Повелительница грез

— Нет, то было несправедливо. Это была месть мужчины, у которого украли его любовь. Мне всегда будет за это стыдно. Но что постыдного в акте правосудия, Шонтэль? Наоборот, стыдно устраниться, не совершив его.

В одном он был прав: нельзя позволить Эльвире Розе Мартинес и Клаудии Гальярдо остаться безнаказанными. Правосудие — слово это скорее связано с преступлением. И преступление было совершено — преднамеренное убийство любви.

Не так уж это и страшно, подумала она. Всего одна, последняя, ночь. Ради них обоих. Восстановить поруганную честь. Вопрос в другом: как все это скажется на ней?

— Мне даже нечего надеть, Луис. Они будут смотреть на меня сверху вниз и считать тебя безумцем, приведшим на прием оборванку.

— Об этом я тоже позаботился. Одежда уже в моей квартире. Там все самое лучшее. — На его губах появилась недобрая улыбка, от которой Шонтэль стало не по себе. — Одета ты будешь по высшему разряду.

Могущество, напомнила себе Шонтэль. Могущество денег, привыкнуть к которому она так и не смогла. Луису стоит только пошевелить пальцем, и его приказание будет исполнено. Или позвонить. Но есть вещи, которые купить нельзя. Любовь, например. И преданность. И счастье.

— А надо ли, Луис? — спросила она. — Даже если мы будем в Санта-Крусе к семи, до Буэнос-Айреса лететь три часа. Добавь час разницы во времени плюс еще один час на то, чтобы привести себя в порядок и одеться. Сомневаюсь, что мы успеем туда к полуночи.

— Да, надо, — жестко отрезал он. — И я полагаю, что как раз к двенадцати мы будем там. Все гости уже в сборе, но никто еще не думает уходить. Считается невежливым покидать подобные приемы раньше трех часов утра. — И вновь эта недобрая улыбка. — Мы прибудем как раз вовремя.

Он лелеял мысль об этом. Шонтэль ловила себя на том, что делает то же самое. А почему бы и нет?

— Хочешь к полуночи превратить Золушку в принцессу? — усмехнулась она.

— Ты никогда не была Золушкой, — грозно ответил он ей. — И никогда больше не говори так. Ты… — Он запнулся, сжал губы, опустил голову. — Нельзя ненавидеть собственную мать, но я ненавижу многое из того, что она натворила.

Он умолк, но отразившаяся на его лице мука была красноречивее слов. Она подумала о своей матери, которая всегда была рядом в трудную минуту, во всем помогала ей, не требуя ничего взамен. Луису, хоть он и богат, было гораздо труднее, а теперь на нем еще лежит ответственность, доставшаяся в наследство от старшего брата.

Она вспомнила, что он рассказывал ей в моменты откровенности. Он никогда открыто не критиковал мать за судьбу, которую она уготовила ему после смерти Эдуарде, но очень часто у нее возникало ощущение, что ему надоело играть ту роль, которую ему навязывали. Однажды он сказал, что завидует Алану, который сам выбирает свой жизненный путь.

— Я должен разорвать эти цепи, — тихо произнес он, беря ее за руку. — Будь моим партнером сегодня ночью, Шонтэль. Я позабочусь, чтобы ты успела на свой самолет. Но сегодняшний вечер… в последний раз вместе… во имя справедливости.

— Да, — сказала она, сжав его руку. Это был не просто физический контакт, прикосновение. Между ними возникло нечто большее — как будто его энергия проникла в нее, заполнив каждую клетку ее тела. Она ощущала теплоту его ладони и понимала, что не в силах поступить иначе.

Шонтэль забыла обо всем на свете. Все остальное не имело значения. Если бы он всегда так держал ее за руку, она бы никогда не ушла от него.

Глава 13

— Красное, — решительно произнес Луис.

— Ты уверен? — переспросила Шонтэль, глядя на роскошные, одно лучше другого, платья. Она была потрясена количеством нарядов, заполнивших спальню Луиса. Спальню, с которой было связано столько воспоминаний. Кроме того, сам факт, что она выбирает платье для визита в дом Мартинесов, приводил ее в ужас. Она опасалась, что будет плохо выглядеть.

— Сегодня ты должна выделяться, а не быть частью серой толпы, — напомнил Луис. Значит, черное отпадает.

— Золотое очень элегантное, — заметила она.

— Надень красное. — Ни тени сомнений и колебаний.

— Но, Луис, оно едва прикрывает спину, запротестовала она. Платье было великолепным, но чрезмерно вызывающим. Разрез от самого пояса, а подчеркивающий грудь корсаж держался лишь на двух тоненьких серебристых бретельках.

— Твоя спина изумительна.

От этих ласковых слов она поежилась. Сердце забилось чаще. Она знала, что еще может пробудить в нем желание. Прошедшая ночь доказала это. Даже когда он ненавидел ее, как женщина она сводила его с ума. Но сегодня она с ним не для этого. Похоже, Луис забыл.

— Это не означает, что я должна его надеть, ответила она, не отрывая глаз от платья и не выдавая того замешательства, в которое ее привели слова Луиса.

В ее голове проносились безумные мысли. Этот совместный план действий неуклонно толкал их на интимную близость. Они будут касаться друг друга, танцевать… Что, если все кончится постелью? Неужели они вновь займутся любовью? Попросит ли он ее остаться или выполнит свое обещание — отвезет в аэропорт завтра утром, сдаст на руки Алану целой и невредимой?

— Распусти волосы, Шонтэль, — попросил он тихо, но твердо.

— Я подумала, что лучше сделать прическу, попыталась возразить она.

— Нет. Распусти их. И надень красное платье. — Она слышала его учащенное дыхание. — Я выйду, чтобы ты могла переодеться. Ванная в твоем распоряжении.

Было слышно, как он входит в соседнюю спальню. Итак, он оставил ее, ни словом, ни делом не проявив стремления к близости. Но оно было, и Шонтэль ощущала это. Да, ощущала. Всего одна ночь, во имя справедливости. Рассчитывала ли она на большее? Было ли возможным это большее?

Господи! Не желала ли она этого прошлой ночью? Она определенно сходила с ума. Придерживайся первоначального плана! Времени в обрез! — приказала она себе. И все же, принимая душ и накладывая макияж перед зеркалом, она думала об их с Луисом «заговоре» и о том, как далеко все может зайти. С того момента, когда он пожал ей руку в автобусе, он ни разу не прикоснулся к ней и ничего ей не сказал. Ни словом, ни жестом он не намекнул ей, что собирается провести эту ночь в одной постели с Шонтэль.

Незавершенные дела. Так Луис объяснил все Алану, когда они с Шонтэль попросили высадить их в аэропорту Санта-Круса. Алан лишь спросил ее:

— Это твой выбор, Шонтэль?

И когда она ответила «да», он перестал задавать вопросы. Туристам было сказано, что, достав для них автобус, Луис оказал компании «Амигос туре» большую услугу и теперь попросил помочь ему вовремя попасть на неотложное деловое совещание. Алан добавил, что Шонтэль полетит с Луисом в Буэнос-Айрес на его личном самолете и позаботится, чтобы с завтрашним вылетом домой не возникло непредвиденных осложнений.

Все отнеслись к сказанному с пониманием.

В аэропорту обстановка была деловой. У автобуса их встретил человек из компании Мартинесов, чтобы проводить к самолету. Он передал Луису кожаный кейс, по-видимому, с какими-то важными документами, потом загрузил их багаж. Туристы дружно пожелали им приятного полета и счастливого приземления, Алан махнул на прощание рукой, и они расстались.

Со взлетом проблем и задержек не возникло. Когда самолет набрал высоту, им подали ужин, после которого Луис предложил ей немного вздремнуть, а сам направился в другую часть самолета, вероятно, поработать над документами.

Собственно, большую часть полета Шонтэль проспала. Сказался трудный и напряженный день, а грядущая ночь отнюдь не обещала спокойного сна.

Луис разбудил ее, когда самолет шел на посадку, пробудив также на время задремавшие чувства ароматом своего одеколона после бритья.

Возможно, он брился в самолете, чтобы не занимать ванную у себя дома. Об этом она подумала лишь теперь; но тогда, еще пребывая в полусне, она протянула руку, чтобы провести ладонью по его щеке, спохватившись в тот момент, когда кончики ее пальцев успели уже коснуться его свежевыбритой кожи. Она убрала руку, сделав вид, будто дотронулась до него случайно, но было поздно, и чувства нахлынули на нее с былой силой. Ей не следовало давать им волю. Это было глупо.