Тень Гамаюна

Комнатка, в которую привела девушку Елизавета Матвеевна, была маленькой, уютной, с окном, выходящим в сад, с большим старинным зеркалом до потолка и такой же старинной кроватью.

– Располагайтесь, вот вам полотенце, умывальник на кухне. Банька протоплена к приезду Коленьки, если хотите помыться сейчас, до ужина, то, как раз успеете, пока я собираю на стол.

Ужинали на террасе. Августовские комары были уже не такие кровожадные, поэтому Елизавета Матвеевна не стала зажигать сосновые шишки. Легкий ветерок отгонял самых настойчивых насекомых, и неспешная трапеза ничем не омрачалась. Вдруг Елизавета Матвеевна всплеснула руками, вспомнив о чем – то, и побежала на кухню. Через минуту перед Николаем стояла тарелка с жареной докторской колбасой.

– Чуть не забыла, – проговорила матушка, – твоя любимая. Она повернулась к Алине, – он в детстве заснуть не мог, если я ему на ночь докторской колбаски не поджарю. Глядя на своего большого сына, Елизавета Матвеевна глубоко вздохнула, как человек, свято исполнивший свой долг. Николай ласково посмотрел на матушку и сказал:

– Спасибо, мама. Ты иди, мы еще посидим здесь.

Старушка собрала грязную посуду и понесла ее к летнему водопроводу под старой яблоней. Там была установлена раковина, предназначенная специально для хозяйственных нужд.

– Рекс, – позвал Николай. Пес подбежал, виляя хвостом. Николай, оглянувшись на мать, бросил собаке колбасу.

Поймав недоуменный взгляд Алины, он пояснил:

– Терпеть не могу колбасу, но не хочу матушку обижать. Я «Докторскую» переел в детстве, меня от нее тошнит.

Алина впервые за сегодняшний день улыбнулась.

Часам к одиннадцати вечера женщин потянуло ко сну. Николай, дождавшись, когда в доме воцарится тишина, поднялся на второй этаж, в свой кабинет. Зажег настольную лампу, бережно извлек из сумки старую рукопись, привезенную из Франции, и открыл ее.!

Старая тетрадь Иллариона Боголюбова содержала не что иное, как переписанное, с какого – то ему одному ведомого литературного источника, своеобразное изложение жизни и смерти князя Андрея Боголюбского.

Глава 4

Вот Алатырь – вечный камень,

Древний камень бел – горюч.

Он откроет перед нами

Тайны мира, правды ключ

За окном княжеского терема стемнело, к вечеру завыла зимняя вьюга, но Андрея не волновала буря за окном, его волновали те бури, что происходили на земле раньше. Те, про которые рассказывал Богун. Никто и ничто не мешали их тихому уединению. Любил княжич слушать старые предания. Отец – князь Юрий Владимирович, с наступлением первых холодов обычно отправлялся с дружиной по ставшему пути «в полюдье», за сбором дани. На заранее обговоренных погостах встречал он своих тиунов, слушал жалобы и просьбы, судил виновных, наказывал нерадивых. И так до самой весны. А как просохнут дороги, – сборы, подготовка военных походов на обидчиков. Порядок этот существовал исстари, никто не нарушал его. Оставались в тереме женщины да челядь. А над ними, вместо отца, – тысяцкий боярин Георгий, сын варяга Шимона, еще самому Мономаху служившего. Георгий был «кормильцем», «дядькой» Юрия Долгорукого и князь Юрий передал ему в управление «землю Суздальскую». Люто сейчас было за окном, да тепло на сердце Андрея.

