Страница 23 из 32
– Мам, я так хотела уехать из этого дома…. Сразу после школы. Стать актрисой, например. Но ведь бабушка Клаудна сказала, что если я уеду, то должна забыть сюда дорогу, и она бы отдала мой родной дом – тем отдалённым. А моё здоровье…. Обмороки, припадки. Как я могла уехать? У меня бы не хватило здоровья выдержать бег столичной жизни.
– Что ж сейчас говорить обо всём в сослагательном наклонении? А бабушка Тивентия всегда говорила: «живите живую жизнь»; а сама была постоянно в переездах, с твоим дедом: он строил карьеру после Войны, был заместителем министра сельского хозяйства одной из республик Союза. В молодости твоя бабушка хорошо пела и обладала абсолютным слухом. Она пошла на прослушивание в «Новокампский хор», и её взяли. Она возвращалась домой, видно, абсолютно счастливая, и возле архитектурной достопримечательности, кажется, «Дом под часами»? Она встретила своего будущего мужа – твоего будущего дедушку, и они сразу как-то осознали взаимное предназначение. И бабушка Тивентия пожертвовала ради «своего Васи» будущей карьерой в «Новокампском хоре», и после свадьбы, они уехали по линии его работы.
Твоя прабабушка Янгна осталась жить здесь со своей младшей дочерью, Клаудной. У них был маленький домик с палисадником в том месте, где сейчас стоит Новокампский театр «Глобус». Бабушка Клаудна, как ты знаешь, отличалась мужским характером, довольно придирчивым, строила научную карьеру, и ей удалось создать собственную измерительную лабораторию в Академгородке, и получить научную степень. Она путешествовала в отпуск каждый раз в новую страну, дружественную в те времена Советскому Союзу. И по итогам этих дальних странствий, каждый раз, бабушка Клаудна устраивала настоящие Пиры, на которые приглашалась вся отдалённая родня, которую только можно было бы себе представить. И во главе стола величественно восседала Клаудна Семёновна, и повествовала о традициях разных народов своим разнообразным четвероюродным тётушкам и сёстрам, которые, в сущности, приходили сюда исключительно для того, чтобы отобедать. Ну и выразить восторги её рассказу об очередном путешествии. Это были 1960-е, 1970-е, 1980-е годы.
– Да, мам, а в конце обрушенных 1990-х годов, в моём детстве, я помню, благодаря Клаудне была выстроена научная лаборатория, которую она возглавила, и отладила идеальное функционирование во всех нюансах. Она вышла на пенсию в год начала Перестройки 90-х годов, и после этого дежурила ночным сторожем в кинотеатре «Академново»: у меня, благодаря этому, сохранилось большое воспоминание о первом увиденном фильме на большом экране, это был зрелищный остросюжетный фильм, очень модный тогда: мы, дети тогда, собирали наклейки в журнал и постеры, посвящённые его тематике. Двоюродная бабушка Клаудна оставила меня в просмотровом зале тогда, и сама ушла (она очень беспокоилась за своё здоровье, и поэтому «экономила» его ресурсы).
И я подумала тогда, что моя родная бабушка осталась бы смотреть фильм вместе со мной, даже если ей было ничего не понятно и не интересно, она бы просто осталась смотреть его вместе со мной – для того, чтобы потом вместе поговорить со мной о нём – из одной только любви ко мне.
Но зато Клаудна серьёзно помогала нам – деньгами и физически: по уходу за больными (её матерью и сестрой), но всё попрекала, что мы свалились на её бедную голову, и недостаточно ей благодарны. А потом? Она же выставила нас с тобой на съёмную квартиру, на время моей учёбы…. И в нашей комнате поселились отдалённые родственники в качестве квартирантов (они платили, она копила). Насколько я запомнила, это были внуки первой жены третьего мужа прабабушки Янгны, и они хотели «полностью завладеть пространством» – это я слышала из телефонного разговора кого-то из них. А ей, видимо, нужны были свита и фанфары, а не здравый смысл. Знаешь, как раз перед этим «изгнанием» нас на четыре года на съёмную квартиру, я услышала телефонный разговор: бабушка Клаудна открывала душу своей давней доверенной подруге; и говорила, что «не вынесет того обстоятельства, что я вырасту, и превращусь в «молодёжь» у неё перед глазами». Может быть, она сказала это потому, что у неё самой не было детей, и она внешне была очень похожа на знаменитую актрису? И ей всегда об этом (как восхваление) напоминали дальние родственники перед каждой новой вечеринкой, после каждого нового путешествия в экзотическую страну. Ведь, правда? И она болезненно относилась к своей приближающейся старости, и ещё более ревностно – к окружающей молодости, в любых проявлениях.
