейся супруги. И Ксюша, и Светлана Сергеевна рыдали так безутешно, что сердце от сострадания разрывалось на части. Отец Димона, старпом океанского сухогруза, был где-то в районе Австралии и на похороны своего единственного сына явиться не смог.

Я делал всё что было в моих сила, чтобы успокоить Оксану, и, после окончания погребального ритуала, вызвался её проводить. Но та, немного утихомирившись, внезапно вспомнила об одном очень важном и неотложном задании. Ей сперва надобно было зайти на квартиру тётушки Любы, которая укатила со своим новым ухарем куда-то в Аджарию. Нужно было срочно полить домашние цветы, а также накормить кота и попугая, чтобы они, не приведи Господи, не сожрали друг друга.

– Увы, но и цветам, и нашим домашним питомцам нет ни малейшего дела до нашего траура, – печально проронила она.

Мы зашли в тетины апартаменты и поняли, что самую «чуточку» опоздали. Цветы от жары уже безвозвратно засохли, а Котофей Котофеич, развалив клетку, стрескал несчастного попугайчика. Если судить по перевёрнутым цветочным горшкам, то Рыжик улизнул через форточку на поиски более заботливых и надёжных хозяев.

Ксюша в отчаянии упала на тётину кровать и залилась слезами, рыдая горько, надрывно, тоскливо и безутешно:

– Из-за этих негаданных похорон мне совсем отшибло соображалку и память! Ну, что я теперь скажу тёте о гибели её цветника и зверинца?!

Я присел рядышком с нею на двуспальную кровать и, исполненный состраданием, положил руку на её содрогающееся от рыдания плечико. И Ксюша весьма благосклонно и с пониманием восприняла мои соболезнования. И я утешил её – сначала разок, а потом и другой, а затем, по её настоятельной просьбе, и третий.

Мы безмолвно лежали в благоухающей ароматизатором постели и думали каждый о чём-то своём. Головка Ксюши лежала на моём плече, а правая рука игриво блуждала где-то в районе схождения моих бёдер.

– По-видимому слухи, что Мише отбили «хозяйство» оказались чрезмерно преувеличенными, – нарушила молчание моя подопечная.

Я сначала как-то не попал в тему и машинально осведомился:

– Ты имеешь в виду Мишу Кацмана?

– А причем тут Кацман? – ответила вопросом на вопрос моя бывшая невеста. – Миша ещё пять лет назад женился на сестре Дианы и увёз её с собой в Израиль. И Алина на Земле Обетованной нарожала ему уже четырёх хорошеньких ребятишек. Я говорила о тебе! Ты что, способен как ящерица отращиваешь себе конечности? Или твой «дружочек» как птица Феникс возродился из пепла?