По-восточному

Канатка медленно, но верно приближала нас к конечной цели путешествия – вершине Чимбулака. Наше кресло въехало на деревянную площадку и по команде встречающего нас инструктора мы откинули перекладину и выпрыгнули в разные стороны, а сиденье, поплыло дальше, разворачиваясь, чтобы вернуться вниз.

Поднявшись по зеленому склону, мы остановились. Было прохладно, но не настолько, чтобы кутаться в зимнюю аляску. Народ, прибывший на вершину, разбредался по окрестностям.

– Пойдем, – сказал Данила, – поднимемся еще немного.

Мы пошли вверх по склону, заросшему слишком яркой, из разряда «такой не бывает», травой. Над нами нависала вершина, обнаженно- каменная, вся в снежных полосах. Мы шагали по направлению к ней, но она не приближалась, холодно наблюдая за нами так, как человек-гигант рассматривает муравейник.

«У тебя, право, наполеоновские замашки, – заявила авторша, вертя в руке какой-то аленький цветочек. – Вершина за ней наблюдает, подумать только… Хотя, метафоричненько, вполне…»

Данила что-то рассказывал про горы, но я слушала его в пол-уха, фотографируя все подряд в безнадежном желании остановить прекрасное мгновение.

– Ты надолго здесь? Мог бы много чего показать тебе, – услышала я, сделав очередной снимок.

– Дня два-три, я ведь еду в Балхаш, к родным.

– Это хорошо. Посмотри, обернись… – остановил он меня.

Я обернулась и задохнулась синевой, что разливалась над вершинами, обволакивая горный распадок прозрачным дрожащим потоком. Желание остановиться и остаться здесь навсегда было просто невыносимым.

– Посижу здесь, – сказала я и, расстелив аляску на траве, устроилась на ней.

– Устала? – спросил Данила. – Хорошо, отдыхай, а я чуть поднимусь. Я быстро, не больше получаса. Подождешь?

– Подожду, – кивнула я, взглянув на часы мобильника.

Он ушел, а я осталась одна, народ не заходил сюда, предпочитая разгуливать вокруг станции подъемника.

Так я сидела, хлебала ложками горный воздух, пила пригоршнями синеву, немного мерзла и была почти счастлива.

«Счастье – это миг, когда ты понимаешь, что среди обыденности жизни есть моменты взлета над нею, – выдала авторша, присаживаясь рядом. – А тебе не кажется, что Данияра давно нет?»

Я взглянула на часы. Действительно, прошло уже сорок минут, как он ушел. Не вздумал же он взобраться на эту вершину? Я встала и осмотрелась. Ни души вокруг, ни звука, только шум ветра.

Я прошла вперед по его следам. Я шла и шла, но никаких признаков присутствия человека не обнаруживалось.

– Данила! – осторожно выкрикнула я, почему-то боясь нарушить тишину.

– Данила!! – крикнула я громче, немного осмелев.

– Данияр!!! – завопила я, потому что ответом мне был лишь шум ветра в безмолвии вершин.

Что делать? Идти вперед или вернуться? Вперед – куда? Как далеко он ушел? Сколько времени мне придется его ждать? И что за манеры – бросить девушку и отправиться неведомо куда? Тоже мне попутчик!

«Почему он не может пойти прогуляться?» – спросила авторша.

«Так ты одобряешь его поведение?»

Она замялась, так ничего и не ответив.

Двойные сомнения заставили меня повернуть обратно. В конце концов, он взрослый мужик, тем более, местный, и вполне справится без меня. Не могу же я ждать его здесь до ночи. Очень невежливо, если не сказать хуже, поступать подобным образом! Тем более, что дело действительно шло к вечеру. От этой мысли мне стало как-то не по себе, и я заспешила к подъемнику. Я честно подождала Данилу еще с четверть часа и, вконец разозлившись, прошла на площадку посадки. С волнением глядя на приближающееся кресло, куда мне предстояло сесть, я не сразу заметила его. Когда я неловко плюхнулась на сиденье, он выскочил откуда-то сбоку, сел рядом и резко отпустил страховочную раму. Кресло слетело с площадки и начало падать в бездну, в лицо мне ударил холодный ветер.

– Наконец-то, – сердито сказала я, глядя на руку Данилы, лежащую на страховочной перекладине. – Где ты так долго ходил?

Кресло падало и падало вниз, а у меня все замирало внутри. Когда канатка немного выровнялась, я вздохнула и взглянула на почему-то молчащего Данилу. У меня вновь перехватило дыхание. Рядом со мной сидел не он, а совсем незнакомый мужчина. Брюнет в точно таком же, как у Данияра, растянутом синем джемпере. И я могла бы с девяностопроцентной уверенностью сказать – в его джемпере.

Вероятно, выражение моего лица очень позабавило Лже-Данилу, потому что его губы растянулись в улыбке, не предвещающей ничего хорошего.

– Спускаемся вниз? – спросил он.

– Вниз… – промямлила я, изучая знакомый растянутый ворот.

Даю голову на отсечение, что этот ворот был рядом со мной последние два или три часа. Что это может означать? С какой стати этот мужик, нацепив Данилину одежду, запрыгнул ко мне в кресло? И где сам хозяин этого чертового джемпера? Внутри сжался комок страха, «из тех, что парализуют волю и отдают жертву тепленькой в руки злодея… – прошипела мне на ухо авторша. – Возьми себя в руки!»

Хорошо ей говорить, а у меня просто не было рук, в которые можно взять себя. А те, что были, противно дрожали. Хотя, почему мы с авторшей дружно решили, что этот мужик – злодей? Впрочем, через несколько минут я убедилась, что на этот раз мы были совершенно правы.

Кресло бодро сползало вниз по тросам, чуть потряхиваясь на роликах опор, горные красоты вдруг поблекли, потеряв свое совершенство из-за мужика в Данилином свитере. Я вцепилась в перекладину страховочной рамы, другой рукой прижимая к себе куртку, которая отделяла меня от соседа, отчего-то придвинувшегося ко мне.

– Сиди тихо и не вздумай верещать, – вдруг сказал он.

– Что? – прохрипела я, теряя голос.

– Ты не штокай, а сиди тихо, я сказал.

– Я… я сейчас закричу, – тупо пообещала я.

– Не закричишь…

Что-то острое и холодное ткнулось в бок, сердце сжалось до размеров заячьего, горло сдавило душащим комом. Я повернула голову и увидела лезвие ножа. Ой, мамочки! Он сейчас будет убивать меня!? Вот здесь, в трех тысячах километрах над уровнем моря, среди гор, за тысячи верст от родного дома? За что? Почему? Что я ему сделала? Чем прогневила судьбу, которая посылает одно испытание за другим?

– Вы… вы… почему… что вам нужно? – промямлила я.

Меня трясло так, что кресло подъемника начало раскачиваться от моей дрожи.

– Ничего особенного, – сказал Лже-Данила. – Ты отдаешь мне сумку, я тебе – жизнь.

– Сумку? Опять сумку? На что вам всем сдалась моя сумка? – простонала я.

– Тихо, улыбайся, на нас смотрят, – процедил он сквозь зубы – навстречу поднималось кресло с мило воркующим семейством: папа, мама, дочь.

Если я закричу, позову на помощь, чем могут мне помочь эти мирные люди, висящие над пропастью и уже удаляющиеся в сторону вершины? Кресло тряхнуло, канатка начала круто спускаться, земля приближалась, затем вновь ушла далеко вниз. Я потрогала сумку, длинный ремешок которой, прежде чем сесть на подъемник, перекинула через плечо так, что снять его можно было только через голову. Или перерезать ножом, который страшно щекотал мой правый бок. Отдать ему сумку со всеми документами, деньгами, косметикой, томиком Мэри Стюарт, маникюрным набором Золинген, флешкой, читалкой, зарядником для телефона и массой других вещей, без которых мне совершенно не обойтись?! С другой стороны, если он меня прирежет, то на фига мне будут нужны все эти вещи, тем более что он завладеет ими и в этом случае. Но зачем? Зачем сегодня всем так нужна моя сумка? Зачем этот маскарад? Мысли сумбуром крутились в голове, разрывая ее на части.

Злоумышленник снова улыбнулся и полез свободной рукой в карман, достал сигареты, не очень-то спеша грабить меня – видимо, ждал, когда кресло приблизится к конечному пункту, чтобы быстро смыться, не дав мне опомниться. Или… Про или я решила не додумывать. Мимо проплыла вершина огромной ели, совсем близко, чуть ли не коснувшись меня своей колючей лапой. Сосед закурил, управившись одной рукой, не убирая от моего бока вторую. План созрел внезапно, авантюрно и безбашенно, словно в мозг ударил переизбыток адреналина да сказалось наркотическое воздействие сумасшедшего воздуха. В общем, день задался.