– Богун, а почему греческие священники называют русов варварами? Потому что князья наши войной на греков ходили? – задумчиво поднял глаза на старика княжич, – еще говорят, что не было до них в наших землях ни храмов, ни городов, ни письма. Правда ли то? – Греки, – закачал косматой головой старик, – интерес особый имеют, ино через религию свою хотят поработить Русь. Рабами Божьими людей называют. Для чего? С рабами можно поступать как угодно! Вот и творят теперь «наместники» с народами все, что хотят. Искони племена наши с греками за земли воевали. Великий царь Аттила, предводитель степняков, брал дань и с Рима, и с Византии. Святослав, воин, наследник древней веры, теснил их и на суше, и на море. А теперь греки, как хозяева пришли. Бога, родившегося в Израиле, нам навязывают. Не силой, так хитростью берут! Только не наша эта вера. Чужая она духу русичей. Не для нас она выдумана, не нам ее исповедовать! Не приживается она в народе. Теперь князьям, с детских лет про Христа рассказывают, чтобы забыли вы прошлое, чтобы не ведали будущего. А между тем есть среди нас немногие ведуны, которые знают, куда приведет эта вера во Христа, какие страшные битвы будут на земле происходить под знаменем Христовым. Сколько крови прольется в будущих веках! Сколько народов рассеется по свету!

Говоря это, Богун гневно затряс седой бородой, словно отгоняя от себя страшное видение.

– Но не погибнет старое знание, а войдет оно постепенно в новое, и растворится в нем, – продолжил старик через некоторое время, – и не сможет никто победить его, не сотрется это знание в памяти народа. Много раз демоны будут брать власть, но через тысячу лет Истина придет к потомкам нашим! – старый ведун воздел руки, и прослезился.

– Однако греческая вера удобна для торговли! – сердито возразил старику Андрей, – князья, купцы, дружина – давно знают преимущества ее. Я тоже хочу строить Спасителю и Заступнице нашей Деве Марии красивые храмы. Они будут лучше, чем в Константинополе! Вот стану князем и прославлю себя и вотчину дедов – Владимир, не пожалею ни сил, ни трудов, ни серебряных гривен!

– Знаю, сюда переместится Русь, в эти земли! Не забывай, княже, о народе своем! Князья не хранят отеческой веры. Убивают друг друга, грабят, людьми торгуют и все по благословению священников, все именем Христа! А, ведь, и в законе Христовом нет того, что княжеские тиуны творят. Худо оттого на Руси, что от старой веры отстали, а к новой не пристали! Никакого бога в душе их нет! Ни Христа, ни Перуна! Не боятся божьего гнева, не по Правде живут!

– Дед мой, Мономах, писал ту Правду, – гордо выпрямился княжич Андрей, – хотел порядка на Руси. Мне тысяцкий Шимон про это сказывал. Сильна была Русь при Мономахе, половцы в мире с Русью жили, – княжич сверкнул темными глазами и сжал кулаки, – когда во власть войду, хочу я изменить порядок старшинства городов. Буду укреплять Суздальские земли. Другая должна быть столица в Русской земле! Имя ей будет не Киев, а Владимир! – княжич глубоко вздохнул, немного успокоился и спросил волхва:

– Старик, тебе звезды все тайны открывают, скажи, сбудется ли, задуманное мной?

Старец медленно покачал головой. То, что просил Андрей, было против законов Сварога. Нельзя нарушать бег времен. Не должен ведать тайну судьбы своей молодой княжич. Если откроет Богун тайну, то дара своего лишится навек. Повисла тишина в келье. Долго думал старый волхв. Но, может, в том и состоит его предназначение? Лишиться дара и умереть, как все смертные? Видно, к предкам пора, зажился он на этом свете, устал. Уж сколько раз кудесник приносил жертвы богам священной сурьей? Не счесть того. Решился старик, закрыл глаза, зашептал что – то на чару. Дрожь прошла по телу его, и заговорил волхв:

– Тебе, княже, судьбу великую боги пророчат. Будешь ты владеть многими землями, волжскую Булгарию, Киев подчинишь, властвовать над многими князьями станешь, но смерть твоя страшной будет, как у славянского короля Божа, – ведун, медленно раскачиваясь, тихо произнес первые слова, потом, глубоко вздохнув, почти крикнул: – Боги оставят тебя, и будешь ты, словно Бож, повергнут. И станут дни твоей смерти хуже ночи Сварога. Но смерть твоя через много сот лет восстанет к Славе твоей. Явится царь на русской земле, построит он город великий в устье Нево – реки, и при жизни его нарекут тебя Святым.

– Скажи мне, дед, не на поле боя смерть я приму?

– Нет, княже, во дворце своем.

– Много ли лет проживу?

– Будешь жить, пока не исполнишь предначертанное.

– Как же узнать о том?