Горький шоколад

Жоффрей поспешно прошёл вдоль изгороди и вскоре обнаружил довольно большой просвет, чтобы можно было через него попасть в соседний сад. Уже было достаточно темно, чтобы не бояться, что его увидят и узнают, и де Пейрак пошёл на звук плача. Почему-то он не сомневался, что это плачет один из его сыновей, и чувство тревоги заставляло его ускорять шаг.

За беседкой, стоя на коленях, плакал Кантор, а под деревянным строением слабо попискивал щенок.

— Что случилось, малыш? — граф остановился на расстоянии вытянутой руки от мальчика.

Тот горько вздохнул, посмотрел на мужчину, но не разглядев в темноте ни лица, ни одежды и подумав, что это кто-то из слуг, чуть всхлипывая, сообщил:

— Мой щенок. Он залез туда следом за игрушкой и застрял. Я пытался его достать, но ничего не выходит.

В его словах звучало такое отчаяние, что казалось, будто весь мир обрушился на его маленькие, часто вздрагивающие от рыданий плечи.

— Ты позволишь мне помочь тебе? — медленно, чтобы не напугать ребёнка, Жоффрей приблизился и опустился на землю рядом с ним.

Кантор чуть кивнул, поднялся с колен и отошёл в сторону, чтобы не мешать незнакомцу. Несколько ловких движений — и маленький комок шерсти, перепачканный в земле, сидел на руках спасителя и норовил лизнуть того щеку в знак благодарности.

— Благодарю вас, месье! — радостно воскликнул ребёнок, убеждаясь, что его любимец жив и здоров, и бросился было к Пейраку, чтобы взять щенка из его рук, но остановился буквально в шаге от него, разглядев незнакомое лицо.

— Не бойся, малыш, — увидев реакцию мальчика, произнес граф. — Я не причиню тебе вреда.

— Кто вы?

— Я друг, — улыбнувшись, ответил Жоффрей. — Живу в том доме, — он кивнул в сторону живой изгороди, из-за которой пришел. — И если ты захочешь, то сможешь как-нибудь навестить меня.

— Мне нельзя гулять одному, — возразил Кантор, мысленно представляя, какой нагоняй получит от Барбы за то, что убежал.

— Ты можешь взять с собой своего брата.

— А откуда вы знаете о том, что у меня есть брат? — недоверчиво спросил Кантор.

— Пусть пока это будет тайной. Ты же умеешь хранить тайны? — мужчина испытывающе посмотрел на ребенка.

Кантор важно кивнул.

— Хорошо. А теперь бери щенка и беги домой, пока ты совсем не промок. Если захочешь прийти ко мне в гости, то попроси брата сопровождать тебя. Но никому не говори о том, что видел меня.

Мальчик взял щенка из протянутых рук и снова вгляделся в наклоненное к нему лицо, и вдруг разглядел несколько шрамов, пересекающих левую щеку незнакомца. Ему тут же вспомнились рассказы старого слуги. Кантор почувствовал, как сердце застучало быстрее, а руки похолодели, хотя и так были уже ледяными.

Тут он услышал голос Барбы и остальных слуг, разыскивающих его, и побежал к ним навстречу, боясь даже обернуться. Оказавшись в крепких объятиях няни, Кантор все же украдкой обернулся, но, конечно, не смог ничего разглядеть в кромешной мгле, затопившей парк. Под причитания Барбы он шел к отелю, прижимая к себе щенка и предвкушая, как сегодня ночью по большому секрету он расскажет Флоримону, что встретил в саду того самого колдуна, что построил этот отель.

Вернувшись домой, Анжелика буквально рухнула на кровать. Сегодняшний прием был одним из самых утомительных в ее жизни, и не только из-за танцев, но из-за ее сегодняшнего сопровождающего. Ей казалось, что вот-вот кто-нибудь признает в Дегре полицейского и ее репутация будет безнадежно испорчена, но прием уже подходил к концу, а мадам де Бренвилье со все возрастающей симпатией слушала изысканные комплименты своего нового поклонника и с благодарностью посматривала на Анжелику. Кто бы мог подумать, что Франсуа может быть таким галантным, но все равно молодой женщине казалось, что зря она поддалась на шантаж Дегре…

Внезапно ей вспомнился их разговор об отце Антуане и его желании разыскать ее. Зачем, с какой целью, кто послал его разузнать о ней? Это не могло быть случайностью, нет. Анжелика сложила руки на груди и взмолилась: «Господи! Если Жоффрей смог чудом избежать костра, то где же он? Где он?!»

