Приближаясь к Восходу

«Стоило только отсюда уехать, как улучшилась инфраструктура», – шутит мама.

Я знаю здесь каждый поворот в neighbourhood, каждую улочку, встречные лица кажутся знакомыми, я всматриваюсь в сверстников, вдруг, и правда, увижу какого-нибудь одноклассника, с кем училась до 12 с половиной лет.

На Морском проспекте навстречу прошли только какие-то молодые люди, оставляя за собой причудливые эфирные запахи фруктовой жвачки.

«Купите, обязательно купите луковицы тюльпанов, – настойчиво предлагала нам какая-то женщина, навязавшаяся возле цветочного магазина, и шедшая за нами несколько улиц, – обязательно купите тюльпаны. Это будет тюльпанный год!».

После непродолжительного общения с соседом, живущим в смежной квартире с нами, и, так стеклось, что он оказался оберегающим нашу запасную связку ключей, мы возвращаемся в наш Новокампский дом – для меня это возвращение во все впечатления мира моего детства и начала подросткового возраста. Небольшое возвращение к мировосприятию тех лет, прошедших здесь. Всех, какие только возможны, после семилетия ассимиляции в новой стране, в которую мы с мамой тогда эмигрировали в мои 12 с половиной лет.

Это сосед дядя Гаврила, с которым мы только что общались, и он отдал нам наши запасные ключи. Сейчас он живёт довольно одиноко. Я помню его жену в моём детстве: она была в летах, но достойно сохраняла внешний вид; умела находить общий язык с мелкими детьми: своими и живущими поблизости. Играя с ними, она не обладала способностью подготавливать их к взрослому восприятию жизни, и они, столкнувшись с давящими реалиями, с теми, о которых она не говорила ни слова – даже о возможности их существования, они обижались на неё. И частенько с этих пор, переставали воспринимать её светлые истины о любви ко всему живому, к каждой букашке и молодому саженцу дерева, растущему в родных широтах. Но сохраняли эти истины где-то в глубинах памяти и в фибрах души – часто – к своему собственному удивлению где-то в фибрах души, эти светлые идеалистические неприменимые к реальной жизни советы доброй женщины, курицы-наседки. Однако позднее, открывали для себя их глубинный смысл: из них можно было черпать жизненные силы для продвижения вперёд среди любых неурядиц: «ребята не ссорьтесь, прутья можно сломать по одному, но никогда все вместе». Какие-то её советы были, всё же, утилитарны, как, например, постучать зимние сапожки друг об друга, чтобы стряхнуть снег.

Встречаем дядю Гаврилу, нашего соседа. Он ничуть не изменился за время нашего отсутствия, мы забираем свой запасной ключ. Нет, всё же мне не нравится его манера спрашивать: надолго ли мы будем, чем конкретно мы занимаемся в жизни, сколько зарабатываем, почему я такая худая, когда я собираюсь замуж и почему у меня так покрашены брови и волосы. По-моему, это невежливые вопросы, нарушающие личное пространство.

Новелла Маршмеллоу (Novella Marshmellow). Хэштэг. Селфи напротив дома моего детства.

На мне духи «SanTag» (я участвовала в выборе составляющих для этого аромата!), солнечные очки последней модной коллекции, тёплая куртка (мы же приехали на север, в Новокампск!), голубая шапка с помпоном крупной вязки, джинсы из плотной материи.

– Какой же обшарпанный подъезд, до сих пор и не отремонтировали! – Восклицает мама. Мы поднимаемся на наш пятый этаж самой чудесной пятиэтажкиэтажки.

Вот она, знакомая с детских пор, дверь с внешней обшивкой – которая– мягкая, «стёганая», перетянутая – закреплена с помощью заклёпок. Они делят внешнее пространство двери на «ромбы». Стоило огромного труда в моём детстве, чтобы мне открыли дверь, по возвращению с прогулки. Мне не хватало роста, чтобы дотянуться до звонка, дверь была мягкой – стучать можно было только по самому железному замкУ костяшками пальцев – за неимением ничего более для этого подходящего, либо перебирать саму медную перетяжку двери, как будто бы играя на струнах музыкального инструмента, натянутых до упора. После чего следовала фраза кого-нибудь из родных: «Кто это там скребётся? Кто это к нам пришёл? Мыть руки и за стол!». И так повторялось каждый раз, потому что, когда идёшь на прогулку в детстве во двор – обдумываешь слишком много срочных первостепенных дел, которые предстоит сделать, и никогда не думаешь: как тебе достучаться обратно. Наверное, мне надо было придумать какой-нибудь механизм для этого.

