Наследники

В тесном помещении, заваленном старыми запчастями и покрышками, царил полумрак. В нагретой за день железной коробке, невзирая на распахнутые ворота, стояла неимоверная духота. Посреди гаража на деревянном ящике восседал грузный мужчина лет шестидесяти в темном и столь же лоснящемся от грязи комбинезоне, надетом прямо на голое тело. Лысина c редкими клочьями светлых волос блестела от пота. Склонившись над пластиковым ведром, он поочередно вынимал детали, не спеша прочищая их смоченной в бензине щеткой.

– Пап? – нерешительно позвал Эд. Алекс встал у ворот, с любопытством заглядывая внутрь.

Толстяк обернулся, удивление на его мясистом красном лице сменилось ленивым презрительным равнодушием:

– А, это ты… Еще и друга привел?

– Ага. Знакомьтесь, это Леша. Алекс то есть. А это Петр Андреевич, – представил их друг другу Эдуард.

– Ну я дико рад знакомству с Лешей-Алексом, – усмехнулся мужчина, не сделав даже попытки приподняться, чтобы пожать руку Алексу. – Че надо-то?

Эд шмыгнул носом, оглядываясь, куда бы присесть. Он был готов к прохладному приему со стороны отца, но не к таким прямолинейным вопросам в лоб наподобие «че надо». Молодой человек испытывал растерянность, которая медленно, но неуклонно вытесняла глухое раздражение.

– Я хотел поговорить, – сказал он, так и не обнаружив подходящего места для сидения – настолько все вокруг было грязным и пыльным. А пачкать и без того засаленные давно не стиранные джинсы не хотелось.

Петр Андреевич вынул из ведра подшипник и посмотрел на него с таким видом, словно перед ним был редкой красоты алмаз:

– Ну?

– Дед же умер. Ну твой отец…

– Умер. Причем полгода назад, – кивнул толстяк, начиная чистить подшипник. – Был на похоронах?

Эдуард покачал головой.

– И чего ты хочешь? Помянуть старика? – спросил отец.

– После его смерти наверняка что-то осталось, – проговорил парень, глядя в сторону. Взгляд наткнулся на еще одно ведро, стоявшее у ворот, доверху заполненное пустыми банками из-под крепкого пива.

«Яблоко от яблони недалеко падает», – невесело усмехнулся Эд про себя.

– Думаю, что осталось, – согласился с сыном Петр Андреевич. – Дед в отличие от нас ерундой не маялся. Книжки всякие писал, картины да рукописи собирал… Да имущество свое приумножал. У родного отца бабки не тырил. Так-то, Эдик.

После неприятного напоминания щеки Эда стали пунцовыми. Странно, но ему было до сих пор стыдно перед отцом.

Между тем Петр Андреевич положил очищенный подшипник на верстак, застеленный рваными газетами, и снова полез в ведро.

– Ты ведь наследник, – выложил последний козырь Эдуард. У него зрело стойкое ощущение, что отец либо издевается над ним, либо окончательно отупел среди своих ржавых железок и не соображает, на что так усиленно он, его единственный сын, намекает, едва ли уже не тычет в лицо.

– Так вот оно что, – наконец протянул Петр Андреевич. Вытерев руки прямо об штаны комбинезона, он уставился на Эда. – Вот зачем ты приперся. Да еще и группу поддержки прихватил.

– Пап, перестань.

– Что у тебя с рожей, кстати? Где приложился? – осведомился отец. В голосе его не было и тени сочувствия, лишь сухое любопытство, и это еще больше разозлило Эдуарда, который и так с трудом держал себя в руках.

– Не важно. Упал неудачно, – нехотя пояснил он. – Так в чем проблема? Я не могу узнать у отца, почему мы не можем наследовать имущество деда? Пускай даже у него была другая семья?

– Ишь ты, вспомнил про кровные узы, – ухмыльнулся Петр Андреевич. – А когда дед, утыканный трубками, в госпитале валялся, ты хоть раз его навестил? Нет. С днем рождением хоть раз поздравил? С днем Победы? Нет.

– Какое это имеет зна… – начал Эдуард, но Петр Андреевич его перебил:

– Ты вылезаешь только тогда, когда у тебя самого припекать в одном месте начинает. Напомнить про твой финт с кредитом, когда я за тебя, дурака, почти два миллиона отдал?! А когда тебя с травкой в клубе взяли? А когда ты чужой «Майбах» разбил? Если бы не дед, впаяли бы тебе срок, и куковал бы ты сейчас на зоне!

