Страница 10 из 16
Дернулся уже в намеченную сторону, но гавкающий молодой женский голос остановил, приклеил к полу:
– Стой на месте! Руки поднял! – лучи искусственного света перекрестно уткнулись в затылок, спину, сползли под ноги, закрутились там, бесноватые. Простудно зашмыгали носы. Приглушенно клацнул затвор, за ним второй, левее. Охотничий слух Дина подметил – ружья. С ножом не кинешься – мигом дыр понаделают. И – дальше, приказывая: – Если хочешь еще пожить, на солнышко поглазеть, медленно снимай рюкзак, кидай нам – и вали на все четыре, а нет – снимем с твоего трупа, не побрезгуем…
Дин оледенел, сама собой подкосилась левая недавно покалеченная нога, дух на секунду выпорхнул из тела. В висках застучало. Павильон перед глазами то чернел, то светлел обратно.
«Отдавать рюкзак скотам нельзя, – подумал обреченно. – А даже если и отдам – все равно кончат, не пощадят: ради шмотья, обуви, оружия. Не отпустят. Не резон им меня отпускать – вдруг мстить буду, искать… Это ж конченые твари, шакалы. Сколько убитых у них на счету? Таких же бродяг, как я? Десятки? Больше?..»
И – им басовито, справившись с душевным шатанием:
– Старика обобрать решили? И вдвоем… – не снимая рюкзака, небыстро развернулся с поднятыми руками, вскользь, сморщившись от фонарей, осмотрел двоицу: щупленькая девчушка и высокий крепкий мужчина. Все с обрезами, лица спрятаны за шарфами, капюшонами. Одежду не различить – во тьме все одного цвета. – Ты, – с укором, ошарашенно взглянул на налетчицу. Та натренированно целилась в голову, но рука отчего-то подводила, неуверенно тряслась. – Ты же мне в дочери годишься… ты ж…
– Рюкзак! – перебив, пискляво, не так твердо, как раньше, затребовала она. – Живо кидай нам рюкзак или, дед, клянусь богом…
Обстановка накалялась. Ее напарника Дин пока не раскусил, не знал, чего ожидать, – молчун попался, а они – народ непредсказуемый. Но кое-какие догадки возникли: похоже, мужем ей приходится или братом, но разбоями руководит не он. Выходит, этим можно воспользоваться…
«Сейчас надо…» – решился Дин.
И, выскочив из павильона, – сбежал. Дерзко, нагло, на волоске от смерти. Кинулся к лестнице. Стервятники растерялись, прощелкали момент. Запоздало грохнули обрезы. Дробь разлетелась мимо, вырвала у стен бетон и пыль.
– Чего встал?! За ним! Не дай ему уйти!..
Затопали ботинки, нескладно затрепыхались фонари. Тихонько стукнулись стреляные пластиковые гильзы.
«Надо где-то затеряться… – мчась, взвешивал Дин, рвал глазами темнотищу – какие-то ларьки, стенды рядами, стойки… Не то это. Не подходит. Найдут. Во что-то врезался, переворачивал, поднимал шумиху. – Или они меня… как собаку… загонят…»
Успел выставить ладони, гулко впечатался в сплошную железную дверь. Подергал ручку – никак. Конец дороги. Крысоловка замкнулась. Что теперь делать? В жаре обернулся, прижался к ней, хладной, твердой, послушал сбитое дыхание, перенапряженное сердце. Впереди яркими крестами сияли фонари убийц. Отступать некуда, если только испаряться, делаться невидимкой…
Дин выдернул нож, взял обратным хватом – и прятаться в торговом зале. Терялся тут, словно мышь в лабиринте, не находил подходящей норки, куда можно забиться. Наконец укрылся за примерочной, поджидая палачей.
– Вечно прячетесь, убегаете… Отдал бы свое барахло – глядишь, и правда бы отпустили. Ну а теперь уж хрен: смерти легкой не жди, помучаешься…
Дину вздумалось перебежать в другое укрытие – для надежности. Высунулся – и нос в нос с неразговорчивым преследователем. На пару испугались этой встречи, подались назад, опешившие, с вытаращенными глазами. Стервятник чуточку помедлил, вскинул обрез, Дин – костяной нож. Сейчас в сиюминутной схватке все решится для обоих или для кого-то одного, миг остался до финала – и вспышка света, ружейный залп дуплетом. Дина горячо умыло, бросилось в объятия чужое обмякшее тело. Не удержал, дал упасть, застыл рядом изваянием, затрясся с перепуга. В ушах – трезвон, в голове – затмение. Нужно уносить ноги, а шелохнуться не может – не чувствует ни их, ни себя целиком. Будто умер во сне, а пробудиться не удавалось.