До боли в глазах она вглядывалась в образы, нарисованные лунным светом на стенах, ища в них ответ на терзающий ее вопрос, и вконец измученная, наконец заснула.

Глава IV

Поздно вечером, когда Анжелика присыпала песком только что написанное письмо к ее дорогой подруге Нинон де Ланкло, вошел лакей с сообщением, что какое-то духовное лицо с тонзурой настоятельно спрашивает ее. У входа Анжелика встретила аббата, который сказал ей, что ее брат, отец де Сансе, хочет увидеться с ней.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас, мадам!

Анжелика поднялась наверх за плащом и маской. Странный час для возобновления отношений иезуита со своей сестрой, которая к тому же была вдовой колдуна, сожженного на Гревской площади!

Аббат сказал, что идти недалеко. И действительно, буквально через несколько шагов молодая женщина оказалась перед небольшим домом, бывшей средневековой гостиницей, примыкавшим к дому Иезуитской Коллегии. В вестибюле проводник Анжелики растаял, как черное привидение. Она начала подниматься по лестнице, не отрывая взгляда от верхней площадки, на которой, перегнувшись через перила, стоял высокий человек со свечой в руке.

— Это ты, сестра моя?

— Это я, Раймон.

— Поднимайся, пожалуйста.

Она последовала за ним, ни о чем не спрашивая. Он ввел ее в маленькую каменную келью, скудно освещенную масляной лампой. В глубине алькова Анжелика разглядела бледное, тонкое лицо — женщины или ребенка — с закрытыми глазами.

— Она больна. Возможно, она умрет, — сказал иезуит.

— Кто это?

— Мари-Аньес, наша сестра.

Помолчав минуту, он добавил:

— Она пришла ко мне просить убежища, я уложил ее, но, имея в виду особый характер ее

болезни, мне нужна помощь женщины. Я подумал о тебе.

— Что с ней?

— Она уже потеряла много крови. Я думаю, что устроила выкидыш.

Анжелика осмотрела юную сестру. Кровотечение было не очень сильным, но оно не прекращалось.

— Мы должны как можно быстрее остановить его, или она умрет.

— Я думал послать за врачом, но…

— За врачом!.. Все, что он может сделать — это пустить кровь, а это ее погубит.

— К несчастью, я не могу позвать акушерку, которая может оказаться нескромной и болтливой. Наши правила одновременно и очень свободны, и очень строги. Никто не упрекнет меня за то, что я приютил тайком свою сестру. Но я должен всячески избегать скандала. Мне затруднительно держать ее здесь, в этом доме, примыкающем к великой семинарии, сама понимаешь…

— Как только мы остановим кровотечение, я перевезу ее в свой дом. А сейчас надо послать

за Великим Матье.

Матье явился незамедлительно и занялся молодой пациенткой, по обыкновению, бормоча что-то себе под нос. Наконец Анжелика заметила, что кровотечение начинает утихать; на щеках сестры появился едва заметный румянец. Великий Матье ушел, оставив Анжелике отвар из трав, который она должна была давать пациентке каждый час, чтобы заменить ту кровь, которую она потеряла. Он посоветовал подождать несколько часов, прежде чем перевозить ее на другое место.

После того, как он ушел, Анжелика села за маленький столик, на котором стояло огромное распятие, отбрасывающее жуткую тень на стену.

— Я думаю, что на рассвете мы сможем перевезти ее ко мне, — сказала Анжелика, — но было бы разумнее немного подождать, чтобы она хоть чуть-чуть окрепла.

— Подождем, — согласился Раймон.

Его тонзура стала немного шире из-за начинающейся лысины, но в целом он почти не изменился.

— Раймон, откуда ты узнал, что я живу в Отеле Ботрейи под именем мадам Моран?

Иезуит сделал неопределенный жест белой рукой.

— Мне было нетрудно сделать запросы. Я восхищаюсь тобой, Анжелика. Ужасное событие, жертвой которого ты оказалась, теперь стало делом далекого прошлого.