А потом, примерно десятилетие спустя, бабушка Клаудна позвала нас обратно, жить с ней, и, перед своим уходом, просила у меня прощения.
Я так думаю, что когда прошли эти десять патовых лет обездвиженной парализующей болезни бабушки Тивентии, и её не стало, и двоюродная бабушка Клаудна стала часто меня звать к себе в гости из-за того, что меня зовут также, как её старшую сестру, и я похожа на неё. И двоюродная бабушка Клаудна опять чувствовала себя молодой, моложе, чем я.
Думаю, самым важным для неё в жизни, кроме научной лаборатории, было какое-то внутреннее ощущение вечности и самочувствия молодости, поэтому она очень сильно следила за собственным здоровьем, любила боярышник, шиповник, пижму. Лечебный сбор, заваренный горячей водой, предварительно пропущенной через специальную шунгитовую воронку, которую она очень любила, – вот что её волновало. По-моему, двоюродная бабушка Клаудна вообще была прохладным, самолюбивым человеком, которого судьба, изредка, заставляла совершать хорошие благовидные поступки. Но, кажется, они её тяготили, и, как бы сказать…. Они самоуничтожались её бездушием, чёрствостью и гипперэгоцентризмом. Она любила насмехаться. Например, над взрослением (и всем, что с этим связано, например, она шутила: «а сиси то растут» – больно тыкнула и от своей собственной шутки она истерически закатилась, продолжая смеяться, на диван (они, кстати, не особенно выросли), а взрослеющему, особенно многим обделённому ребёнку, это может быть очень обидно и травматично для психики). – Двоюродная бабушка Клаудна предпочитала возмещать психологические травмы деньгами, как будто, покупала себе индульгенцию; на отпор её грубостям она отвечала: «если не устраивает – тогда зачем вы здесь живёте?». Но она была очень хорошим надёжным руководителем научной лаборатории в Институте Приборостроения с 1960-х годов и до Перестройки… Ведь моя бабушка была старшей сестрой, старше Клаудны на четыре года? Когда бабушки Тивентии не стало, и Клаудна перешагнула собственное восьмидесятилетие, она начала смотреть на меня каким-то особенным взглядом, как будто я – это её сестра в молодости, и, вероятно, таким образом, она чувствовала себя опять моложе своей сестры. Иногда, в такие сентиментальные моменты, она даже прислушивалась к тому, что я говорю, к моему мнению, а этого она никогда себе не позволяла никогда и никому. В итоге, она просила у каждого из членов нашей семьи: «только не сердитесь, только не проклинайте», и каждому приходилось заверять её в том, что «не будет»; но когда она ушла, и пришло осознание, что больше её не увидеть – это ничем не отозвалось в душе. Она много помогла нам, в частности, «быть наплаву», но никого не любила так, как саму себя.
Мне запомнилось, как она любила рассказывать, особенно в свой последний, восемьдесят четвёртый год жизни, – о музее Эрнеста Хемингуэя, в котором ей удалось побывать в одно из путешествий, в частности, она любила повторять, что музейный работник рассказывал о том, что в последние годы писатель стремительно худел и часто взвешивался перед своим уходом из земной жизни (наверное, ей этот факт был интересен потому, что она возглавляла научную лабораторию измерительных систем и приборов).
Ещё она повторяла: «Не отталкивай любовь, если она тебе встретиться». А я, наверное, оттолкнула.
– Да ну, Тивентия, думаю, тебе рано подводить такие уж кардинальные итоги и извлекать из жизни логарифмические корни.
– Думаешь? А бабушка Тивентия, как бы ей больно не было, всё равно пела, и я помню, как часто включала ей плеер с диском народной музыки, и бабушка Тивентия подпевала записям.