По-восточному

«Ладно, не обижайся, я погорячилась, это… от жары. Кстати, ты так и не сообщила читателям свое имя. Постарайся сделать это как-то ненавязчиво и к месту», – с этими словами она вышла, бросив на меня странный взгляд, в котором промелькнуло сочувствие.

«Что это с ней? Наверное, действительно, жара, акклиматизация и смена часовых поясов», – решила я и приступила ко второй части марлезонского балета, то есть, сняла платье и достала из чемодана шорты и клетчатую безрукавную блузку, что более соответствовало моим планам. Сунув ноги в удобные босоножки-сандалии, я закончила свой гардероб и осталась почти удовлетворена своим видом.

Зачем я столь подробно описываю скучный процесс поисков приемлемого наряда? Авторша сказала бы: чтобы заполнить страницы, но я вновь возражу ей.

«Что надеть?» Я бы поставила этот вопрос третьим, нет, вторым, а, может быть, рискнула и первым в традиционном ряду «Кто виноват?» и «Что делать?». Ведь этот вопрос возникает каждый раз, когда женская рука касается двери платяного шкафа. «Что надеть?» И каждый раз оказывается, что надеть совершенно нечего. Катастрофически нечего. И это проблема. Не менее важная, чем кто виноват. Потому что от того, как одета женщина, зависит ее настроение, а плохое настроение плохо одетой женщины – почти мировой катаклизм. Поэтому небольшое отступление от сюжета, связанное с этим, всегда актуальным, вопросом, я посчитала простительным. Тем более, вряд ли этот опус будут читать мужчины, хотя, если смотреть правде в глаза, они тоже неравнодушны к своей одежде. Впрочем, я действительно слишком увлеклась рассуждениями и очень странно, что молчит авторша. Неужели согласна со мной?

Итак, закончив сборы и покинув свой номер, я поинтересовалась у дежурной, где можно купить карту города, но так и не получив вразумительного ответа, вышла из гостиницы и остановилась, ослепленная солнцем и зноем. Мне несказанно повезло, потому что, пройдя квартал по улице Мира, я обнаружила небольшой книжный магазин, где и приобрела восхитительный путеводитель с подробными указаниями маршрутов всех автобусов, троллейбусов и трамваев, следующих по городу. Попросила у красивой продавщицы-казашки стул. Она сильно удивилась, но стул принесла. Поблагодарив внимательную девушку, я разложила на коленях карту, и мы с явившейся-не-запылившейся авторшей приступили к ее изучению. Разобраться в хитросплетениях алматинских улиц оказалось нетрудно, поскольку их расположение напоминает решетку, лишь кое-где подпорченную изгибами и углами, меньшими девяноста градусов.

«Кстати, – очень миролюбиво сказала авторша, когда мы разобрались с номерами автобусных маршрутов. – Ты так толком и не объяснила читателю, куда, собственно, направляешься».

«Действительно, – мягко ответила я. – Сейчас расскажу».

«Давай», – нежно промолвила авторша и ушла, помахав мне рукой и окончательно сбив с толку.

Я свернула путеводитель, поблагодарила продавщицу, которая в ответ предложила заходить почаще, вышла в зной и чуть не сбила с ног мужчину, почему-то застрявшего у входа в магазин. Извинившись, подумала, что нужно было спросить продавщицу об остановке автобуса номер 35, который, по нашим с авторшей расчетам, должен доставить меня прямехонько ко Дворцу Республики, откуда на автобусе номер 6 можно добраться до Медео – достопримечательности Алматы – урочища, знаменитого построенным там высокогорным катком.

Конечной целью моего путешествия являлся не Алматы, а Балхаш – город на берегу пресно-соленого озера, в честь которого был назван. Там и жила моя тетушка и ее дочери с семьями. Балхаш находился в шестистах километрах от Алматы, а я решила провести в южной столице дня три, поскольку здесь было что посмотреть.

Остановка обнаружилась через сотню шагов, которые я прошла, проигнорировав очередного таксиста, пытающегося предложить свои услуги. Неужели здесь и в центре города конкуренция? Прождав на жаре четверть часа, я наконец села в автобус. В салоне было почти пусто. Я устроилась у открытого окна и начала путешествие по городу.