А сейчас? Прихожая. Включен свет. Три комнаты. Узорчатые шторы «фалдочками», с размытым абстрактным рисунком, закрывают старые окна, по древнему обычаю, забитые на зиму ватой. Душновато. Я расшториваю и распахиваю их– тяжёлые стёкла в них по-особому звенят (этот звук сразу возвращает времена детства; как это будет по-русски? «дребезжат?» – слово, возвращающее в детство и слышимое от кого-то, здесь же, и которое вспомнилось только сейчас, наверное, потому что в другой обстановке в нём не было необходимости); а в руках остаётся крошащаяся старая краска (от которой немного слезятся глаза), и – пыльный утеплитель, придуманный уникальным русским мышлением – смекалкой.

Дом моего детства! Хотя ещё очень холодно, я стою на балконе, с которого виден лес. Лес состоит из столетних ельников, которые растут тут испокон веков, часто загораживая источники света и тепла подрастающим берёзкам и рябинкам, которые причудливо изгибаются, пытаясь поймать побольше солнечных зайчиков как бы «про запас», на весь год, за короткое Новокампское лето и жаркое начало осени.

Сейчас весна, и природа только начинает пробуждаться. Большой воды отсюда не видно. За лесом Обское море, искусственно созданный инженерами и учёными рекреационный проект, из-за которого были затоплены несколько деревень в начале прошлого века. Может быть, поэтому, гуляя по берегу, можно заметить много речной рыбы, которую массово относит на берег, и она скапливается в большие затхлые полосы на пляже. Говорят, это вина каких-то речных паразитов, которых исследуют в особом научном институте.

Воздух, который доносится сюда – свежий, им хочется дышать и дышать. Возможно, очень скоро, люди начнут торговать баллонами чистого воздуха, как сейчас торгуют очищенной водой.

Песчаный берег, я помню, полон маленьких отполированных камешков – мы играли, что это драгоценности, и огромного количества раковин моллюсков, которые щекотят пятки, когда по ним идёшь. В детстве я любила прогуливаться по берегу, но не любила плавать.

И вот моя комната, в которую я ступила обратно, с балкона: на полу ещё видны остатки краски для волос – той самой, которой я впервые в жизни красила волосы в 12 лет, и первый видеоблог был тоже снят здесь, ещё на кассетную видеокамеру.

Квартира простаивала, и с ней надо было делать что-то решительное. Кучки лесных клопов, всегда приходивших из леса, который – сразу за окнами и за дорогой с редким, односторонним движением,– были на подоконнике и по всей кухне, и много паутины – за время нашего отсутствия здесь почти никто не жил. За исключением одной семьи, переехавшей сюда, в городок, из ближнего зарубежья. Это были мужчина и женщина с младшеклассником, на редкость (до жировых складок) откормленным, избалованным мальчиком, любителем до фанатизма играть в компьютерные игры (то есть, сутки напролёт). Его отец, дядя Лёня, постоянно ездил в научные командировки, и дома бывал редко. Его жена, Надя, старший бухгалтер, в дополнение к своей основной работе занималась маникюром и наращиванием ресниц на дому, поэтому наш дом в то время наполнился дамами бухгалтерского типа характера и запахами акрилового лака. Ещё, во время нескончаемых командировок мужа, Надя ему изменяла. Лёня, вроде бы, был в курсе. Кто знает, быть может, умение прощать измены любимого человека – это высшее проявление всепрощающей любви?

Их мальчик любил «сражаться» при помощи своего не менее раскормленного и очень злого полосатого кота по имени Тигра. Происходило это так: мальчик брал кота за туловище, тот выпускал когти, мальчик бил кошачьими когтями всякого, кто ему не нравился. Так, он врезал по маминой стопе в тапочке – тогда, несколько лет назад, перед отъездом, она как раз договаривалась по срокам и оплате. Когти прошли тапочек насквозь до жуткой боли и раны. Семья слёзно молила простить выходку сына и право остаться жить на квартире, потому что им здесь всё подходило: удалённость работы в бухгалтерии научно-исследовательского института и школы для их младшеклассника. Мы торопились с отъездом, и позволили им остаться.