Один из семидесяти

Хотя поначалу човган был всего лишь упражнением для развития ловкости у военных, очень скоро игра стала захватывающим развлечением для всех без исключения мужчин, включая царских отпрысков и приближенных. Играли от мала до велика, богатые и неимущие. Безлошадные бедняки устраивали пешие турниры – с палками в руках гонялись за шаром по траве.

Говорят, човган завезли торговцы, побывавшие в Индии, но если и так, то произошло это достаточно давно. Целые поколения местных мужчин выросли на этой игре. Човган был так же неразделим с их жизнью, как конь и горы.

Для богатых родителей она была не чем иным, как мерой силы, ловкости и смекалки подросших наследников. В борьбе юнцам представлялась возможность проявить как свои достоинства, так и недостатки характера, что учитывалось при выборе кандидата на придворную или военную должность.

Особо отличившиеся игроки нередко наделялись разными прозвищами: Ловкач, Смельчак, Хитрец, а то и Лентяй, Косолапый или того хуже – Трус. Даже по прошествии лет, когда заговаривали о ком-то из своих соплеменников, в памяти прежде всплывало его прозвище.

Човган мог опозорить целый род или возвысить даже самого безвестного юношу, если тот смог проявить в игре чудеса смекалки и храбрости. В этой игре не имело значения, из какой семьи был игрок, здесь все были равны.

Однажды в игре между богатыми юнцами и их слугами хозяин, возмущенный исходом игры не в свою пользу, не удержался и огрел палкой противника, своего слугу. Да так, что тот скатился с коня.

Зрители освистали его поведение, а на следующий день впавший в ярость игрок получил предписание от правителя покинуть Газаку – его отправили служить в самый глухой угол государства, и больше никто о нем не слышал.

Чужие обычаи

Не спрашивай у того, кто много ходил, спрашивай у того, кто много видел.

Как-то за работой Давид и Ашан разговорились.

– В Атропатене много племен, и каждый народ говорит по-своему, – рассказывал хозяин о своей стране. – Но есть языки, которые объединяют людей.

Давид согласно покачал головой.

– Не знал бы ты, к примеру, арамейского, я бы тебе работу не дал. А вообще я кутий и с женой разговариваю только на языке своего племени.

– Твоя жена не говорит по-арамейски?

– А зачем? Разнородцы между собой договариваются на арамейском, мидийцы в Атропатене говорят на языке койнэ, а в домах каждый на своем. Жена редко выходит из дома, воспитывает моих сыновей, а они не должны забывать родного языка.

– Мудро.

А вот если бы ты знал и мой язык, я платил бы тебе целых два ассария вместо одного, – улыбнулся Ашан.

– У меня будет время научиться! – весело ответил Давид. – И я сделаю это с удовольствием, из уважения к твоему народу!

– Приятно слышать, – улыбнулся Ашан, продолжая работать. – Но со мной и моими сыновьями говори по-арамейски. Он им еще пригодится, когда они отправятся по торговым делам куда-нибудь на Восток. Когда у меня родится дочь, если это, конечно, угодно богам, – вознес он руки к небу, – она будет говорить только на родном языке. Чтобы затем учить своих детей, моих внуков. Сохранять язык и обычаи рода – женское дело.

Ашан был добрым человеком. Правда, не настолько богобоязненным, как того хотелось местным священнослужителям.

Совсем еще юный возраст, когда закладываются самые крепкие основы веры, пришелся на странствия, и Ашану часто было не до молитвы. По молодости, как и многие его сверстники, мечтал о богатстве, которое бедному человеку всегда грезится где-то в дальних краях.

Ашан бывал в разных странах, в некоторых подолгу работал. Но со временем понял одно – прекраснее места, где родился, не сыскать. Лучше быть небогатым, но жить среди своих единомышленников, единоверцев, которые тебя понимают лучше других.

– Мой род из южной Экбатаны[33], но мы давно облюбовали здешние места, – рассказывал он за работой. – Здесь более спокойно, тепло, да и земля плодородней. Парфия далеко, Рим еще дальше. У меня своя лавка, дом, хорошие соседи. У нас говорят: добрый сосед ближе, чем жестокосердный брат, и это так. В Атропатене не особо чинятся различия между родами, от того разноплеменники живут без ненависти друг к другу. Кстати, наш царь тоже из племени кутиев.