Автобус свернул с тенистого проспекта и с трудом вписался в поток машин, ползущих по улице… – «Гоголя», – подсказала авторша, заглянув в путеводитель, – жаркой, европейской, застроенной в великолепном архитектурном беспорядке, дышащей зноем и всеми сопутствующими прелестями цивилизации. Поворот и слева явился парк, влекущий в свои недра густой тенистой зеленью огромных, вероятно, столетних деревьев. Автобус остановился и я, поддавшись внезапному порыву, рванула к выходу.

– Заплатите за проезд, – черноволосый мальчишка-кондуктор задержал меня на ступеньках.

– Извините, – охнула я, осознав, что совершенно позабыла о такой житейской мелочи.

– 50 тенге, – сообщил мальчишка.

«Какая же ты невнимательная, – укоризненно проворчала авторша, выглянув из-за спины юного кондуктора. – И почему ты вдруг кинулась в парк?»

«Хочу», – веско ответила я.

«Понятно, железный аргумент. Хотя, сходи, тебе полезно будет. Да и…»

«Что да и?» – спросила я, отыскивая в кошельке нужную монету, но авторша испарилась в знойном облаке, так ничего и не ответив.

Расплатившись, я спрыгнула со ступенек автобуса. Парк оказался весьма серьезным, носящим имя 28-ми панфиловцев, тех самых, что, по легенде, погибли в сорок первом, защищая Москву. Монумент, с которого в героическом порыве стремились в бой огромные фигуры солдат, а за их спинами символично вырастали три зубца кремлевской стены, поражал гигантскими размерами и летящей трепетностью воплощения. От памятника тянулась широкая аллея, окаймленная гранитными плитами, с вечным огнем в центре. Серебристые ели, вязы и прочие неизвестные мне деревья окружали эту трагическую монументальность. Был субботний день, и аллея кишела новобрачными – пышно-белоснежными невестами, незаметно-мрачными женихами и шумными гостями. Осмотрев памятник, я двинулась дальше в сторону ярко-желтого собора с куполами, расписанными в шахматно-геометрическом порядке синими, зелеными и розовыми ромбами. Здание красовалось среди парка резким контрастом суровому монументу и скорее напоминало сказочный терем, оплетенный цветными кружевами, чем православный собор. «Кафедральный собор, построенный по проекту архитектора А.П. Зенкова, и являющийся первым столь высоким зданием, сооруженным в Верном…» – сообщалось на памятной доске у входа. Обойдя собор по периметру, я почувствовала, что должна скрыться в тени, иначе акклиматизация и прогулка могут пойти не тем путем, благо, что тенистые аллеи, расходящиеся в разные стороны от соборной площади, наличествовали в полном и манящем объеме. Свернув в одну из них, я долго шла в поисках свободной скамейки, мечтая присесть и покурить, шла мимо воркующих парочек, аккуратных старушек, неторопливо обсуждающих что-то свое, житейское; компаний бодро гогочущих парней, вооруженных бутылками с пивом, шла, пока не забралась в самую глубину, туда, где аллея, чуть свернув, заканчивалась тупиком, обрамленным густым кустарником. За кустарником парк заканчивался, о чем сообщали близкий гул города и контуры решетки за деревьями. Скамейка, стоящая здесь, весьма удобная для парочек, желающих скрыться от посторонних глаз, оказалась незанятой, и я, радуясь такому везению, устроилась на ней, достала из сумки сигареты, но застряла в поисках зажигалки.

«Держи мою…», – начала авторша и замолчала на полуслове.

Её зажигалка описала сложную спиритическую петлю в воздухе и материализовалась в руке мужчины, который подносил тонкий виток пламени к моей сигарете. Откуда он взялся?

– Спасибо, – осторожно сказала я, прикурив, и слегка отодвинулась от него, усевшегося рядом. Он совсем не вызывал доверия, но был мне знаком. Кошмар какой-то! Или мне показалось? «Из тех, что выпивают баррель пива каждый день и не страдают красноречием», – оценила я нежданного кавалера, пытаясь вспомнить, где видела его прежде. Такой не мог подать даме прикурить. Не мог, но подал… Что ему нужно? Собирается клеиться ко мне? И, как назло, меня занесло в глубину парка, в этот тупик! «Идиотка, гусыня безмозглая!» – мысленно выругалась я, добавив к перечню пару не очень печатных слов.