Аквариум

— Кажется, я сейчас еще раз рожу от страха. — Сказала Настя и посмотрела на меня. В глазах — печаль, обреченность и какая-то бесшабашная безуминка. Меня всегда поражали эти немыслимые сочетания состояний, которые могла выдавать ее душа.

— А я по ходу уже родил. Чуешь? — В тон ей ответил я.

— Нет. — Усмехнулась Настя. Потом вздохнула. — Не дадут нам пожить, Егорушка. Видно, судьба такая…

— Мы еще посмотрим, кто, чего и кому не даст. — Я набрал в легкие побольше воздуха, чуть не поперхнувшись витающей в нем пылью, и крикнул. Вслух и так громко, как только мог. — А как же правила Игры?! Опять мухлюете, господа?!

После многозначных децибелов отзвучавшей только что свирепой тирады мой крик, прорывающийся сквозь вой ветра, казался мышиным писком, но меня услышали. И даже соизволили ответить.

— Вы больше не игроки!!! — Проревело небо. — Вы не фигуры, а пыль и прах на доске! Пепел, который надлежит сдуть, дабы вернуть Игре чистоту!!!

— То есть, правила вы сами на ходу придумываете что ли, я не понял?

На этот раз вопрос был проигнорирован. Я был уже в курсе, что собеседники не понимают сарказм. Не понимают, но определять умеют. Наверное, обиделись…

А затем началось очередное светопреставление.

Ударили новые раскаты грома, ветер задул еще сильнее, бросая пенящуюся морскую плоть на высокий берег огромными темными волнами. Небо налилось сочным пурпуром и начало пульсировать ярко красной звездой, разраставшейся прямо над сходящимися разноцветными столпами. Мир стал похож на огромный темный зал, в котором сработала аварийная сигнализация. Кромешный мрак с равной частотой раздирали слепящие вспышки красного света. В этом сиянии мы увидели, как четыре сущности соединились, превратившись в одну чудовищную гигантскую, крутящуюся колонну, цвета перемешались в один, то ли грязно-зеленый, то ли болотный, а алая звезда отделилась от небесного подбрюшья и медленно, но очень торжественно пала в море, пройдя эту колонну насквозь. Раздалось громкое шипение, перекрывшее и завывания ветра и канонады грома, и вся морская вода от берега до горизонта, словно наполнилась кровью. Ярко алой, густой, липкой кровью.

Настя испуганно ойкнула. Зрелище было настолько фееричным, что у меня по телу тоже пробежал озноб. Такого мы еще не видели. Это было даже круче пришествия Негров.

Я провел срочную инвентаризацию. Хоть Ваня и спал, мы по-прежнему оставались единой тройкой; океаны мощи никуда не делись и были под рукой, так что, долбануть у нас есть чем. Другой вопрос — куда именно и когда долбануть? Может прямо сейчас по этой колонне? Настя согласно кивнула — давай долбанем, пока не поздно, чего терять то?

Но, оказывается, было уже поздно. Вспышки красного резко прекратились, мир погрузился в полнейшую темноту. Несколько секунд мы не видели, не слышали и не чувствовали ничего. У меня даже мелькнул слабый отголосок безумной надежды, что может быть эти беспредельщики просто тупо взяли и ушли…

Ярко вспыхнул свет, пронзая насквозь каждую клеточку наших тел. Исполинский столп неожиданно оказался прямо над нами, и перед тем, как он поглотил нас, я успел сделать только две вещи. Отключил Настю и сына от Космоса, оставшись на рабочем горизонте в гордом одиночестве, а потом проделал дыру в пространстве и отправил их как можно дальше вглубь суши.

Я еще смог расслышать удивленный и возмущенный Настин крик, смог поднять голову и увидеть адскую карусель, опускающуюся сверху, но вот ударить уже не смог. Свет выключили. И меня выключили вместе с ним.

Колесо.

Переднее. Над ним — красное помятое крыло с выдранным поворотником. Сиротливо торчат два провода. Выше — ничего не видно.

Колесо почти сдутое.

Низкопрофильная резина, красивый шестилучевой, легкосплавный диск. В центре — перевернутый логотип «Тойота». Все покрыто толстым слоем пыли, поэтому цифры радиуса разобрать я не мог, но почему-то мне было очень важно его знать. По виду — не меньше восемнадцати дюймов.

Дорогие катки…

Кроме колеса в обозримый мною мир входили фрагмент такого же пыльного асфальта под ним и рука, лежащая на этом асфальте перед колесом.

