Аквариум

Планета неприятного грязно-серого цвета все также летела вокруг солнца по своей замысловатой орбите, неся на своей тверди миллионы горбатых существ, живущих во множестве времен. Ткань космоса вокруг нее менялась по мере моего перехода из обычной материи в материю темную, на ее фоне проступили очертания незнакомой и очень странной звездной системы, но с Нибиру, находящейся сразу в обоих мирах, ничего не происходило. И никогда не произойдет.

А затем из искаженной глубины двух наложенных друг на друга антагонистичных пространств проступило бессчетное множество тонких нитей, связывающих планету Ануннаков с сетчатыми бранами. Некоторые из тех, что впивались в плоть нашей Вселенной, были красного цвета, один в один повторяя схему, собранную из моих и Настиных воспоминаний. Несущие скрепы, удерживающие и питающие Остров. Узловые синапсы, замыкающие на Нибиру времена и материи. И чтобы увидеть их, нужно было лишиться физического начала и оказаться именно здесь, за пределами этих самых времен и материй, на бесконечно малой границе миров. Не осознавая самого себя, я потянулся к алым прожилкам и начал аккуратно рвать их натянутые струны, выдергивая отсеченные концы из только что покинутой мною браны, исключая таким образом не только Ануннаков, но и любую память о них вдоль всей расширяющейся поверхности горизонта событий, уходящего и в прошлое, и в будущее. Самое удивительное это то, что у меня получалось. И когда последняя нить была с корнем вырвана, а серая сфера навсегда исчезла из Солнечной системы, меня накрыла беспросветная и огромная тень Зверя, и мою душу полностью поглотило иное измерение. Темнота, холод и…

Меня не стало.

14

Темнота. Однотонно-багровая, пронзающая, бескрайняя.

Холод. Обжигающий и бесконечный.

Секунда, год, эпоха — все утратило смысл и содержание. Времени не существует. Не существует ни мыслей, ни чувств, ни воспоминаний. Есть только ледяной мрак и вечная мука. Мука — монотонная и, одновременно, острая. Ее нельзя назвать невыносимой, так как у нее нет предела, за которым она могла бы кончиться. Эта мука намного страшнее.

Рядом — слева, справа, сверху, снизу, вокруг, внутри — кто-то огромный и страшный. Он пожирает страдания, упивается болью. Он доволен, но хочет еще и еще; его голод и жажда бесконечны, как и он сам.

Так было и так будет всегда. Нет. Правильнее — так есть. И все…

Но вдруг в однообразном небытии что-то происходит. Краткий проблеск на сплошном, мрачном фоне или тихий звук, выбивающийся из равномерного шума. Изменение практически неуловимо, его невозможно конкретизировать, но все-таки оно имеет место быть. Потом еще раз и еще. Промежутки между этими явлениями запускают отсчет времени, становясь все короче и короче. Вскоре начинает растворяться осознание присутствия рядом ненасытного ужаса, вслед за этим постепенно уменьшается и боль. Зловещий багровый мрак светлеет и меняет цвет на темно серый. В его плотной массе появляются бледные, медленно и хаотично движущиеся участки.

«Странно.» — Прорезает безликое и бездумное царство забытья первая осторожная мысль, словно человек, пробующий ногой тонкий лед.

Лед…

Егор открыл глаза. Темно. И холодно. Очень холодно. Обнаженное тело покачивает и обжигает ледяная вода, затылок бьется обо что-то твердое и гладкое. С трудом повернул голову. Твердым и гладким оказался лед наверху, под который его бы давно утащило сильное течение, если бы правая нога не была крепко зажата. В груди нарастала острая боль. Когда она преодолела порог, за которым ее невозможно было терпеть, Егор начал извиваться всем телом и сильно грести руками в судорожных поисках кислорода. Наконец удалось согнуться, зацепиться за то, что держало ногу, и поднять лицо над поверхностью воды. Зимний воздух наполнил измученные легкие. Егор дышал, кашлял, снова дышал, и никак не мог надышаться. Закружилась голова, в глазах потемнело, он схватился обеими руками за грубо сколоченную деревянную лестницу, торчащую из воды, освободил зажатую между нею и краем льда ногу и застыл в полувисячем положении, борясь со слабостью. Из воды торчала только голова; конечности онемели от холода, но сил лезть наверх не было.