– Ты теперь меня всю жизнь этим попрекать будешь? – глухо спросил Эдуард. Его кулаки совершенно бессознательно сжимались и разжимались. Он все меньше и меньше мог себя контролировать, ввергаясь все глубже в водоворот обид от отцовских упреков.

– Нет, только сегодня, – спокойно отозвался Петр Андреевич. Тыльной стороной ладони он смахнул пот с лысины, оставив на лбу грязное пятно. – Я тебе уже давно не нянька. А насчет родственных связей…

Он глубоко вздохнул, переведя дух, потом степенно продолжил:

– Так и быть, скажу тебе кое-что. Старик Протасов – не мой отец. Уж так вышло, что твоя бабуля загуляла с одним хахалем в далекие советские времена. Только старику об этом, конечно, не сказала. Этот хахаль, мой настоящий отец, сам пришел к Протасову и все рассказал. Мол, так и так, давай решать, я люблю вашу жену и прочая ерунда про любовь-морковь. Протасов ему морду набил, а потом к жене, значит. Ну та во всем призналась.

Эд ошеломленно смотрел на отца расширенными глазами.

– Че таращишься? – криво улыбнулся Петр Андреевич. – Се ля ви, парень. В жизни еще не то бывает. Мать мне рассказала правду об отце, когда мне восемнадцать исполнилось. А до этого я Протасова считал предателем – как же, ушел и бросил нас! Как бы то ни было, после того случая старик вообще на мне крест поставил. Развелся и забыл о нас. Спасибо, хоть «двушку» в Бирюлево купил… Только он меня сразу предупредил – мол, ребята, больше ни на что не претендуйте. И в завещании я вас не буду указывать. Поэтому мы в пролете, паря. «Двушка» – это все, что дал нам старик.

– Которую ты потом разменял на «однушку», – машинально поправил Эдуард отца. Тот с нескрываемой злобой взглянул на него:

– Правильно. Разменял, чтобы за тебя, тупицу безмозглую, расплатиться.

– Только вот теперь мне жить негде! – взорвался Эдуард. – Ты бы еще коммуналку купил или конуру собачью!

– Почему негде? – хладнокровно ответил отец. – Ты прописан в Бирюлево, возвращайся в родные пенаты. Я тебя загружу работой, будешь мне в гараже помогать… Может, даже деньжат заработаешь.

– Я лучше сдохну в канаве, чем жить с тобой, – процедил молодой человек. Веко подбитого глаза задергалось, лицо пошло красными пятнами.

– Ого. Да тебе в дурку надо, шизик, – заметил Петр Андреевич. – Давай-ка ты вали отсюда, пока я тебе второй бланш не поставил!

– Это все из-за тебя! – брызгая слюной, завизжал Эдуард, полностью теряя над собой контроль.

– Что?! – Напускное спокойствие Петра Андреевича словно ветром сдуло. Он тяжело поднялся, сверля взглядом беснующегося сына. – Что ты сказал, щенок?!

Он взмахнул толстой рукой, отвесив Эдуарду хлесткую пощечину. Голова парня дернулась, как у тряпичной куклы, и ему стоило усилий не потерять равновесие. Он прижал ладонь к щеке – она полыхала, как если бы по ней прошлись раскаленным утюгом. От удара лопнула заживающая корочка на губе, показалась свежая кровь.

Эд толкнул в грудь отца, и тот, неуклюже взмахнув руками, отступил назад, задел ногой ведро с деталями.

– Эй, мужики, завязывайте! – подал голос Алекс. Он выглядел испуганным, но вмешиваться в противостояние отца и сына не решался.

– Вот гаденыш, – бормотал Петр Андреевич, наклоняясь, чтобы нацепить на ступню слетевший шлепанец. Когда он поднял голову, Эдуард стоял прямо перед ним, с перекошенным от ярости лицом.

– Не дури, сы…

Договорить мужчина не успел – кулак Эда уже летел ему в лицо. Лопнула бровь, заливая кровью обвислую щеку Петра Андреевича. Издав хрюкающий звук, толстяк рухнул, ударившись затылком об угол ящика, на котором он еще минуту назад сидел.

От этого гулкого звука Алекс, до этого в безмолвном испуге взирающий на схватку, вздрогнул и отпрянул назад.

Тяжело и прерывисто дыша, Эдуард навис над отцом, тучное тело которого распласталось посреди гаража. Глаза лежащего были широко раскрыты, в них застыло искреннее недоумение. Из-под головы медленно расплывалось темное пятно крови, превращая пыль в жидкую кашу.