Очнулся от пронзительного истерического визга. Не сразу осознал, что произошла катастрофа: спутали и попали не в того… Струйка света опустилась на убитого, на красную лужицу, девушка зарыдала нечеловечески, скинула капюшон, сорвала шарф, откинула фонарь – и ненасытно расцеловывать тому окровавленные губы, руки, пачкать слюнями, слезами… Потом посмотрела на Дина осатаневшими глазами, выговорила дурным голосом, с ненавистью, обвиняя:
– Это все ты!.. Из-за тебя все!.. Ты виновен в его смерти! Это ты должен был лежать тут, мразь, а он – жить! Жить! Слышишь, ты?! – вскочила кошкой, растрепала слипшиеся в сосульки волосы, жуткая, перекошенная, измазанная кровью. – Я любила его, понял?! Мы через столько прошли!.. Ребенка ждали. Думали, что вот скоро, когда разживемся припасами и найдем подходящее место, то покончим с этой поганой шакальей жизнью, осядем и заживем нормальной семьей. Мы этого хотели! Мы оба этого хотели!.. А теперь ты лишил меня всего… – перезарядила обрез, чуть не выронила второй патрон – ослушивались пальцы, – но ничего…
Дин попробовал все объяснить, вразумить, достучаться до рассудка:
– Но ты ведь сама выстрелила. Сама. Не разобралась толком – и скорее стрелять. А там пойди пойми в темноте кто из нас кто. Вот и… – после попросил спокойно, отечески: – Ствол-то опусти, опусти… Давай мирно решим все, без крови? Давай, а? Как цивилизованные люди, а не дикари. Даже твоего помогу похоронить, как полагается, простимся. Выпивка есть…
Но девушка ничего не желала слушать. Заплаканные глаза хищно пламенели, требовали отмщения. За ними – ни души, ни жалости, лишь сплошная холодная сталь. Ей больше нечего терять.
– Ты разрушил мою жизнь… Ты все разрушил!.. – выпалила она сквозь зубы. – Он был для меня всем…
– Успокойся, послушай. Ну послушай хоть секунду!..
– …а ты взял и сломал мне судьбу. Об колено переломил, как сучок! Мою судьбу… мою любовь… мою… – и, молниеносно приставив к подбородку дула, спустила курки.
Дина от такого зрелища оттолкнуло к стеллажу, перекосило. Ослаб умом, забыл, что умеет говорить, – лишь безустанно мямлил чего-то нечленораздельное, словно безъязыкий. Потом, более-менее оправившись от случившегося, раскачиваясь, придвинулся к девушке, мокрым шарфом накрыл оставшееся от головы, закрыл мужчине веки, подхватил вещмешок, фонарик, обрез – и поплелся к выходу…
Среда, 9 декабря 2020 года
Дин провалялся в отрубе до вечера. Безмятежно, без храпа, сновидений, страданий, ставших привычкой. В простом бессюжетном забытье. Кружка водки залпом обласкала и согрела, как родная мать, грубая раскладушка претворилась в мягкую колыбельную. Еще накрыл бы кто для полного счастья – самому вот чего-то не хватило сил. А Остроклюву не спалось с самого утра. Он, одно крыло в бинтах, неподвижно и горделиво восседал на табуретке, словно горгулья на парапете, с любопытством изучал чудное морщинистое лицо своего спасителя и добытчика, слушал спокойные вздохи, оберегал покой. Для него совершили подвиг, а отплатить нечем. Что мог дать взамен? Такой же ведь, по сути, перекати-поле, голодранец. Разве только жизнь пернатую, ничтожную да беззаветную преданность мог предложить. Но примет ли их? Не откажется? Обуза все-таки, хлопоты. Но подвижный вороний ум нисколечко не сомневался: возьмет – и с большой благодарностью. Еще и ответит тем же. У таких людей внутри все по-иному устроено, не так, как у других…
Хозяин пробудился – и дом вместе с ним. Поворочавшись напоследок, Дин блаженно потянулся, щелкнул позвоночником, наморщил губы и с какой-то легкостью распрощался со сном, открыл большие, смолистые глаза. В них – еще не выветрившийся алкоголь, осоловелость, туманность. Голова кружилась. Глянул в окно, поморгал. Тени исчезли, наступили вязкие зимние сумерки. Тянула безрадостную монодию волчья братия. Получалось скверно – хор не держался, разламывался в какофонию. Туберкулезно, с надрывом покашлял в кулак, зачесал назад сальные волосы, высказался сварливо, потрогав побаливающее небритое горло: