Страница 2 из 13
Я поняла, что это конец.
Но как уйти и не поговорить? Так же нельзя! Пишу ему SMS с датой и местом нашего судьбоносного разговора. Он отвечает тем же способом, что явится непременно.
И вот, мы сидим у окна в ресторане «Париж». За стеклом торопится быстротечная городская жизнь, но у нас, в нашем маленьком мире, нависшем над кованым столом с белой льняной скатертью, время остановилось.
Я никак не могу начать разговор. Я – одна гигантская, выжженная кислотой рана, и сейчас меня начнут посыпать солью. Изо всех сил стараюсь не делать щенячьи глаза.
Алекс жалеет меня и начинает первым.
– Ты изменилась.
– Ты изменил меня.
– Я не хотел этого.
– Никто не хочет. Некоторые вещи происходят сами собой.
– Это верно.
Молчание, опять долгое и густое, как кисель.
Наконец, я собираю всю свою волю в кулак. Самое главное для меня сейчас – держать под контролем слёзы:
– И в самом деле, всё изменилось. Пришло время, я думаю, менять правила игры.
Его лицо вытягивается.
– О чём ты?
– Ты знаешь, о чём.
Опять молчание. И снова начинает он:
– Почему?
– Мы уже это озвучили: всё изменилось.
– Я не позволю.
– Боюсь, я не вижу надобности спрашивать.
– А Лурдес?
– Конечно, она будет с матерью, ты же знаешь.
– Ошибаешься.
– Детям с матерями лучше.
– Не в нашем случае.
Я не понимаю, на что он намекает, так как вроде бы я была ей неплохой матерью, и решаю, что, вероятнее всего, он говорит о деньгах, ведь все его жёны уходят ни с чем.
Отвечаю на этот намёк:
– Мне ничего не нужно. Я заберу только дочь.
– Я не отдам.
– Это бесчеловечно.
– А ты сама по-человечески поступаешь?
Я снова не могу его понять. Может, он хочет, чтобы я терпела его измены, и мы жили как рыбки в аквариуме: у всех на виду, женатые, но не муж и жена, ради ребёнка?
Говорю:
– Это не мой вариант.
Двусмысленный ответ, и это доходит до меня только потом.
Алексу приходит SМS, он читает, на его лице напряжение и злость. Почти сразу он встаёт и, уходя, бросает мне:
– Бери, что хочешь, дочь не получишь!
Я в ужасе и шоке. Если я от кого и могла ожидать такое, то только не от этого человека…
“In this shirt” by the Irrepressibles
Спустя час мои ноги бесцельно бредут по осенним улицам Сиэтла. Мысли, мысли, мысли – так много, что я вынуждена отмахиваться от них, словно от тучи воронья.
Захожу в парк, тащу себя по аллеям, пытаюсь принять очень важные решения, выстроить цепочку собственных действий, обдумать их последовательность, очерёдность. Это очень важно сейчас – сделать всё правильно.
Уже сидя на скамейке вдруг понимаю, что мне легче… потому что я слушаю музыку. И она восхитительна: уличные музыканты – совсем ещё молодые ребята – поют под гитару старую романтическую песню. У них выходит красиво, необычайно красиво для уличных певцов.
Решение приходит внезапно: «Гори синим пламенем эта Америка! Я еду домой! Домой! Домой!». И в то же мгновение будто тяжкая ноша срывается с моих плеч, лавиной сходит в пропасть у моих ног. Я жадно вдыхаю ртом воздух и вдруг понимаю: «Господи, я задыхаюсь ментально, эмоционально и физически!». И сразу за ней: «Поделом тебе, дура! Прочувствуй, наслаждайся! Теперь ты знаешь, что ты сделала с Артёмом! А ведь дети ещё при тебе!». Слёзы льются ручьями по щекам, стекают на шею, как ни три. В последний раз я так рыдала, наверное, только в детстве – со всхлипами, неукротимо. Прохожие смотрят на меня: кто с сочувствием, кто с подозрением, а мне так плохо, что даже не стыдно.
Это не любовь, говорю себе, это болезнь, а от болезни нужно лечиться, и лучше радикальными методами.
Именно такой, иррационально-радикальный метод и пришёл мне на ум пару мгновений назад. Я знаю, что сделаю: вернусь к бывшему мужу, ведь запасной аэродром уже заготовлен перепиской в Фэйсбуке. Артём так и не переехал в Сиэтл – гордость не позволила, и я уважала его за это. Дети ездили к нему дважды в год, Артём не женился, жил один, и когда я поделилась с ним своими невзгодами, сам написал: «Возвращайся домой. Я буду ждать тебя и детей. Пусть это будет нам уроком».
Так я и делаю: хватаю детей и еду в аэропорт. Пока этот сукин-сын опомнится, я буду уже дома. И пусть попробует забрать ребёнка оттуда!
Артём встречает нас тепло, теплее некуда. Похоже, все довольны. Мы успокаиваемся и обнимаемся. Артём говорит:
– Настройся отдать ему Лурдес.
– Почему это?
– Ты же знаешь, он всё равно её заберёт.
В больном или радостном угаре я и думать забыла, что у Лурдес только американский паспорт, и что Алекс может затребовать её по закону в любое время. Только в этот момент меня посещает мысль, что, наверное, не стоило оставлять свои карточки на кровати в спальне Алекса. В тот момент мне хотелось бросить ну хоть один гордый жест. Теперь я уже жалела об этой глупости – сама же лишила себя обмундирования и снарядов в предстоящей войне.
Да, конечно, он заберёт Лурдес, и ничего я с этим не сделаю. Тогда какого чёрта я сбежала и припёрлась сюда? Почему не стала разводиться с ним в Штатах? Там, мне хотя бы назначили график встреч с дочерью по суду, и, может быть, досталось бы какое-нибудь жильё.
От внезапного понимания, каких глупостей натворил мой воспалённый от обиды и ревности мозг, меня бросает в жар. Я вскакиваю с постели и бегу на воздух – опять эти нервные, жадные вдохи ртом… Кто я? Выброшенная волной на берег рыба? Или та, которая выпрыгнула сама?
Kodaline by High Hopes
Дни ползут в страхе, панике, оцепенении: я жду, что люди Алекса из его службы безопасности во главе со знаменитым своей жестокостью Пинчером явятся в своих чёрных костюмах за моей дочкой, заберут её, а я только беспомощно буду рыдать им в след.
Проходит неделя, но чёрных костюмов нет. Я начинаю думать, что, может быть, Алекс не вычислил меня? Может же быть такое, что он просто не знает, где я? Он же не вездесущ!
Проходит ещё неделя, и тишина. И я, как это свойственно глупому человеку, понемногу начинаю успокаиваться, решаюсь впервые выйти с Лурдес на прогулку: мы забираем Соню из школы, отмечаем её первый день в учебном заведении поеданием мороженого в кафе, потом гуляем в парке. Соня без остановки сокрушается, как же всё ей тут не нравится и как же хочется ей домой, что в школе дети злые, и учительница накричала на неё в первый же день. Мои руки сжимают виски – я всерьёз не знаю, что отвечать ребёнку. Масштабы последствий принятого в горячке решения теперь разворачиваются во всей красе.
Мы уже почти подходим к дому, когда я, наконец, вглядываюсь в стоящие на обочине машины и вижу среди них чёрный Порше. В груди мгновенно всё сжимается и каменеет. Как только дверь машины открывается, я хватаю на руки дочерей и что есть мочи бегу к дому.
Меня ловят знакомые руки, но я вырываюсь, они снова меня ловят:
– Не бойся, мы только поговорим! Успокойся, остановись! Я НИЧЕГО не сделаю!
Мой эмоциональный фон раскалён до предела: в ушах звенит от страха потерять ребёнка – младшего, родного, любимого, – животная радость от внезапной и неожиданной близости Алекса, боль от унижения, жгучая потребность в его прикосновениях, ненависть за предательство, жажда его любви и ласки, его внимания, злость за крах моего мира. Всё это кипит во мне, как в котле ведьмы.
Только Алекс способен утихомирить меня в этот момент, что он делает: просто смотрит в глаза и повторяет, как мантру:
– Я не сделаю тебе ничего плохого, ты это знаешь. Я не причиню никакую боль ни тебе, ни Лурдес. Она будет с тобой! Успокойся, всё хорошо. Мне нужно только поговорить. Мы только поговорим!
Я верю, и я остываю.
К тому же, мелькнувшая в окне фигура Артёма отрезвляет– я думала, он выбежит мне помочь, но он этого не сделал. Не сразу, но до меня доходит, что решать проблемы с Алексом придётся один на один, и никто не придёт мне помогать. Никто. В этой ситуации мне просто ничего не остаётся, кроме как довериться ему.