– Царь приходится тебе родней?! – присвистнул Давид.

– Наверное! Если хорошенько покопаться! – засмеялся Ашан. – Только царь наш из рода Аршакидов, который ведет свое начало от легендарного патриарха Аррана. Это тоже наша дальняя родня! – подмигнул он Давиду. – Для нас Киоксар – царь царей, хотя римлянам и парфянам, наверное, не нравится, как мы называем Киоксара. С ним мы не знаем особой нужды, ведь он правоверный маздаясниец и любит свой народ. Он не развязывает войн, но держит сильную армию и вовремя пресекает нападение. Он позволяет нам жить в мире, поэтому для нас он царь царей!

Правда, бывают времена, когда у кочевников – номадов или тех же гаргаров, тапиров, кадусиев, скажем, плохой год: скотина пала, приплода недостаточно, болезнь какая… но детей-то все равно кормить надо… вот они и устраивают набеги, – заметив тревогу в глазах нового напарника, решил его успокоить. – Но это, слава богам, бывает все реже. И Газаку обычно эта беда обходит. Бандиты знают, что у нашего правителя только конных воинов – целых два мириада[34], поэтому в город нос не суют. Да и что им здесь делать. Им нужен лишь скот, а скот на пастбищах. Если и орудуют, то где-нибудь на дорогах, на дальних яйлагах[35]. Ты же видел, стены города не такие высокие, да и особо не укреплены, как в тех же римских метрополиях.

– Откуда ты знаешь про римские метрополии? – удивился Давид.

– Бывал… – задумчиво ответил Ашан.

Давид уже успел отметить про себя недюжинный ум Ашана и его способность рассуждать как заправский государственник.

– Я бывал в восточных землях… вся твердь римлянами поделена на метрополии и провинции.

– Ты там жил? – не унимался Давид.

Обувщик заметно погрустнел. Со вздохом он отложил работу и начал свой рассказ.

Слава тем, кто ее достоин

Уважать всякого человека, как самого себя, и поступать с ним, как мы желаем, чтобы с нами поступали, – выше этого нет ничего.

– Вначале мы не желали принимать власть римского императора. Его несметное войско заставило нас сделать это. Сейчас нас пытаются, как прежде, опекать парфяне, от которых мы зависим все в меньшей мере. Для парфян и римлян наш край – лакомый кусок, который они так и норовят вырвать друг у друга из пасти, – Ашан слабо улыбнулся. – Я вот думаю: простому человеку ведь не так уж и много надо. Он счастлив тем, что его семья не голодает, а над головой не дырявая крыша. Война не нужна простому человеку, ее затевает тот, кого прельщает вкус власти. Хотя, в конце концов, кто-то ведь должен держать бразды правления в руках. Люди – разве не те же стадные животные? – усмехнулся Ашан. – Кто-то должен уметь сбивать их в единое стадо и вести за собой! У овец – это умный тур, у людей – умный царь. А иначе ни те, ни другие просто не выживут поодиночке: овец растащат волки, а люди, думаю, просто уничтожат друг друга из одной только зависти. Люди сильны только в сообществе и единомыслии. И еще – благодаря богобоязненности.

Но почему-то мир устроен так, что тот, кто вкусил хмель власти, никогда от нее не откажется и не остановится, подобно зверю, вкусившему теплой человеческой крови! Ради власти над остальными иной завоеватель готов класть чужие головы мириадами, только бы насладиться ею еще и еще раз. У зороастрийцев это называют болезнью духа. Она случается, когда пороки берут верх над человеком. Такой правитель болен неизлечимо, а грехи тяжелым бременем ложатся на весь род его, – махнул рукой Ашан. – Слава богам, наш правитель Киаксар – человек справедливый и в меру воинственный. Он мудро правит, а не упивается властью!

33

современный город Хамадан в Иране

34

1 мириада – 10 000

35

высокогорные пастбища