«Воспаление легких обеспечено…» — Лениво шевельнулась одинокая мысль. Повисел еще с минуту, успокаивая разогнавшееся сердце, потом огляделся.

Прорубь…

Ассоциативная цепочка была запущена, и пазлы воспоминаний начали занимать свои места. Прорубь, заснеженный пляж, новогодняя ночь, отражение в темной воде, силуэт Ануннака за спиной…

Время! Сколько времени? Две тысячи шестнадцатый кончился или нет?!

Егор рванул вверх по лесенке и буквально вылетел из воды. Кувыркнулся в воздухе и больно упал спиной на самый край проруби, ошарашенно мотая головой. Скорость, с которой его окоченевшее от холода тело совершило этот рывок, была просто невозможной. Да и холод, кстати, уже почти не ощущался…

Осторожно поднялся на ноги, отстраненно отметив, что вместо зимней одежды на нем почему-то лишь какие-то рваные штаны из плотной камуфляжной ткани. Заглянул в прорубь, словно надеясь увидеть то, что так сильно выбросило его из нее. Не увидел. В колышущейся воде было только отражение его силуэта, стройного, резко очерченного, мускулистого. Егор наклонился, приглядываясь, и рассмотрел свое лицо. То самое лицо, которое привиделось ему как-то в зеркале. Осунувшееся, суровое и хищное, испещренное шрамами. О как! Странно, но никакой паники не было. Сознание воспринимало всю немыслимость происходящего с удивительным хладнокровием.

«Надо узнать время. Где-то здесь должен лежать телефон». Егор развернулся и направился в сторону Города, с которым тоже было что-то не так. Приглядываться — что именно, совершенно не хотелось. Сначала — телефон. Мобильник лежал на изогнутом пляжном навесе, торчащем из снега, рядом с ополовиненной бутылкой водки, коробочкой вишневого сока и смятым стаканчиком. Навес был пластиковым, хотя совсем недавно, это Егор помнил точно, он был сделан из дерева и стоял дальше от проруби. Да и хрен с ним! Поднял холодный, прямоугольный кусок стекла и металла, вдавил кнопку. Экран вспыхнул неожиданно ярко, и на нем появилось лицо дочки, а над ним крупные цифры.

00:05.

Внизу, шрифтом поменьше, — Понедельник, 1 января, 2029 г.

Телефон выпал из руки, ударился о край навеса и отлетел под ноги. Егор постоял, тупо глядя перед собой, потом наклонился, поднял его и снова нажал кнопку. Нет, не показалось. Действительно, на улыбающемся свежей кривой трещиной экране написано — 2029. Где-то в глубине души зародилась вроде бы ничем не обоснованная, но твердая уверенность в том, что это не глюк электронного устройства, а настоящие дата и время.

Отчасти это подтверждал и окружающий пейзаж. Егор еще не успел ни разу поднять глаза и осмотреться, но странным образом видел, слышал и чувствовал Реку, Город, здания, воду и газ, бегущие по трубам, электричество в проводах, колебание в пространстве волн беспроводных коммуникаций, машины и людей. Много людей. Тысячи, миллионы. Почему-то это казалось диким и непривычным. Сам же Город заметно отличался от того, который хранился в памяти. Сеть улиц и большинство домов были знакомыми, но некоторые здания Егор не узнавал. Высоченные, горящие десятками огней, со странными, но изящными пропорциями, явно выбивающиеся из обычной неброской провинциальной архитектуры. А еще — Город стал больше. Он перекинулся на правый берег Реки, соединенный с левым красивым вантовым мостом с сужающимися кверху пилонами, располагавшимся чуть ниже по течению. Мост было прекрасно видно обычным зрением, даже без этого нового шестого чувства, которое, кстати, не исчезало, а наоборот, становилось все острее и осознаннее.

Егор тяжело опустился на пластиковую крышу пляжной скамейки, с отвращением смахнул с нее в снег водку и уставился на укрытую льдом поверхность Реки. Небо над ней полыхало переливами грандиозного праздничного салюта. Город встречал новый, две тысячи двадцать девятый год. Надо было о чем-то думать, что-то решать и делать, но в голове было пусто. Ни мыслей, ни эмоций…