Сотворение Элсмира

Конференция прошла достойно, и мне было приятно, что Санкт-Петербург – полярная и морская столица России – стал отправной точкой и наших международных экспедиций.

4 марта, как и планировали, мы вылетели на самолете Ил-18 в направлении острова Средний. И если для моих иностранных друзей не было ничего удивительного в том, что мы вылетели по расписанию, то для меня и всех тех моих товарищей, кто занимался организацией этого чартерного рейса, это было неким чудом. Для получения разрешения на вылет необходимо было решить несколько типично российских головоломок. Наиболее сложной из них оказалась проблема с закрытостью границы. Ведь все мы собирались в Канаду, то есть за границу, и потому во всех наших паспортах (включая и мой) должны были быть соответствующие отметки о пересечении границы России. Такие отметки ставятся в так называемых пунктах пропуска, каковых на всей громадной по протяженности границе России, как оказалось, совсем немного. Одним из них и последним на нашем маршруте вплоть до острова Средний был Санкт-Петербург. Казалось, чего проще – поставь штампы здесь в аэропорту и вперед. Но, воистину, «Широка страна моя родная…» – между Санкт-Петербургом и мысом Арктический, самой северной точкой архипелага Северная Земля, было ни много ни мало, а около четырех тысяч километров. Получалось, что все мы (я, правда, в меньшей степени) в этом случае будем находиться в России с паспортами, в которых отмечено, что нас уже в России нет! Разве такое возможно? Конечно же, нет. И опять, как у Высоцкого, «…пошла морока про коварный зарубеж…». Выход был найден. Мы предложили пограничному наряду из Пулково проследовать с нами до крайнего аэропорта, каковым был военный аэродром острова Средний, находящийся всего-то в двухстах километрах к югу от мыса Арктический, поставить там злополучные штампы (уж оттуда мы даже при желании не смогли бы попасть никуда, кроме как в назначенную точку старта) и вернуться в родной аэропорт этим же самолетом.

Предложение оказалось настолько заманчивым (тем более что все расходы, связанные с этой командировкой, мы брали на себя), что суровые сердца пограничников дрогнули, и наш интернациональный отряд увеличился на два человека, одетых в умиротворяющие взгляд зеленые цвета.

Второй проблемой, которую пришлось решать «с листа», оказалась проблема размещения наших нарт в багажном отсеке Ил-18. Собственно отсеки были достаточно вместительными, вот только загрузочные люки никак не хотели пропускать вовнутрь наши нарты. Нарты эти представляли собой совершенно замечательную конструкцию, созданную Ульриком вместе с Майком – профессиональным плотником из Висконсина, работавшим у Уилла по контракту и успешно на протяжении последних лет решавшим все столярно-плотницкие задачи одного из самых активных строителей светлого будущего штата Миннесота. Основу конструкции представляли эскимосские нарты «Коматек», на протяжении многих десятилетий используемые эскимосами Гренландии для поездок по морским льдам. Особенностью конструкции наших нарт было наличие высокой стойки и небольшой площадки, располагавшихся в их задней части. Это было сделано с учетом того, что мы не собирались на нартах ехать (в отличие от эскимосов), а, так же как в Антарктике, должны были идти на лыжах рядом, периодически помогая собакам и направляя нарты. Именно эта высокая стойка никак не хотела вписываться в узкий люк грузового отсека. Разбирать нарты, исполненные, к слову сказать, без единого гвоздя или шурупа (за исключением тех, которыми была прикреплена полоса полиэтилена к нижней поверхности полоза), совершенно не хотелось. Поэтому, оставив идею поместить нарты в грузовом отсеке, мы втащили их через подвергнутые некоторой временной кастрации входные двери в салон самолета. В отличие от пассажирского варианта, салон этого самолета был разделен на два отсека: грузовой в носовой части и пассажирский примерно на 20 мест в хвостовой. Наши нарты самым чудесным образом вписались в интерьер и заняли свое место по левому борту, тогда как по правому расположились наши собаки.

На этот раз условия перевозки были более демократичными, то есть без клеток. На палубе самолета был натянут доглайн, и собаки подвязывались к нему шейными поводками через определенный интервал, дававший, с одной стороны, некоторую свободу перемещения, а с другой – исключавший возможность выяснения персональных отношений. Увы, не все наши четвероногие пассажиры оценили наш благородный поступок и мгновенно по прибытии на борт воспользовались предоставленной свободой в самой полной мере. Хорошо, что мы предусмотрительно подстелили под них огромный лист полиэтилена.

Полет проходил нормально, собаки вели себя спокойно, и мы все предвкушали скорую посадку на Среднем, но на подходе к Норильску меня подозвал командир экипажа и сообщил, что ни в Норильске, ни на Среднем нет погоды и мы будем садиться в Хатанге. Хатанга – это очень симпатичный поселок в самом сердце полуострова Таймыр, расположенный на берегу одноименной реки, по-сибирски полноводной, впадающей в море Лаптевых двумястами километрами ниже по течению. Основан он был в первой четверти XVII века казаками. Местное население – долгане и нганасане – частично ассимилировалось, меньшая его часть продолжала вести кочевой образ жизни, занимаясь оленеводством и рыболовством. Больнее всего новые времена с неконтролируемым изобилием спиртного, завозимого регулярно и в больших количествах, задели нганасан, которых практически не осталось. Долгане приспособились получше, и от смешанных браков с украинцами и русскими, приехавшими сюда в советские времена в поисках вольной, лучше оплачиваемой и дающей большие социальные гарантии жизни, рождались симпатичные смуглокожие с характерными глазами вразлет ребятишки.

Мне приходилось много раз, особенно в 1980-е годы, бывать в Хатанге по своей работе: самолеты, на которых мы направлялись в экспедиции в Северном Ледовитом океане или возвращались оттуда, как правило, садились в Хатанге. Для нашей стратегической авиации здесь была построена взлетная полоса длиной более трех километров, способная принимать все существовавшие типы самолетов. Кроме того, резко континентальный климат с устойчивой погодой создавал особые погодные условия, и делал Хатангу одним из самых принимающих аэропортов на многие сотни километров вокруг. Зачастую пилоты самолетов, выполняющие рейсы на Норильск или Тикси, использовали Хатангу как запасной аэродром, когда аэропорты назначения были закрыты по метеорологическим условиям.

В шестидесятые – семидесятые годы Хатанга была своеобразным центром по обслуживанию высокоширотных научных экспедиций, работавших в весенний период в околополюсном районе. Здесь был свой объединенный авиаотряд, насчитывавший до десятка вертолетов и несколько самолетов. Крупный рыбозавод обеспечивал практически весь Красноярский край рыбой, славившейся на Таймыре и за его пределами своими отменными вкусовыми качествами и чистотой. Здесь же располагалось Управление Таймырского заповедника, где работал Сережа Панкевич, для которого эта неожиданная посадка в Хатанге была как нельзя кстати – он попадал прямо домой. Излишне говорить, что у меня здесь было много знакомых, так что мы вполне могли рассчитывать на теплый прием, несмотря на морозную по-хатангски погоду. И я не ошибся. Во-первых, с погодой: было тихо и морозно, минус 37 градусов, снежок. Встретил нас Борис Ульяныч, заместитель командира Хатангского авиаотряда Александра Бахметьева. Он весь парил и выглядел очень уютно и тепло и, казалось, не замечал эти минус 37. «Из бани выдернули, – признался он мне, – но ничего, сейчас все организуем». И уже совсем по-хозяйски распорядился: «Собак можно привязать прямо здесь, у здания аэровокзала, теплые продукты отправить на склад, остальное можно оставить в самолете, а людей, вестимо, пригласить в нашу летную, ты знаешь», – повернулся он ко мне.

Собаки, казалось, еще в большей степени, чем мы, оценили достоинства Хатанги – как-никак впервые за трое с лишним суток они попали в привычную среду – мороз и снег. Мы наскоро растянули доглайны – благо было за что их цеплять, вывели всех собак из самолета и разместили их на ночлег на мягком искрящемся белом снегу. Что еще нужно для счастья? Поесть бы неплохо… Накормив собак и оставив их в самом благодушном расположении собачьего духа, мы направились в гостиницу – пятиэтажный параллелепипед, которой светился окнами сразу за забором, отделявшим поселок от аэродрома. По дороге в гостиницу наш небольшой отряд несколько растянулся – я шел впереди, показывая дорогу и постоянно оглядываясь, следя за тем, чтобы никто не отстал и не потерялся в морозной темноте хатангской ночи. Ульрик с Мартином шли последними, но несмотря на разделявшее нас расстояние, я услышал, как Ульрик что-то резко выговаривал Мартину. Я дождался их, и мы вместе, преодолев нешуточное сопротивление пружины входных дверей, проникли в «предбанник», отделявший внутреннее помещение гостиницы от всего остального, гораздо менее гостеприимного пространства полуострова Таймыр. Такая своеобразная шлюзовая система из двух, а то и трех разделенных дверями предбанников характерна для большинства зданий здесь, на Севере, где люди очень хорошо понимают, что Арктику не нагреешь, как ни старайся, и потому драгоценное тепло надо хранить. Войдя в светлое и просторное помещение, которое с некоторой натяжкой можно было назвать холлом гостиницы, Ульрик, продолжая бурчать, стал на ходу через голову стаскивать с себя анорак. Бросив его на диван, он обернулся уже ко мне, как бы призывая в свидетели, и буквально выдохнул мне в лицо: «Look on that shit! – он протянул мне вывернутый наизнанку анорак. – It’s completely wet, just after half an hour of work outside. How we can take such a bad quality clothing to expedition?». Последний вопрос был адресован Уиллу, уже поднимавшемуся по лестнице. Видя, что тот никак не реагирует на его слова, Ульрик вновь повернулся к нам. Действительно, внутренняя поверхность темной ткани, которая должна была играть роль влагоотводящей мембраны, была совершенно влажной, да и сама одежда Ульрика была не суше.