Рука была левой. Предплечье покрывала серая камуфляжная ткань, кисть облачена в тактическую кевларовую перчатку. Я напрягся, и указательный палец чуть сдвинулся.

Ясно. Рука моя.

В голове постепенно затихал равномерный и очень отвлекающий шум, а освободившееся от него пространство постепенно заполнялось мыслями. Первой из них являлось осознание того, что я лежу, прижавшись правой щекой к твердой шершавой поверхности. И лежу, видимо, довольно долго, так как начавшие поступать в мозг нервные сигналы от конечностей, говорили о том, что эти самые конечности сильно затекли. Вместе с мыслями пришла смутная тревога. Что-то было не так. Причем, это каким-то образом было связано именно с логотипом на диске, который так и приковывал взгляд.

А потом вернулась память. Не фрагментами и отдельными образами, а сразу и целиком. Настя, Ваня, Негры, бесы, кровавое море, ветер, гром и грязно-зеленый столп над головой. Я вспомнил все.

И подскочил, как ужаленный, вжав голову в плечи и затравлено косясь наверх. Причем, ужален я был не столько проснувшимся ощущением грозящей смертельной опасности, сколько невыносимой алогичностью наличия японского автомобильного бренда в раннем палеолите.

Никакой адской карусели надо мной не оказалось. Вместо нее в небе низко клубился серый плотный туман. Очень и очень знакомый туман. Я огляделся…

Твою ж мать!!! Здравствуй, жопа, Новый год!

Я находился в Аквариуме. Ошибки быть не могло. Долгие месяцы жизни в оглушающей тишине и мрачных полутонах этого места исключали возможность перепутать его с чем-то другим. Передо мной лежал Город.

Речвокзал.

Это я тоже определил сразу. Здоровенные железобетонные причалы, с закрученными вокруг них рампами, высокое панельное здание гостиницы и прилепившийся сбоку массивный одноэтажный объем вокзального терминала, а за ними — улица Сладкова с жилыми кварталами на той стороне. Прямоугольники домов террасами уходят вверх по крутому рельефу берегового склона и теряются в тумане. На самом пределе видны очертания купола церкви Вознесения и монумент одного очень знаменитого дедушки, стоящий на площади Восстания.

Я перевел взгляд правее и увидел свой дом, в который когда-то так хотел попасть, наслушавшись баек из местного фольклора и надеясь вернуться в нормальный мир. Шел, трясясь от страха, с самопальным ружьем в руках, пока не встретил Урода. Шел и не знал, что Ануннаки почему-то скопировали здание неточно, забыв верхний, десятый этаж, на котором располагалась моя квартира. Да и про самих Ануннаков я тогда ничего не знал…

Я пригляделся и обомлел. На этот раз десятый этаж был. Присутствовала и до боли знакомая длинная лоджия, а рядом — окно спальни. Даже мои персиковые занавески, кажется, видно…

Что за фокусы? Периоды вроде отменили из-за нас с Настей? Откуда тогда?..

Еще одним сюрпризом было то, что я оказался одет в спецназовский камуфляж. Точно такой же, как те, найденные нами по наводке покойного Чапая. Полная экипировка. Шлем, на шлеме очки, на ногах — берцы, защита локтей и коленей, бронежилет, подсумки, гранаты, нож, кобура с пистолетом на поясе. За спиной рука наткнулась на ствол штурмовой винтовки. По характерному выступу газовой трубки со ствольной накладкой даже наощупь безошибочно определялся родной автомат Калашникова. Вот так. А был в драных штанах и звериной шкуре…

Мозги постепенно отходили от коматоза, но не так быстро, как хотелось бы. Ощущение какой-то очень серьезной неправильности происходящего не пропало после определения моей геопозиции, а наоборот, еще больше усилилось.

Наконец, я выявил две причины этой неправильности. Сначала одну, а потом и другую — самую неприятную.

Первая заключалась в том, что я смотрел на Город с очень необычного ракурса. А именно — со стороны Реки. Тут я наконец соизволил оглядеться вокруг и с удивлением обнаружил, что нахожусь на мосту. На широком автомобильном вантовом мосту через Реку, которого никогда не было ни в настоящем мире, оставшемся в двадцать первом веке, ни в маленькой копии того мира, созданной злыми инопланетянами в качестве испытательного полигона здесь, в веке — хрен знает каком.